Полюс на продажу

Прямое упоминание о Кольском полуострове в его произведениях встретилось мне лишь однажды. В первом томе подготовленной Верном «Истории великих путешествий» среди прочего описана и трагическая гибель команды корабля Хью Уиллоби в устье реки Варзины в 1554 году.

Но существует еще по крайней мере одно творение писателя, действие которого, пусть и опосредованно, касается Мурмана: последняя часть трилогии Пушечного клуба — созданный в 1889-м роман «Вверх дном». Сегодня, пожалуй, эту вещь можно считать антиутопией. Судите сами.

По сюжету, в американском Балтиморе образовано общество, именующее себя Арктической промышленной компанией и планирующее разработку залежей каменного угля на Северном полюсе. 3 декабря 189... года оно устраивает аукцион, на котором выставлены на продажу все земли Северного полушария от 84 параллели до самой макушки планеты.

На эти территории претендуют США, Англия, Дания, Швеция-Норвегия, Голландия и Россия. На аукционе побеждают Штаты… Вам это ничего не напоминает? Например, перешедший уже в практическую плоскость современный раздел Арктики?

Для того чтобы получить доступ к богатствам полярных недр, решено с помощью выстрела из громадной пушки сместить орбиту Земли. Акционерам Арктической промышленной компании сообщают, что «перемещения на двадцать три с половиною градуса будет вполне достаточно для того, чтобы наша Северная область со всеми своими ледяными полями получила то количество тепла, при наличности которого растают ее снега и льды». Ну чем не глобальное потепление?

Кольский полуостров едва не утонул

Однако постепенно выясняются неприятные подробности . Из-за таяния арктических льдов уровень моря повысится больше чем на три тысячи метров, практически все северные районы планеты будут затоплены. В том числе, безусловно, и Кольский полуостров. Еще треть мировой территории останется без воздуха. Показательна реакция «цивилизованного» общества: «Если бы под вновь образовавшимися морями исчезли только якуты, лапландцы (то есть саамы, живущие в том числе и в нашем крае! — Д. Е.), патагонцы, даже китайцы и японцы, — ну, тогда, быть может, европейские державы и примирились бы с этой катастрофой. Но она заденет интересы слишком многих государств, и общий протест неизбежен». Теперь это назвали бы двойными стандартами.

К счастью для населения Земли, из-за ошибки в расчетах решающий выстрел заканчивается ничем, и все остается как прежде.

Краешком задевает Жюль Верн тему, связанную с нашим краем в романе «Удивительные приключения дядюшки Антифера», увидевшем свет в 1894 году. Часть действия там происходит на севере Норвегии, в одном из главных центров поморской торговли — Хаммерфесте. «Гаммерфест, — сообщает писатель, — по преимуществу город рыбы и всех добываемых рыбной ловлей продуктов. Рыбу едят собаки, рыбу ест рогатый скот, рыбу едят бараны и козы, и сотни судов, работающих в этих удивительных краях, вывозят гораздо больше того, что в действительности съедается».

Вывозили рыбу и поморы, покупавшие ее и менявшие на хлеб. Среди сотен поморских судов, ежегодно швартовавшихся в Хаммерфесте, были и те, что приходили из Колы — древней столицы Мурмана.

В команде великого князя

Известно, что самой северной страной, где побывал классик мировой фантастики, стала Норвегия. Он посетил ее в 1861 году и с тех пор не раз упоминал в своих произведениях. Да ведь и сверхпопулярные «20 000 лье под водой» заканчиваются, если помните, тем, что «Наутилус», ведомый капитаном Немо, едва не гибнет в гигантском водовороте у Лофотенских островов.

20 000 лье — это приблизительно 100 тысяч километров — несколько кругосветных путешествий. Неужели за годы скитаний удивительный подводный корабль ни разу не подходил к берегам Кольского полуострова? Оказалось, подходил. Правда, завел его туда вовсе не Жюль Верн… Но не будем забегать вперед.

В 60-70-е годы позапрошлого века, когда создавались романы о капитане Немо, освоение Мурмана постепенно переходило из теоретической плоскости в практическую. Одним из главных оставался вопрос, нужен ли здесь, на заполярной окраине России, морской порт. Среди тех, кто пытался внести свою лепту в его решение, был и великий князь Владимир Александрович, позже, в 1885-м, возглавивший экспедицию, обследовавшую северные районы страны.

Членом, как сказали бы сейчас, команды великого князя, сопровождавшим его в этом путешествии, стал литератор Константин Случевский. Подплывая к суровым берегам Кольского полуострова, Константин Константинович, несомненно, уже знал, кто такой

капитан Немо. Впервые на русском языке роман «20 000 лье…» появился в 1870 году сразу в двух журналах, а в последующие несколько лет в Петербурге и Москве произведение было издано в четырех разных переводах. «Восемьдесят тысяч верст под водой. Путешествие под волнами океана» — так назывался роман в самом известном из них, принадлежащем перу Марко Вовчка.

Капитан Немо у наших берегов

«Нужна ли нам вообще гавань на Мурмане? — размышлял Случевский в своих путевых заметках, составивших впоследствии двухтомник «По северо-западу России». — Нужна ли военная или можно было бы удовлетвориться коммерческою? Нужно ли иметь тут военный оплот или достаточно довольствоваться норвежскими крепостями? Если нужно, то подходят ли гавань Иокангская или Екатерининская, или какая-либо третья? Все это вопросы большой важности».

Со временем перспективы появления порта стали проясняться. В 1896 году в Кольском заливе началось сооружение Александровска — нынешнего Полярного. А в 1898-м у берегов Мурмана появился капитан Немо.

Не знаю уж, наблюдал бывший мятежный принц Даккар за строительством Александровска или изучал обогревающее наш край ответвление Гольфстрима, но именно

в здешних заполярных водах случилось нечто, изменившее его планы. Он узнал об удивительном человеке, поселившемся вдали от благ цивилизации — на Новой Земле, в окрестностях пролива Маточкин Шар.

По дошедшим до Немо сведениям, талантливый ученый Фиц-Рой благодаря своим изобретениям заставил природу служить людям и обеспечил себе в арктической пустыне вполне комфортное существование. Создатель «Наутилуса» был заинтригован и, кроме того, почувствовал в новоземельском отшельнике родственную душу — такого же исследователя и изобретателя, каким являлся сам. Немо отправился в путь.

Арктические чудеса и пророчества

В три дня преодолев расстояние от Кольского полуострова до Маточкина Шара, капитан Никто (именно так переводится с латинского слово «немо») разыскал Фиц-Роя, и тот пригласил его погостить. Чего только не было в хозяйстве ученого: оранжерея с кактусами, пальмами и фонтаном, парники и теплицы в прибрежных утесах, незримая электрическая изгородь, обширный и уютный жилой дом, высеченный в массивной — семьсот тонн весом! — скале, явно оторванной от вершины ближайшей сопки. А еще — прибор, позволяющий видеть на десятки миль вокруг, очки, способные проницать взором непрозрачные предметы, корабль, превращающийся на суше в автомобиль, буер, оснащенный электрическим двигателем, и многое, многое другое. Спустя три дня пораженный до глубины души Немо возвратился на «Наутилус» и отплыл… в Одессу, решив познакомиться с Россией поближе — теперь уже с южной стороны.

Стоит ли пояснять, что человеком, приведшим укрывшегося от мира в подводных глубинах индийского аристократа к студеному побережью Мурмана, был не кто иной, как Константин Случевский. Посещение нашего края отозвалось в его творчестве не только циклом стихов и путевыми очерками, но и фантастическим рассказом «Капитан Немо в России: глава из Жюля Верна, никем и нигде не напечатанная». Опубликованная в 1898 году, эта вещица, отчасти шуточная и пародийная, помимо всего прочего интересна для нас еще и тем, что в ней впервые описано плавание субмарины там, где впоследствии возникли мощные базы отечественного подводного флота.

Наследниками 20 000 лье «Наутилуса» стали моряки-североморцы, обогнувшие в 1966 году земной шар, ни разу не всплыв на поверхность. Пророчески звучат ныне и слова Случевского о том, что едва ли может и на самом Крайнем Севере существовать глушь для человека, что «от него самого зависит населить эту глушь всеми созданиями своего труда, знаний, опыта». Тогда это была фантастика. Сейчас — жизнь.

Мурман фантастический Мурманский вестник от 22.12.2016 Дмитрий ЕРМОЛАЕВ 2. Cказочная страна будущего (Продолжение. Начало в № 240)

Судя по этому гигантскому скелету у берега Териберки, ставшему декорацией к фильму «Левиафан», создатели этой ленты уверены, что на Мурмане и сейчас может случиться небывалое.

Фантастическое не обязательно представляет собой отдельные произведения, особый литературный жанр. Порой зерна предвидения и художественного вымысла рассыпаны в обыденном — нужно только разглядеть. То, что написано далее, — это еще не сама фантастика, а только подступы к ней. И попытка понять, когда и каким образом Мурман стал ее составной частью.

Как здоровье Рюрика

Долгое время Кольский полуостров — Российскую Лапландию — описывали в категориях мифологических, населяя здешние места самыми невероятными существами. Потом на смену преданиям и легендам пришли мечты иного, прогрессорского плана. Но все равно вплоть до начала ХХ столетия наш край представлялся жителям материковой России местом сказочным, фантастическим, землей невиданных чудес и баснословных богатств. «Передавали поморы, что... подплывал кит к ... берегу Мурмана, — вспоминал один из культовых поэтов Серебряного века Андрей Белый «каламбур» своего отца — профессора математики Николая Бугаева. — Спросил... любопытный кит глухого... помора: «Как здоровье Рюрика?» И на недоумение глухого старика добавил: «Лет с тысячу тому назад я подплывал к этому берегу; у вас царствовал Рюрик в ту пору». С современной точки зрения — чистое фэнтези.

До революции фантастика и реальность в представлениях о Кольском Заполярье соседствовали друг с другом. Порой — соединялись. К примеру, вот как старый помор Никита Потапыч — герой фантастической повести Владимира Орловского «Машина ужаса», изданной в 1925 году, описывает лов трески на Мурмане во времена своей юности : «Выходя в море флотилией навстречу стае, рыбаки пробуют густоту ее, всовывая весло в эту живую, движущуюся кашу; и если весло стоит торчком, не может двигаться в сплошной массе рыбы — стая считается достойной внимания и начинается лов».

В то же время Михаил Пришвин во вполне реалистической вещи «За волшебным колобком», появившейся в 1908 году, сравнивал наш край с чудесной страной. «Страна без имени, без территории! — писал он. — По незнанию мы называли ее то Азией, то Африкой, то Америкой. Но в ней не было границ; она начиналась от того леса, который виднелся из окна классной комнаты. И мы туда убежали. После долгих скитаний нас поймали, как маленьких лесных бродяг, и заперли. Наказывали, убеждали, смеялись, употребляли все силы доказать, что нет такой страны. Но вот теперь у каменных стен со старинными соснами, возле этой дикой Лапландии, я со всей горечью души чувствую, как не правы были эти взрослые люди. Страна, которую ищут дети, есть».

Известку вытянуло воздухом

Подобные представления о Мурмане, как о чем-то диковинном и диком, имели и свою оборотную сторону, затрудняя и без того непросто шедшее освоение Кольского Севера. Вот только два хрестоматийных эпизода. Когда в 1804 году при сооружении первого на мурманской земле каменного здания — Благовещенской церкви в Коле — недостроенный храм внезапно обрушился, кольский городничий составил об этом специальный рапорт. И, видимо желая отвести от себя обвинения в слабом «смотрении» за качеством кладки, сообщил в нем, что он «каменщиков винить не может», так как строить каменные здания в Лапландии не позволяет климат: «Кольским воздухом, — оцените формулировку, — из стен церковных всю известку вытянуло».

А в 1867 году, обсуждая способы заселения нашего края, архангельский вице-губернатор Сафронов заявил: «Каким образом мы заключим контракт с природою, чтобы почва, которая там климатическими условиями осуждена на бездействие, сделалась бы лучше или чтобы климат изменился, чтобы зима сделалась короче, морозы легче и, наконец, чтобы там возможно было водворить какой-нибудь живой элемент?.. Я был в Коле… Учреждение в этом месте областного города было бы повторением той ошибки, которая допускалась в недавнее время, что в пустынных местах учреждались губернии… Желать развития торговли, промышленности какой бы то ни было, в особенности увеличения населения — значит желать невозможного, потому что население двигается туда, где благоприятствуют ему почва и климат. Но кто же пойдет на Север, в челюсти полюса?» Однако ситуация постепенно менялась. И посетивший наш край в 1907 году генерал-адъютант Федор Дубасов, подчеркивая его значение как «коренной русской окраины, которую, несомненно, ожидает великое будущее», уже фактически выражал общее мнение. В ту пору уже существовали планы строительства здесь города-порта, проведения железной дороги и даже сооружения канала от Колы до Кандалакши.

Конец XIX — начало ХХ веков стали для Кольского полуострова эпохой грандиозных проектов, эпохой радужных надежд, эпохой, когда элементы фантастики активно использовались исследователями Мурмана для характеристики ожидавших эту землю перспектив. Судите сами.

Оленьи бега и «Мурманский вестник»

Еще в 1877 году известный писатель Василий Иванович Немирович-Данченко, проникая мысленным взором в грядущее Российской Лапландии, писал, что «на берегах ее воздвигнутся торговые города… Глушь ее и захолустье прорежутся дорогами. Номады-оленеводы обратятся в оседлых промышленников, и на месте нынешнего царства смерти

и безлюдья возникнет живая и кипучая деятельность трудового населения, явятся центральные рынки, и могучая воля человека сумеет вызвать к жизни и недра гранитных гор, и непроходимые дебри земли лопской. У мрачного полюса будет отнята человеком еще одна страна, еще раз мысль и энергия восторжествуют над слепыми силами природы!» Прошли десятилетия, и сказка, заявленная Немировичем-Данченко, стала былью. Настолько, что ныне, думая о сохранении окружающей среды, кое-что из совершенного хочется снова сделать сказкой… В 1894-м на Мурмане побывал министр финансов Российской империи Сергей Витте. Год

спустя сопровождавший его в поездке журналист Евгений Кочетов опубликовал книгу «По Студеному морю», где есть и такие строки: «...К счастью, потребность поднять наш Мурман ощущается уже не одними аборигенами и знатоками… Наше искони русское Студеное море может кормить все русские губернии, и все-таки всей России вовеки не опустошить, не выловить и не вычерпать этот безбрежный и бездонный источник нашего богатства. Понятно также и то, что флот на Мурмане есть не только вооружение наших северных берегов, охрана нашей, пускай пока копеечной торговли, а выход не только из замкнутого моря, но, может быть, даже (со временем) и из замкнутого положения самой

России. Мало того, порт и флот — лучшие колонизаторы Мурмана, как и всякого другого побережья любой страны.

Я совершенно согласен, что удайся России хотя бы путем направления сюда ссылок и при огромных жертвах быстро и густо заселить Мурман и Лапландию, конечно, лет через 25, флоту все-таки volens nolens пришлось бы осесть там для защиты ставшего людным и ценным побережья, но это, повторяю, и трудно, и мешкотно, а водворись флот там прочно сегодня, завтра там не только безо всякого понуждения, усилий и особых расходов, но и без всякого приглашения явятся тысячи русских колонистов и торговцев и других всяких людей, и лет через 25 Екатерининская дума заговорит о канализации города, а репортеры «Екатерининского» или вообще «Мурманского Вестника» будут сообщать местным читателям об оленьих бегах на острове Кильдине и о том, что тотализатор вчера за такого-то оленя-победителя выдал выигравшим такую-то сумму. Словом, я хочу сказать, что Мурман не только быстро заселится, но и войдет в общую жизнь России как с местными мелкими, так и всероссийскими, мало того, мировыми интересами...» Редко кому удавалось предвидеть будущее нашего края с такой точностью. И в целом то,

что Студеное море может кормить рыбой всю страну, а также то, что спустя всего 20 лет, в ходе Первой мировой войны, Кольский полуостров останется единственным для России «окном в Европу». И в деталях — таких, как появление «Мурманского вестника» и оленьи бега, которые, пусть не на Кильдине, пусть в Мурманске, в рамках традиционного Праздника Севера, проводятся ежегодно. Да и насчет роли ссылок в заселении Мурмана Кочетов, увы, попал в точку.

Недалеко то время

Среди тех, кто оставил документальные пророчества о завтрашнем дне Кольского Севера, встречались не только оптимисты. В 1907 году чиновник по крестьянским делам 1-го участка Александровского уезда Александр Мухин, оценивая перспективы сохранения приграничными пазрецкими лопарями традиционного уклада жизни, выступил буквально в жанре антиутопии и предсказал, что оленные люди «должны будут бросить искони насиженные летние места по берегам Пазреки… единственный оплот православия и исторический памятник — церковь святых Бориса и Глеба запустеет, пройдут века, и следа не останется в воспоминание того, что территория эта когда-то была русской землей, населенной полукочевниками-лопарями, сумевшими однако со времен Преподобного Трифона сохранить и свою веру, и свою национальность». Почти так все в итоге и получилось, за исключением того, что Борисоглебский храм и поныне остается русским форпостом на норвежском берегу реки Паз.

Впрочем, позитивных прогнозов было куда больше. Приведу еще несколько. В 1902 году журналист Александр Энгельмейер в книге «По русскому и скандинавскому Северу» утверждал, что «Мурман — это великая страна будущего, это целая область неисчерпаемых богатств и незамерзающих гаваней. Это необъятная почва для русской колонизации». Уже упоминавшийся здесь Михаил Пришвин в 1908 году в повести «За волшебным колобком», думая о грядущем Российской Лапландии, мечтал «о грандиозном предприятии соединить Великий океан с Северным Ледовитым, Порт-Артур с Александровском и о том, что тут предполагалась железная дорога… И лопари тогда поедут в Петербург… Вот только образование. Но и образование как-нибудь так тоже неожиданно придет».

Наконец, в 1914-м, накануне Первой мировой войны, один из авторов «Известий Архангельского общества изучения Русского Севера» В. Н. Никольский выразил надежду: «Быть может, недалеко то время, когда на Кольском полуострове появится новая, плотно заселенная губерния с главным городом-портом, круглый год незамерзающим».

И действительно, время рождения Мурманска было уже близко. Как и время, когда наш край занял свое, только ему свойственное место в фантастических произведениях. Но об этом — в другой раз.

Мурман фантастический Дмитрий ЕРМОЛАЕВ Мурманский вестник от 05.01.2017 3. Северная твердыня Русского флота (Продолжение. Начало в № 240, 245)

Полуострова Рыбачий и Средний. Место вероятного города.

Вы когда-нибудь слышали об Александрии? Не о египетской , а о мурманской? Не слышали. Странно. Представьте себе: ряды домов и мощные укрепления на берегу, прекрасно оборудованный порт, эскадры кораблей на рейде. Город военных моряков — главный форпост России в Арктике и на севере Европы. Говорите, нет такого города и никогда не было? В том, что его нет, я с вами соглашусь. А насчет того, что его не было, не торопитесь с выводами.

Сценарий глобального конфликта

Действительно, в реальности заполярной Александрии никогда не существовало. Зато на страницах фантастической литературы она была. В 1888-м увидел свет роман «Роковая война 18?? года», автор которого укрылся за псевдонимом А. Беломор. Там-то и появился впервые город, названный в честь правившего тогда императора Александра III, — военный порт, расположенный у северных границ российского Мурмана.

«Местом для этого порта после долгих изысканий и зрелых обсуждений была избрана Мотовская губа… В заливе Новая Земля, переименованном тогда же в Александровский, как в самом удобном и обширном предположено было устроить главную морскую квартиру, новый город — Александрию». Сооружали его в сжатые сроки и скрытно. «Об Александрии, — утверждал Беломор, — никто и ничего не знал, не только в Кронштадте, но даже в Лондоне, Берлине и Вене».

Настоящее имя Беломора — Александр Егорович Конкевич. Флотский офицер и один из ведущих писателей-маринистов своего времени, он предложил в «Роковой войне…» сценарий будущего глобального конфликта. События, потрясшие планету, начались схваткой между Францией и Германией, вызванной, «как и все предыдущие, интригами Англии». А затем произошел «общий взрыв в старой Европе».

Россия отреагировала жестко: заняла Босфор, разгромила Австро-Венгрию и Италию. Но главный стратегический ход был сделан на Севере. Броненосные силы Черноморского и Балтийского флотов удалось перебросить в новую морскую крепость — Александрию. Их появление на Мурмане, откуда они имели свободный выход в открытый океан и могли угрожать коммуникациям и колониям «владычицы морей», в корне изменило ситуацию. Британия так и не осмелилась напасть, а Россия смогла решить сразу две важнейшие задачи: заняла проливы и создала военно-морскую базу в Заполярье.

Описание мурманского форпоста в книге изобилует интересными деталями. «По прибытии броненосной эскадры в Александрию, — сообщает Конкевич, — адмирал Иванов, как главный командир порта, подробно осмотрел все сделанное уже здесь, побывал на всех укреплениях и остался весьма доволен… Дом для него, хотя и не такой, как в Кронштадте, но светлый, теплый и удобный, был уже готов… При обозрении работ на канале, окончательно отрезавшем Рыбачий полуостров от материка, адмирал с удовольствием узнал, что это важное и необходимое сооружение производится быстро и не далее как через месяц канал будет удобопроходимым для самых больших броненосцев… Батареи на всех берегах заливов Мариинского, Посьета и Невельского, а также на островах Георгиевском и Константиновском были почти уже готовы, вооружены нарезными мортирами и обильно снабжены боевыми припасами… К величайшему своему удовольствию адмирал Иванов убедился, что все было в таком состоянии, что никакое вражеское нападение не было уже ни страшно, ни даже опасно новому морскому порту».

Город длиной 70 километров

Сегодня это назвали бы альтернативной историей и фантастикой ближнего прицела. Конкевич отразил в романе реально существовавшие планы, поднял спорные на тот момент вопросы, решая их так, как ему казалось правильным. В ту пору активно обсуждалась необходимость строительства на Мурмане военного порта. За год до публикации «Роковой войны…» ее будущий автор участвовал в изыскательских работах, призванных решить эту задачу. Журнал «Русское судоходство» опубликовал по их итогам заметку, в которой высоко оценил и действия самого Конкевича, и выбранную им в качестве места для военно-морской базы губу Большая Мотка.

Фактически Александр Егорович предложил программу развития нашего края, главным пунктом которой являлось сооружение морской крепости на полуостровах Рыбачьем и Среднем — Александрии. Комплекс сооружений нового города должен был охватить территорию в 70 километров.

Сразу после выхода «Роковой войны…» олонецкий губернатор Григорий Григорьев

развил мысли Конкевича в письме на имя управляющего морским министерством.

«На Мурманском берегу, — пояснял губернатор, — между многими незамерзающими и

совершенно закрытыми от океанского волнения бухтами обращает на себя особенное

внимание обширный Мотовский залив с так называемою гаванью Озерко, глубоко

вдающейся в Рыбачий полуостров. По углублению и квадратной поверхности своего

пространства эта гавань может вместить в себе большое количество самых крупных

современных военных судов. Длинный и узкий вход в Мотовский залив легко может быть

загражден минами и защищен батареями, расположенными на возвышенных и

обрывистых окружающих берегах… Все эти обстоятельства дают вышеназванному месту

драгоценное и предпочтительное значение пред остальными русскими гаванями на всех

наших морях, запертых международными трактатами или закованных льдом в течение

многих месяцев».

Проект строительства Александрии заинтересовал морского министра адмирала Ивана Шестакова. Для исследования вопроса министерство направило на Мурман капитана 2-го ранга Иванова. Однако осенью 1888 года Шестаков умер, а его преемник вице-адмирал Николай Чихачев был сторонником развития военно-морской базы не на Кольском полуострове, а в прибалтийской Либаве. Из отчета Иванова он сделал вывод, что «осмотр бухт Рыбачьего полуострова показал полную непригодность их для устройства собственно военного порта или укрепленной станции, ибо при трудности защиты входа в бухты с моря такой порт может быть закрыт блокадой и тем, при неимении сухопутных сообщений через Лапландский полуостров, поставлен в критическое положение». Примерно в том же духе Чихачев представил ситуацию и императору Александру III. Вопрос создания Александрии повис в воздухе.

Победоносные корабли

Однако Конкевич не собирался сдаваться. В 1889 году он начал публиковать в «Русском судоходстве» новый роман — «Морские твердыни России». В соответствии с замыслом автора, после событий, описанных в романе «Роковая война 18?? года», прошло немало лет. Главным противником нашей страны стал Китай. Но, хотя основные сражения разыгрывались в Тихом океане, мурманская Александрия и в этом произведении играла важную роль.

За минувшее время она окончательно стала главной океанской базой русского флота, способной наносить урон врагу, находящемуся от нее за тысячи миль. Что и подтвердилось по ходу действия произведения.

Конкевич особо подчеркивал, что суровая обстановка Севера, благотворно повлияла на моряков-балтийцев, поначалу избалованных и изнеженных . «Нелегко далась морская служба флоту с Крюковского канала и Маркизовой лужи! — иронизировал он над недостаточной выучкой и малым опытом плаваний новоиспеченных североморцев. — Целые поколения, выросшие на этих мутных водах или у лакированных невских пристаней и считавшиеся прежде опытными и зрелыми , оказались юными и наивными в своем деле при иной, чисто морской обстановке. Люди в морской форме пришли на безлюдные и дикие берега забытого моря под впечатлением кают-компанейских дивертисментов, балов и прощальных импровизаций».

Впрочем, «нужда и опасность — суровые, но наилучшие воспитатели моряка », а потому базировавшийся на Мурмане флот постепенно превратился в грозную силу.

И эта сила в нужный момент вновь проявила себя с наилучшей стороны. Эскадра под командованием адмирала Иванова вышла из Александрии, чтобы предотвратить вражескую атаку на Владивосток. Преодолев Северный Ледовитый и Атлантический океаны, русские крейсера через Гибралтар, Средиземное море и Суэцкий канал добрались до Индийского океана.

В генеральном сражении коварный враг был разгромлен. Победоносные корабли отправились во Владивосток. «По велению власти, такой же могучей и безграничной, как и сама страна, — резюмировал автор, — создалась на Рыбачьем полуострове твердыня. Оттуда, как мы видели выше, в критическую минуту явилась своевременно и помощь в виде эскадры быстроходных крейсеров».

Канал на перешейке

Идею строительства Александрии Конкевич отстаивал и в публицистике. К примеру, в появившейся в конце 1889 года статье «Военный порт на Мурмане». Или в «Письмах о флоте », увидевших свет в 1892-м, где он снова призывает создать «точку опоры» для флота в Мотовском заливе, «на берегах нашего Северного океана, берегах суровых, недоступных блокаде, правильному и долгому обложению, внезапному захвату и даже серьезному бомбардированию».

Главными сопутствующими мероприятиями, необходимыми для успешного базирования флота в Заполярье Александр Егорович считал строительство Беломорско-Онежского канала, «по которому могли бы быть доставлены все необходимые жизненные припасы и боевые материалы», а также соединение Кольского полуострова с центром страны железной дорогой. И то, и другое со временем осуществилось.

Могла сбыться и еще одна идея Конкевича — сооружение канала на перешейке между полуостровами Средний и Рыбачий. Ее всерьез обсуждали на протяжении многих лет. Еще в 1915 году известный художник и общественный деятель Александр Борисов, выступая на заседании перевозочного отдела Центрального военно-промышленного комитета, предлагал: «Перешеек , соединяющий Рыбачий полуостров с материком, необходимо прорыть и устроить канал для прохода самых больших дредноутов или океанских пароходов, построив, конечно, разводной мост и железную дорогу через

перешеек». Проект идущей параллельно каналу узкоколейной железной дороги тогда же,

в 1915-м, предложил исследователь Севера вице-адмирал Александр Сиденснер. Возможность создания предложенного Конкевичем канала рассматривалась и при советской власти. Летом 1920 года в докладе Дорожностроительного отдела Муруездисполкома было указано: «Желательно в ближайшем времени провести изыскания по прорытию канала на Рыбачьем полуострове, что много будет способствовать каботажному флоту». Самый поздний «след» этого проекта, задуманного еще в 80-е годы XIX столетия, попался мне в историко-географическом обзоре Печенги, написанном уже после Великой Отечественной войны, в 1946-м, сотрудником Мурманского филиала географо-экономического НИИ Ленинградского университета Л. П. Альтманом, где содержалась рекомендация соорудить «канал между Большой Волоковой губой и бухтой Большое озерко Мотовского залива».

От Александрии к Александровску

Но вернемся к заполярной Александрии. Ее судьба решилась в 1894 году, когда наш край посетил министр финансов Российской империи Сергей Витте. Среди тех, кто его сопровождал, был и Конкевич. Впоследствии министр с большим уважением отозвался о нем в мемуарах.

Дальнейшее известно. Витте особенно приглянулась Екатерининская гавань. Был разработан проект строительства там военно-морского порта. Александр III одобрил его, но при Николае II решение изменили в пользу Либавы. А на Мурмане, в Екатерининской гавани , появился коммерческий порт, унаследовавший предложенное Конкевичем имя в слегка измененном виде — Александровск. Александрия на полуострове Рыбачьем так и осталась мечтой.

До конца жизни Александр Егорович оставался пропагандистом и популяризатором Мурмана и флота. Накануне кончины, в 1917-м, ему было высочайше присвоено право именоваться Конкевичем-Мурманским. Помимо прочих его заслуг в изучении и освоении нашего края он останется в истории человеком, создавшим первые фантастические произведения, в которых описан Кольский полуостров. И многое предугадано: и корабли,

и военные базы, и моряки, стоящие на страже Русского Севера. И то, что Рыбачий стал в ходе кровавого и страшного всемирного ратоборства заполярной крепостью, непокоренной гранитной твердыней.

«Смелым Бог владеет! — восклицал Конкевич в одном из своих мурманских по тематике очерков. — Смелым будет и наш родной флот на берегу бесконечного океана, по которому Господь и Царь укажут этому лучшему из всех оружий защиты и нападения, обогащения

и распространения цивилизации новые пути и новые цели для блага нашей великой родины». И это его предвидение тоже сбылось.

Мурман фантастический Дмитрий ЕРМОЛАЕВ Мурманский вестник от 12.01.2017 4. Розовый сон (Продолжение. Начало в № 240, 245, 1.)

Сотрудники газеты «Новое время». 1916 г.

На склоне лет он вспомнил единственную поездку на Кольский полуостров в числе

главных событий жизни. И охарактеризовал ее как «чудесную», «незабываемую»,

«фантастичную». Причем последнее определение вовсе не было преувеличением. Город, в

церемонии закладки которого он принял участие, так и остался фантастикой. Город в том

виде, как был задуман, так и не построенный. Город, чье прекрасное будущее он описал.

Из философов в журналисты

Звали его Андрей Митрофанович Селитренников, но читающая публика в России знала его как журналиста А. Ренникова, сотрудника газеты «Новое время». Родился Селитренников — Ренников в Кутаиси в семье присяжного поверенного, потом жил в Батуми и Тифлисе. Мечтал стать музыкантом, играл на скрипке, изучал теорию музыки. Учился в Одесском университете, где окончил сразу два(!) факультета — физико-математический и историко-филологический. Его сочинение «Система философии В. Вундта» было удостоено золотой медали. И стал бы Селитренников, вероятно, выдающимся философом, благо и при университете его оставили, и диссертация была на подходе. Но в студенческие годы он увлекся журналистикой и науку оставил.

В 1912-м Андрей Митрофанович переехал в Петербург, где стал сотрудником, а позже и редактором отдела «Внутренние новости» одного из крупнейших изданий страны — газеты «Новое время», возглавляемой знаменитым Алексеем Сувориным, а затем его сыном Михаилом.

Во многом выбор места работы определил его дальнейшую литературную судьбу. Либеральная русская интеллигенция резко отрицательно относилась к этому изданию, считая его черносотенным. Левые думали так же. Как следствие, Ренникова любила широкая публика, но ненавидела либеральная пресса и обходила критика. Он даже стал персонажем нескольких фельетонов, едко высмеивавших взаимоотношения внутри редакции «Нового времени».

Вот как уже после революции писал о нем не кто иной, как Михаил Булгаков: «Ренников знал, что в случае неудачи Суворину опасно показываться. Рука у него тяжелая, а пресс-папье на письменном столе — еще тяжелее».

Впрочем, подобные оценки — ни до, ни после революции — не отражались ни на взглядах популярного столичного журналиста, ни на его работоспособности. Селитренников продолжал трудиться со свойственными ему энергией и самоотдачей.

Помимо газетных статей, рассказов и очерков он успел до революции выпустить несколько книг, в том числе фантастический роман «Разденься, человек». В нем прибытие на Землю посланца венерианской «биологической цивилизации» Анаталала позволяет автору высветить язвы современного ему общества. Наклонности писателя-фантаста Селитренников проявил и в ходе состоявшейся в сентябре 1916 года поездки по новопостроенной Мурманской железной дороге.

Округлил губернию

Путешествие на край страны, почти на край света будоражило чувства, будило воображение. В Заполярье Селитренников очутился впервые в жизни. «До сих пор мне ни разу не приходилось пересекать что-либо исключительное по положению на земном шаре,

— делился он впечатлениями с читателями «Нового времени». — Ни экватора, ни тропиков. И горделивое чувство поднимается в душе: сейчас полярный круг отделит нас от тех бедных южан, которые остались там, в Петрограде… Это останется на всю жизнь… Пересечение полярного круга не выражается ни в каких внешних эффектах… В этом отношении на Мурманской железной дороге дело обстоит гораздо лучше. Там есть станция Полярный круг, и пассажиры ледовитого поезда всегда будут иметь возможность выбежать на несколько минут из вагона в буфет поесть горячих полярных пирожков и поглядеть, кстати, как выглядит полярный круг около водокачки. Да и для самолюбия кондуктора неплохо крикнуть:

— Станция Полярный круг, поезд стоит пять минут!»

Предсказание Андрея Митрофановича сбылось. Правда, станция, одноименная воображаемой линии, знаменующей границу заполярных широт, ныне не очень знаменита. Зато памятный знак Полярный круг, установленный на рубеже Карелии и Мурманской области у обочины федеральной трассы «Кола» по-прежнему, как и в советское время, весьма популярен у проезжающих.

Мурманск, как известно, ворота в Арктику. Еще одно предвидение Селитренникова касалось арктического архипелага Земля Франца-Иосифа, находившегося тогда в статусе terra nullius — ничейной земли . «Мне приходит в голову мысль, — писал он , — не организовать ли экспедицию к Земле Франца-Иосифа и не присоединить ли эту землю к архангельской губернии, чтобы ничто не мешало архангельскому губернскому правлению распространить сферу своего влияния как раз до самого Северного полюса? Округлить таким образом губернию совсем недурно, тем более, что все равно в ней есть места, куда не ступала нога человека». Именно так все со временем и произошло. Ныне этот полярный архипелаг входит в состав Приморского района Архангельской области.

По мановению волшебника

Еще раз Селитренников упомянул Землю Франца-Иосифа в фантастическом романе «Диктатор мира», увидевшем свет в 1925 году. По его сюжету безжалостный тиран с помощью зловещего изобретения ввергает в состояние паралича не только отдельных людей, но и целые города и страны. Главные герои произведения спасаются от него на Севере. «Было спокойно и безопасно там, за полярным кругом. Правда, на западе, над Землей Франца-Иосифа, круглый год дежурили несколько воздушных метеорологических станций; к ним раз в неделю из Европы приходили аппараты, привозившие новые смены наблюдателей, увозившие отбывших дежурство». Стоит ли пояснять, что строки об арктическом архипелаге были навеяны впечатлениями поездки девятилетней давности. Главной целью того, знакового для мурманчан путешествия было официальное, как тогда говорили, «открытие» нового города — Романова-на-Мурмане. «На пустынном, слегка холмистом берегу залива, — вспоминал Андрей Митрофанович, — уже стояли в разных местах заранее вбитые столбы с надписями на деревянных табличках: «Собор », «Почта и Телеграф», «Казначейство», «Городское самоуправление», «Суд» и так далее. Кроме того, маленькие столбики указывали направление улиц. На одном большом пустыре красовался телеграфный столб с заманчивым указанием «Городской сад».

Торжественная церемония закладки города состоялась 21 сентября — 4 октября по новому стилю. В первый день своего существования Романов или Романовск, как его тоже называли, был городом, почти не имевшим прошлого и настоящего, но зато полностью устремленным в будущее.

Творческим чутьем писателя-фантаста Селитренников уловил особенность момента и попробовал представить, каким станет это место по прошествии времени. «Несомненно, -

предсказывал он, — в Романове быстро возникнут многочисленные конторы по импорту и экспорту; появится в самом начале немало народу, связанного с нашей торговлей с Западом; возникнут, должно быть, заводы и склады для моторных ботов и их частей для нужд мурманских рыбопромышленников… появятся рыбокоптильные заводы, заводы для приготовления рыбных консервов; вывоз зерна, леса, ввоз английских и американских товаров — все это оживит, создаст кипучую портовую жизнь, даст городу население, средства к существованию… Да, город вырастет, поднимется из земли точно по мановению волшебника», взору явятся «радостные кресты храмов и крыши огромных строений, и порт, гудящий жизнью, пестрый флагами, многострунный высокими гордыми мачтами… Прозвучат слова дружбы и взаимного понимания, раздастся громкая русская речь, свободная, знающая цену себе». Что ж, почти так все и получилось...

Мечты и реальность

Попытался Андрей Митрофанович «провидеть» и повседневную городскую жизнь: «Интересное чувство, — размышляет он , — ходишь среди сосен и берез и рисуешь в воображении картины. Вот тут, где эта кочка, будет когда-нибудь сидеть городской голова с цепью на шее и звонить в колокольчик: «Прошу господ гласных (депутатов городской думы. — Д. Е.) аккуратнее посещать заседания, иначе придется придумать меры взыскания». Здесь, где сейчас беспечно размахивают ветвями березки, между которыми выстлал землю зеленой шерстью мох, быть может, скоро вырастет гигантский отель, залитый электрическим светом, с рестораном, из которого до волн Ледовитого океана донесутся звуки оркестра, играющего матчиш; нарядная толпа туристов из Петрограда заснует внутри по длинным коридорам, собираясь наверх, на специальную «террасу северных сияний»… не удовлетворенные общественной жизнью деятели, прибывшие на полярное лето, чтобы видеть незаходящее солнце России … А вокруг отеля оживление, грохот колес мчащихся в театр на оперу экипажей, гудки автомобилей, звон трамвая и крики кондуктора, сталкивающего публику на мостовую: «Нет местов!» Предвидения Селитренникова основывались на знании реальных планов. Романову — будущему Мурманску — уже тогда предсказывали большое будущее, называли его заполярным «окном в Европу». Газета «Русское слово» сообщала читателям, что строящийся на берегу Кольского залива незамерзающий порт станет городом нового типа: с электричеством, канализацией, водопроводом.

По планам царского правительства предполагалось, что в первое десятилетие существования Романова в нем будет проживать около 30 тысяч человек, а спустя еще 20 лет — 50 тысяч. По сравнению с Колой и Александровском, численность населения которых не переходила в ту пору за тысячу человек, задуманный город должен был стать настоящим мегаполисом.

Летом 1916 года инженер Борис Сабанин составил предварительный эскиз городского центра. В октябре 1917-го, после того, как особая партия во главе с межевым инженером Лешкевичем произвела необходимую съемку местности, появился в корне отличавшийся от него полноценный план будущей заполярной столицы, разработанный архитектором Павлом Алешиным. По нему Мурманск, а к тому времени он уже назывался именно так, делился на несколько районов.

В рабочем районе, тянувшемся вплоть до мыса Пинагорий, предполагалось разместить заводы и предприятия. Торговый район отводили под магазины и рынки. Административный — предназначенный для управленческих учреждений — захватывал третью террасу и возвышался над всеми прочими. Жилые — сейчас их назвали бы спальными — планировалось разместить по городским окраинам. Отдельный район занимала Военно-морская база, на которой среди прочих находилась и улица, названная в честь бывшего морского министра адмирала Ивана Григоровича.

Пока лишь «в карандаше»

В новооснованном городе должен был появиться и общественный транспорт. Проект самого северного в мире мурманского трамвая создал профессор Григорий Дубелир. Он предлагал сомкнуть трамвайные пути в центральное кольцо «с шестью ответвлениями. Эти ответвления при помощи кольца могут быть соединены между собой любым способом, образуя диаметральные маршруты. Возможность изменять маршруты представляется в данном случае особенно важной, так как нельзя точно предвидеть, какие части города будут фактически развиваться раньше, какие позднее и как в зависимости от этого будет изменяться потребность в направлениях движения».

В общем, Селитренников писал о городе, который на 99% существовал еще «в карандаше», на бумаге. И не его вина, что тот изначально задуманный Мурманск так никогда и не появился. Он погиб, не успев возникнуть, был, как Помпеи, залит раскаленной лавой Гражданской войны, засыпан пеплом сгоревших в кратере революционного вулкана человеческих жизней.

Сегодня мы подобно археологам по крупицам восстанавливаем его возможный облик, сравниваем его с настоящей, реальной заполярной столицей. И видим, что известный журналист и писатель, не принявший Октября и закончивший жизнь в эмиграции, во многом был прав.

Депутаты, случается, и теперь прогуливают заседания, гигантский отель — «Арктика» — возведен на самом деле, рыбная промышленность, проходя через экономические подъемы и спады, продолжает кормить Мурман и Россию, а туристы действительно приезжают, чтобы полюбоваться полярным днем или северным сиянием. И хотя трамваев нет до сих пор, вместо них бегают по городским улицам троллейбусы — тоже, как ни крути, электрический транспорт.

Кресты храмов, крыши огромных строений, гудящий жизнью порт — все это мы можем видеть ежедневно. И пусть что-то из написанного Селитренниковым кажется теперь смешным и наивным — эти наивные мечты дороги нам, как первый младенческий розовый сон только что рожденного города.

Мурман фантастический Дмитрий ЕРМОЛАЕВ Мурманский вестник от 19.01.2017

5. Подлинная трагедия и выдуманная история (Продолжение. Начало в № 240, 245, 1, 5.)

Екатерина Шмидтгоф, фото из уголовного дела и надпись на обороте фото.

Сначала я просто зацепил взглядом саму фамилию — Крептюков. Мелькала она в документах Мурмана начала НЭПа. На протяжении какого-то короткого периода времени попадалась часто, порой буквально лезла на глаза — активный, видно, был человек. Наткнувшись на нее в очередной раз, заглянул в архивный справочник, посвященный руководителям края. И обнаружил, что Даниил Александрович Крептюков с 6 мая по 21 июля 1921 года возглавлял агитационно-пропагандистский отдел Мурманского губкома РКП(б), а с 21 июля по 17 августа 1921-го — губернский совнархоз. Больше ничего. Как выяснилось позже, неспроста. Такова завязка сюжета, в котором реальность и фантастика перемешались настолько, что стоило большого труда отделить одно от другого.

Прикоснуться к стабилизатору

Продолжение последовало, когда мне попалась на глаза появившаяся в 1993-м книга Рустама Каца «История советской фантастики ». Описывая произведения начала 20-х, посвященные полету на Луну, автор сообщал:

«Романы «Старт» Даниила Крептюкова, «Возвращение Гельмута Саса» Сем. Шпаныря,

«Лунное затмение» Леонида Полярного и большая повесть Александра Зайцева

«Разворот» стали довольно заметным явлением в литературной жизни России… Никто из

авторов, похоже, не сомневался, что осуществление «лунного перелета» — дело весьма

недалекого будущего, и потому о проблемах грядущего авторы писали как о практически

решенных, когда завершение работы тормозится только из-за незначительных деталей.

Такая деловитость — на грани «конструктивизма»… производила впечатление. Подготовка

космического старта (в романе Д. Крептюкова) была показана всего лишь как будничная

«часть общепролетарского дела»: быт завода «Лунный скороход», нарисованный автором

с большим знанием реалий, был «фантастически» узнаваем, а сама цель (достижение поверхности спутника Земли) придавала тяжелому производственному труду высокий смысл, мелким конфликтам — принципиальную многозначность, неосмысленным и корявым железкам — облагороженный облик будущих частей ракетоплана. Сергей Королев… позже вспоминал о том, что тогда «был абсолютно уверен: ракета на Луну уже практически готова. И мечтал хотя бы учеником попасть на «Лунный скороход» и успеть

до старта поглядеть на корабль «Стремительный», а если повезет , прикоснуться рукой к ребристому стабилизатору…» Даниил Крептюков действительно сумел захватить читателя ощущением работы-подвига, поэтизацией этого едва ли не рабского труда в три смены, без инструментов, с «надо!» вместо отдыха, когда после рабочего дня сил хватает только, чтобы дойти до кровати. («Шатаясь, вошел в комнату. С усталой улыбкой сказал Кате: «Мы все-таки его сделали… Катюша…» И повалился навзничь, даже не дойдя до постели — все с той же странной, горячечной улыбкой…» — цитирую финальные строки первой части романа «Старт»)».

Громкое дело

О как! Тут уж я заинтересовался Крептюковым всерьез. Шутка ли — один из первых советских писателей-фантастов, да еще и с мурманской вехой в биографии. Дыхание перехватывало при мысли о том, что роман, о котором десятилетия спустя столь тепло отзывался генеральный конструктор ракетно-космической промышленности СССР, мог быть написан в городе на берегу Кольского залива.

Так и виделось: в занесенном снегом, насквозь продуваемом жестокими заполярными ветрами бараке при тусклом — у местной электростанции не хватает мощности — свете электрической лампочки за столом сидит человек и, время от времени отогревая замерзшие пальцы, карандашом пишет в тетрадку диковинные слова о космосе и людях, которые его обязательно покорят. Но вот было ли это на самом деле? Как узнать? Вот если бы прояснить подробности жизни Даниила Александровича в заполярной столице… И подробности не замедлили обнаружиться. Но совсем не те, на которые я рассчитывал. Отыскать следы «Старта» мне так и не удалось. Зато в Государственном архиве Мурманской области нашлось уголовное дело по обвинению Крептюкова в убийстве. Для Мурманска той поры это было весьма громкое или, как сказали бы теперь, резонансное преступление. Еще бы, ведь трагедия произошла не где-нибудь, а в высших кругах региональной власти. Возможно, единственный раз в истории нашего края криминальные разборки затронули управленцев такого уровня.

Судите сами: убийца (партийные должности не берем) заведовал губернским совнархозом, то есть фактически руководил нарождавшейся промышленностью Мурмана, одновременно являясь членом президиума Мургубисполкома, председателем губернской экспортной комиссии, представителем Внешторга и редактором «Полярной правды», а жертвой стал уполномоченный Народного комиссариата иностранных дел. К тому же убийство произошло из-за женщины. И не просто из-за женщины — из-за артистки. Учтите все это и вы поймете, почему заполярная столица гудела, как растревоженный улей. Город полнился слухами. О том, что случилось на самом деле, знали немногие. Сегодня благодаря архивным документам мы можем восстановить произошедшее со всей возможной точностью.

В состоянии патологического аффекта

В Мурманск Крептюков и его жена Екатерина Шмидтгоф переехали в апреле 1921-го из Архангельска. Даниил Александрович с головой окунулся в работу, на которой пропадал сутками, супруга же его, несмотря на занятость, — она была актрисой и главным режиссером показательной труппы театра губполитпросвета — чувствовала себя одинокой и покинутой. «Много раз, — поясняла она на допросе, — я просила Крептюкова обратить внимание на мою неудовлетворенность в духовной жизни, но он отвечал, что цель его жизни в партии, в революции, а не во мне».

Вторую половину дома, где поселилась семейная чета, занимал уполномоченный наркоминдела Михаил Владимирович Ленгауэр. Он-то в конце концов и обратил внимание на Екатерину Александровну, заявив ей о своей любви и предложив отправиться с ним в Петроград, а затем за рубеж. «Уже здесь, в Мурманске, — рассказывала Шмидтгоф, — у меня мелькали мысли об уходе от Даниила Александровича,

чтобы уйти, не дойдя до мещанского чувства к мужу… Когда М. В. Ленгауэр рисовал мне жизнь, ту жизнь, о которой я мечтала, у меня созревал план уйти от Крептюкова и, может быть, и не к Ленгауэру». В общем, кризис семейных отношений был налицо. Дальнейшее изложено в обвинительном заключении Мурманского губревтрибунала.

«Крептюков, — указано в нем, — с Ленгауэром по-дружески объяснился. Последний заявил, что уедет за границу и все пройдет… В дальнейшем Крептюков умолял на коленях Ленгауэра уехать с Мурмана, на что последний дал клятву, что тотчас же уедет. Уехав, он вернулся через 5-6 дней. Дальше Крептюков узнал все муки и зависть , что Ленгауэр без дела, а он завален работой и не может выделить даже минуты жене… За день до катастрофы Крептюков узнал, что жена и Ленгауэр встречаются… Жена… заявила об отъезде в Петроград… В это время Крептюков услышал голос Ленгауэра, только что вернувшегося, и вышел к нему. Ленгауэр задал ему вопрос: «Что ты так изменился?» — и в его лице Крептюков увидел столько злорадства, что кровь ударила в голову, и он убил Ленгауэра ». После чего по собственной инициативе сдался компетентным органам вместе с орудием убийства — револьвером системы «Кольт».

Несчастье случилось 17 августа 1921 года. Сам Даниил Александрович заявлял на допросах, что ничего не помнит и «узнал о подробностях этого кошмара только от свидетелей». Обследовавшая его медкомиссия обнаружила у него ряд психических отклонений и вынесла заключение, что «акт убийства был учинен им в состоянии патологического аффекта».

Мнения коллег по работе и знакомых Крептюкова разошлись. Одни считали, что Ленгауэр «пал от руки мерзавца преднамеренно, за неделю готовившегося к убийству». Другие сочувствовали Крептюкову. В итоге трибунал постановил: «Крептюкова Даниила Александровича 32-х лет, происходящего из города Сквирь Киевской губернии, крестьянина, члена РКП(б), грамотного, лишить свободы с применением общественных принудительных работ сроком на пять лет».

Таланту помогла тюрьма

Выяснившиеся факты нисколько не приблизили меня к находке «лунного» романа «Старт», зато прояснили важные детали биографии его автора. Как ни странно, созреванию писательского таланта Крептюкова, по-видимому, способствовала тюрьма, откуда он вышел по амнистии, отсидев лишь две трети положенного срока. Впрочем, почему странно?

Вспомним применительно к обстоятельствам фразу Нестора Махно из трилогии Алексея Толстого «Хождение по мукам»: «На царской каторге меня поднимали за голову, за ноги, бросали на кирпичный пол… Так выковываются народные вожди». Тюрьма «выковала» не одну литературную знаменитость, начиная с Достоевского и заканчивая Бродским. Не стал исключением и Даниил Александрович, начинавший сочинять еще до революции, но вплотную занявшийся писательским трудом после возвращения из лагеря.

Уже в 1924 году известный критик Василий Львов-Рогачевский отметил, что «из молодых

подают большие надежды Д. Крептюков и, в особенности… Бабель». В 1925-м Даниил

Александрович — уполномоченный Вятской конторы Госторга, совмещавший

производственную деятельность с писательской. С 1928-го он — профессиональный

литератор, довольно известный, хотя и не первого ряда. В 1931 году писатель вновь

посетил Кольский полуостров. Серию его очерков о мурманских рыбаках опубликовала

«Полярная правда». К фантастике с очень большой натяжкой можно отнести лишь фразу в

одном из них, озаглавленном «Стихийное бедствие», где автор называет заполярную

столицу будущим центром «целого края с гигантскими перспективами».

Литературная энциклопедия той поры разъясняла: «…Темы рассказов, повестей и

романов Крептюкова связаны с Октябрьской революцией и гражданской войной

(«Мамзер», 1928), восстановительным («Пух-перо») и реконструктивным («Степные

всходы», 1930) периодами. Для Крептюкова характерно внимание к бытовым проблемам,

при этом у него показ процесса разрушения старого мира ярче показа стройки нового… Механистичность раскрытия образов большевиков позволяет говорить о попутнической природе творчества Крептюкова. В своей книге очерков «Степные всходы» Крептюков стремится преодолеть попутнический застой и приблизиться к пролетарскому мировоззрению. Романы и повести Крептюкова страдают большими недостатками в отношении формы. Они всегда растянуты, композиция их слаба (особенно в романе «Пух-перо»). Язык безвкусен и претенциозен, пестрит неологизмами».

Грандиозная мистификация

Еще долго не оставлял я попыток отыскать текст романа «Старт». Или того пуще — найти другие фантастические произведения Крептюкова, в которых так или иначе будет фигурировать Мурман. Но поиски, увы, так и не увенчались успехом.

Однако еще один сюрприз творчество Даниила Александровича мне все-таки преподнесло. И произошло это, когда выяснилось, что «История советской фантастики», откуда были взяты данные о «Старте» — грандиозная, искусно сделанная литературная мистификация, а под именем ее автора Рустама Станиславовича Каца скрывается писатель Роман Арбитман. Его книга — попытка пофантазировать , что получилось бы, если бы именно фантастика, а не соцреализм стала в свое время главным жанром отечественной литературы. Попытка со множеством подлинных имен и фрагментов произведений, получившаяся не менее убедительной, чем большинство исследований, посвященных действительной истории советской фантастики. Свидетельство тому — статьи, книги и даже диссертации, в которых труд Каца выдается за истинно научный и обильно цитируется.

Число попавшихся на удочку Арбитмана едва не пополнил собой и я. При желании в пострадавшие можно занести и Даниила Крептюкова, которого Рустам Станиславович (он же Роман Эмильевич) ничтоже сумняшеся называет «сгинувшим в лагерях», тогда как на самом деле Даниил Александрович благополучно дожил до 1957 года.

Честно говоря, мне до сих пор жаль, что «лунного» романа Крептюкова не существует. Уж больно легла когда-то на душу космическая мечта, созданная, как мнилось, в далеком городе на краю Арктики, тоже подчас именуемой русским космосом. Тем не менее эта история закончилась так, как закончилась.

История, позволившая пролить свет на трагические события в Мурманске 1921 года. История, в которой реальные факты порой кажутся ненастоящими, взятыми из дешевой мелодрамы, а вымышленная хроника фантастической литературы в СССР, представляющая собой по сути дела фантастику о фантастике, фантастику в квадрате, выглядит самой что ни на есть подлинной.

Мурман фантастический Дмитрий ЕРМОЛАЕВ Мурманский вестник от 26.01.2017

6. Родоначальник кольской Гипербореи (Продолжение. Начало в № 240, 245, 1, 5, 10.)

Одним из самых расхожих мифов современной эзотерики остается издавна укоренившееся представление о находке на Кольском полуострове следов легендарной страны Гипербореи. Книгам, далеко не только фантастическим, фильмам, картинам и разного рода публикациям на эту тему несть числа. Ну а родоначальником кольской, или, по точному местонахождению, ловозерской Гипербореи стал в двадцатые годы минувшего века литератор и оккультист Александр Барченко.

Мурманский период его биографии известен весьма смутно. Отсутствие фактов до сей поры восполнялось домыслами и небылицами. Предлагаю вам свою версию пребывания Александра Васильевича у нас, основанную на документах и материалах Государственного архива Мурманской области.

С Севером сжился

Интерес к Мурману Барченко проявлял еще до революции. Может , и побывать тогда успел у нас в Заполярье. Во всяком случае, позже он сообщал, что «в качестве туриста, рабочего и матроса» обошел и объехал «большую часть России». «Выезжал изредка на запад и — чаще — на север. С севером сжился», — это строки из появившегося в 1916 году его рассказа «Спаситель». Главный герой еще одного рассказа «Сват» «на студеное море покрутом хаживал… в Норвег… ходил на лодьях».

В 1917-м увидела свет повесть Барченко «Океан-кормилец», сюжет которой, по его словам, был взят «из быта мурманских промышленников». В 1918 году она вышла вторым изданием. А в 1920-м Александр Васильевич задумался о том, чтобы устроиться на работу в далекий незамерзающий порт на берегу Кольского залива.

Считается, что к этому его подтолкнули тяжелые условия жизни в Петрограде и желание продолжить исследования, приведшие в итоге к открытию Гипербореи. Однако в письме академику Владимиру Бехтереву от 8 января 1921 года Барченко утверждает, что на Мурмане и вообще в стране задерживаться не собирается: «Россию я, во всяком случае, какие бы личные выгоды мне ни представлялись, покину, лишь только представится к тому легальная возможность. Я имею основания надеяться, что такая возможность представится мне не позже середины лета». То есть изначально о находке каких-либо следов древней цивилизации речи не шло.

Еще одна нестыковка касается времени его приезда на Кольский полуостров. Во многих публикациях сообщается, что 30 января 1920 года Барченко был командирован на Мурман Петроградским институтом изучения мозга и психической деятельности. Обстоятельство абсолютно невозможное, учитывая, что на Севере России до конца февраля 1920-го сохранялась белая власть.

Александр Барченко во время Первой мировой войны.

Как бы то ни было, в декабре 1920 года Александр Васильевич уже трудится в политотделе Морских сил Мурманского района, возглавляя «Морской, высшего типа институт краеведения». Кстати, профессором именно этого, созданного, по всей видимости, с его подачи вуза он в документах и именуется. Для человека, окончательно завершившего высшее образование лишь в 1919-м, карьера, что и говорить, стремительная. Ну да в те времена еще и не такое бывало.

Край несметных богатств, но каких?

Деятельность института стала частью развернутой программы просвещения военных моряков, включавшей кроме того ликвидацию безграмотности, начальное и среднее образование.

«Курсы высшей ступени типа «Института краеведения» дают «в законченном, приспособленном к общему уровню хорошо грамотного военмора виде запас знаний, практически приложимых в обстановке местного края, как в рамках службы, так и при оставлении ее, — информировала читателей «Полярная правда » 29 января 1921 года в статье «Учебный план Морведа». — Курсы… шестимесячные, в том числе два месяца экскурсионных практических занятий. В рамках преподавания в институте, между прочим, курсы «Рыбные промыслы», «Разведка полезных ископаемых», «Эксплуатация водопадов и порожистых рек», «Эксплуатация северных почв». Самостоятельное преподавание в институте доверено исключительно специалистам с высшим образованием. На весенние месяцы институт заручился сотрудничеством таких крупных

сил, как известнейшие знатоки северного края профессора Н. М. Книпович и Надсон». Интересно, что статья была подписана именем героя одного из оккультных романов Барченко — А. Черный.

Институт краеведения прекратил существование в июле 1921 года, когда началась ликвидация Морских сил Мурманского района. Но его заведующий не уехал, как собирался, за рубеж, а перешел на новое место работы. В ту пору сложился своеобразный парадокс: Кольский полуостров по-прежнему считался краем великого будущего и сказочных богатств, но вот что это за богатства и где именно они находятся, никто толком не знал.

Хотя активное изучение Мурмана уже шло, научные экспедиции направлялись из центра,

и на местном уровне о них мало что было известно. А потому мурманские власти стремились заполучить в свое распоряжение хотя бы какие-то научные силы. Как говорил потом, в декабре 1922-го, председатель Мурманского губисполкома Петр Роцкан: «На Мурмане было так много разных экспедиций, что мы не могли ориентироваться на них. Все они работали помимо исполкома, и мы, поэтому, решили заниматься работой самостоятельно».

Председатель губернского совнархоза Даниил Крептюков (о нем я рассказал в предыдущей части «Мурмана фантастического»), выступая на I губернском съезде советов 17 июля 1921-го, требовал «использовать все местные силы специалистов и людей науки, организовать при совнархозе научный совет, разбирающий и вырабатывающий чисто научные обоснования и подходы к упорядочению и налаживанию народного хозяйства». И далее призывал «использовать широкие возможности привлечения людей науки из Петербурга, хотя бы не на постоянную работу в органы совнархоза, а наездами, на время рассмотрения и разработки планов работы».

Именно таким человеком — не чуждым науки и время от времени появлявшимся в Мурманске, был Барченко. В конце июля он уже возглавлял упомянутый выше научный совет и руководил при совнархозе научно-показательной опытной станцией, размещавшейся по адресу: База, барак № 23.

Развалины стали базой

Помещение, отданное Александру Васильевичу особым постановлением президиума Мургубисполкома, представляло собой, по его словам, «развалины маленького, в одну комнату барака, раскрытого, с выбитыми окнами и, как совершенно негодное для жилья, было сдано под коренную переделку… вместе с участком в 450 кв. сажен».

Усилиями самого Барченко, его сотрудников и мурманских властей здание опытной станции, переименованной впоследствии в научно-мелиоративную базу, удалось отремонтировать, разделить на четыре комнаты, а участок при нем очистить от камней, вскопать, огородить канавой и плетнем. Помимо жилых квартир база имела микробиологический и химический кабинеты с необходимым оборудованием, фотолабораторию и библиотеку. Штатная численность сотрудников — 10 человек, включая самого Барченко, его жену, ближайших друзей и учеников.

Из наиболее значимых достижений этого учреждения стоит отметить докладную записку «об эксплуатации в качестве пищевых продуктов и противоцинготного средства в текущем и ближайшем годах местных океанских водорослей, имеющихся на Мурмане в неограниченном количестве», поданную Александром Васильевичем 12 сентября 1921-го на имя председателя Совета труда и обороны Владимира Ленина и председателя Всероссийского центрального исполнительного комитета Михаила Калинина. А также подготовленную к 6 апреля 1922 года отпечатанную в типографии и распространенную по всему Кольскому полуострову популярную листовку «о способах разведения овощей и технике устройства огородов на севере».

Некоторые руководители края тех лет находили работу Барченко важной и нужной. Не всех, но многих грела мысль о том, что на губернию трудится и выполняет поставленные

ими задачи не абы кто, а целый профессор. Что, впрочем, в условиях жесточайшего жилищного кризиса и ведомственных войн, царивших тогда в заполярной столице, не избавляло его как директора научно-мелиоративной базы и просто интеллигентного человека от разного рода неурядиц.

«Моя частная квартира, — описывал Александр Васильевич события 1921 года, — подверглась совершенно самоуправному, уголовно-наказуемому налету со стороны представителей военно-морского ведомства г. Мурманска во главе с неким Екимовым». В 1922-м ситуация повторилась. «Мною, — пояснял Барченко, — 6 апреля получена бумага за подписями коменданта и комиссара военпорта с требованием выселиться в течение 6 дней из занимаемого базой помещения (барак № 23), якобы принадлежащего военпорту и необходимого немедленно сему учреждению… что… совершенно исключает для меня и сотрудников возможность спокойной работы».

Брони не получалось

В литературе часто встречается утверждение, что Александр Васильевич был сотрудником НКВД и именно с подачи компетентных органов появился на Кольском полуострове. Между тем, каких только нападок ему не довелось пережить в нашем крае. У него отбирали научные приборы, его одернули, когда он в августе 1921-го попытался создать в Мурманске беспартийный комитет помощи голодающим Поволжья, ему и его сотрудникам не выдавали положенные продовольственные пайки и наконец просто грубили. «Кладовщик Батманов, — возмущался он 20 июня 1922 года, — обрушился на меня с дерзостями, заявив, что «передачи власти Барченко» он, Батманов, не признает, что вообще меня не признает… никаких распоряжений моих исполнять не будет и проч.». Думается, если бы Александр Васильевич служил в НКВД или действовал по указанию «товарищей» оттуда, они бы нашли способ избавить его от подобных проблем. А так — ему оставалось только всякий раз взывать к местному начальству, просить «принять действительные меры», ходатайствовать об ограждении «от чисто самоуправных действий», «от угроз «строгой ответственностью». Почти как профессор Преображенский у Булгакова: «Чтобы это была такая бумажка, при наличии которой ни Швондер, ни кто-либо другой не мог бы даже подойти к двери моей квартиры. Окончательная бумажка. Фактическая. Настоящая! Броня». Но брони не получалось.

Впрочем, сомнения скептиков вызывала не столько официальная деятельность научно-мелиоративной базы, сколько проповедуемые Барченко оккультные взгляды. Еще в октябре 1921 года Александр Васильевич прочитал в Центральном рабочем клубе Мурманска три лекции: «Новое в науке о душе и разуме», «Забытые богатства Мурмана» и, внимание, «Новое о легендарной древней культуре». Под «легендарной культурой» понималась, очевидно, Гиперборея, к поискам которой активно приступили летом 1922 года. Но об этом позже.

Мурман фантастический Дмитрий ЕРМОЛАЕВ Мурманский вестник от 02.02.2017

6.2 Родоначальник кольской Гипербореи (Продолжение. Начало в № 240, 245, 1, 5, 10, 15.)

А. В. Барченко. Снимок из следственного дела 1937 г. С сайта lexicon.dobrohot.org

Если отбросить в сторону разного рода эзотерику, обнаружится, что о начинании, осчастливившем мир кольской Гипербореей, неизвестно почти ничего. Между тем событие это было для Мурмана выдающимся, знаковым. И, как выяснилось при ближайшем рассмотрении, лишенным всякой мистики. Более того, изучая документы, связанные с ловозерской экспедицией Барченко, я то и дело задавался вопросом: неужели это то самое знаменитое путешествие? Где аномальные явления? Где умопомрачительные загадки и душераздирающие тайны? Где Гиперборея наконец? В протоколах, постановлениях, актах и телеграммах, хранящихся в Государственном архиве Мурманской области, о древней цивилизации не упоминается вообще. Поневоле задумаешься: а был ли мальчик? В смысле, действительно ли искали легендарную страну или преследовали другие цели? Но не будем забегать вперед.

Беспрецедентное мероприятие

Впервые эту идею официально озвучили на заседании Мурманского губернского экономического совещания 13 июня 1922 года в присутствии высшего руководства края. Заведующий земельным отделом Дмитрий Мошников, в подчинении которого находился Барченко как директор научно-мелиоративной базы, указал, что самое важное препятствие для отдела — «отсутствие учета площадей годных к обработке земель и их квалификации. Это обстоятельство… совершенно не дает возможности вести дальнейшую работу». И предложил «разрешить земотделу послать экспедицию от научно-мелиоративной базы для обследования края». Мошникова дополнил Барченко, доложивший совещанию «подробный план работ предполагаемой экспедиции».

Взвесив все аргументы за и против, экосо постановило: «а) Признать научно-мелиоративную базу руководящим центром землеустроительной и сельскохозяйственной кампании на Мурмане, объявляемой с настоящего числа земотделом, б) признать немедленную организацию экспедиции для учета и квалификации земельных площадей и оброчных статей Мурманской губернии необходимой, в) началом экспедиции считать первое июля, к подготовительным работам по обеспечению ее личным составом и материальными средствами приступить немедленно, ...обеспечить экспедицию всеми формами довольствия, транспортных и передвижных средств авансом на четыре месяца,

г) работы экспедиции в окончательной сводке должны быть представлены в экосо и земотдел не позже 15 октября, д) штат экспедиции определяется в одиннадцать человек, в состав коих входит весь штат научно-мелиоративной базы земотдела и шесть технических работников приглашаются немедленно из центра, е) организацию и начальство над экспедицией поручить А. В. Барченко на основах персонального с ним договора…, ж) подчинить Барченко на ближайшие четыре месяца для этой работы непосредственно президиуму губисполкома».

Задуманное было для разоренного гражданской войной края беспрецедентным, и готовились к нему со всей серьезностью. 7 июля Барченко представил Мургубэкосо свои соображения по поводу экспедиции, особо отметив, в духе популярного тогда лозунга про учет и контроль как основы социализма, что ее целью является «проверка имеющихся в распоряжении научно-мелиоративной базы земотдела цифровых данных».

В развернутом докладе он пояснил, что «необходим фактический учет и обследование всех отраслей хозяйства полуострова. Нужно учесть земельные и лесные участки. Нужно учесть оленеводство и скотоводство. Наконец, есть очень серьезные основания полагать, что даже карта составлена неправильно. Например, судя по некоторым данным, в центре полуострова должен проходить большой хребет — ответвление хибинского. Без правильного учета всех этих отраслей хозяйства и земельных площадей работа земотдела здесь на месте будет производиться впустую».

Скептики не хотели мириться

Гиперборея в докладе Александра Васильевича отсутствовала напрочь. Он говорил о том, что поскольку «в Мурманской губернии нет путей сообщения: ни пеших, ни проезжих, — целью экспедиции является проложение хотя бы пешеходных троп. Нужно также исследовать вопрос о речном и озерном рыбоводстве, которые могут быть доходной статьей губернии . Наконец, учеными силами экспедиции будут определены необходимые астрономические пункты и установлены гидротехнические сооружения». Сделать планировалось многое. Однако поиска следов древней цивилизации в этом перечне нет. Так, может быть, он и не предполагался?

Думаю, такая цель все-таки была. Но — неофициально. Поставьте себя на место мурманских властей. Одно дело — выделить средства на решение насущных экономических задач, и совсем другое — на деятельность по принципу «пойди туда, не знаю куда, отыщи то, не знаю что».

Древние цивилизации в списке первоочередных интересов регионального руководства явно не значились. К тому же далеко не все местное начальство находилось под обаянием учености Барченко. Имелась и оппозиция. К примеру, секретарь губернского земотдела Александр Жамков в посвященной экспедиции статье «В добрый час!», опубликованной в «Полярной правде» 20 июля 1922 года, упоминает о неких «скептиках».

По его словам, немало копий было сломано при «защите маленького культурного отряда, ютившегося в избушке, с существованием которой в качестве научно-мелиоративной станции кое-кто упорно почему-то не хотел мириться». Так что делиться своими гиперборейскими замыслами с кем-либо, кроме ближайшего круга единомышленников, Александру Васильевичу было не с руки.

Впрочем, для него все сложилось как нельзя более удачно. Предложенную им смету на сумму 418 тысяч рублей дензнаками 1922 года губэкосо утвердило. Пайками, одеждой и необходимым снаряжением, в том числе фотоаппаратом с сотней фотографических пластин, по мере сил обеспечило. Оборудовать временные базы экспедиции на острове Кильдин, в Териберке, Александровске, Варзуге, Умбе и Кузомени, выделив на снабжение каждой точки по 5 пудов муки, помогло. «Работы экспедиции продолжатся около года, — заявлял Барченко. — Разведывательная партия будет работать около трех летних месяцев. Летняя экспедиция завяжет все необходимые связи».

Мурманские Нью-Васюки

Подчеркивая масштабность замысла, Жамков сообщал, что «отряды экспедиции под общим начальством члена плановой комиссии биолога А. В. Барченко, при консультировании по вопросам биологии и санитарно-гигиеническим проф. Н. М. Книповича и академика В. М. Бехтерева, при участии семи высококвалифицированных специалистов, в том числе проф. Г. А. Надсона, И. Джандиери и А. Кондиайна ведут обследование сорокаверстной полосы Терского берега, Кольского фиорда и Восточного Мурмана с всесторонним учетом наличия факторов развития сельскохозяйственных культур».

В другом материале, напечатанном «Поляркой», упоминалось об отправке из Петрограда «трех агрономов и одного почвоведа» и вдобавок известных «проф. Надсон и Сулима-Самойло». В том же контексте назывался еще и «проф. Федченко».

На мой взгляд, этот грандиозный проект явственно отдавал не придуманными еще на тот момент Нью-Васюками. Для того чтобы согласовать одновременную работу столь многих специалистов, среди которых ведущие в своих сферах, усилий только региональной власти было недостаточно. Отмечу также, что друг Барченко астроном Александр Кондиайн профессором тут поименован явно для солидности, а об участии в экспедиции остальных перечисленных выше ученых нет никаких данных. Зато работавший тогда на Кольском полуострове третий год подряд выдающийся почвовед профессор Николай Прохоров о трудах Александра Васильевича ничего не знал. А когда позже попытался покритиковать его деятельность, мол, «плохо, что Барченко не согласовал вопроса об исследованиях со мною, ибо благодаря этому получился сумбур в работе и лишний расход средств», получил отповедь от председателя Мурманского губисполкома Петра Роцкана: «Тов. Прохорову самому следовало согласовать свою работу с исполкомом».

Как бы то ни было, на экспедицию Барченко возлагали большие надежды. Более того, от нее ждали прорыва. Казалось, стоит пристальней взглянуть на богатства Мурмана, и жизнь сразу изменится в лучшую сторону. «Мургубэкосо ждет исключительных результатов от этой первой попытки, — резюмировал Александр Жамков. — Целый ряд объективных данных говорит вполне надежно за то, что руководителю экспедиции и его ближайшим сотрудникам… удастся справиться с их нелегкой задачей».

Промежуточные итоги

На громадье планов мурманчан обратил внимание центр. 21 июля 1922 года уполномоченный наркомзема Некрасов телеграммой запросил: «Чьим распоряжением организованы работы Барченко, Надсона, Федченко, каковы цель, характер работ, кто финансирует?». Завгубземотделом Мошников ответил: «Экспедиция Барченко, Надсона, Федченко, Джандиери организована Мурманским экономическим совещанием. Им же полностью финансирована. Заключены персональные договоры. Экспедиция уже начала работы. Цель — срочный учет экономических возможностей губернии, квалификация доходных статей, в частности эксплуатация океанских водорослей на удобрение фураж». Больше вопросов не поступало. В тот же день, 21 июля, комиссия Мургубэкосо специальным актом зафиксировала, что обязательства Барченко по научно-мелиоративной базе «выполнены в полном объеме». И Александр Васильевич окончательно погрузился в экспедиционные дела.

Не стану утомлять вас, уважаемые читатели, подробностями ловозерского похода Барченко и его соратников. Все они давно растиражированы в оккультной и фантастической литературе. Но хочу еще раз обратить ваше внимание на то, что в официальных отчетах нет ни одного упоминания об открытии следов Гипербореи. Промежуточные итоги экспедиции подвели 22 августа 1922 года. В протоколе заседания Мургубэкосо записано: «Проф. Барченко информирует о целях и задачах экспедиции, на которую возложены обязанности по собиранию всех ценных материалов и статистических

данных для губэкосо и губздрава… Часть таковой уже выехала на места для производства работ и уже выполнила часть цифровой — на 70% и территориальной — на 50%».

Более подробно Барченко отчитался 26 сентября 1922-го. «Я только что вернулся с Ловозера, где мы занимались изысканием нового пути на Ловозеро с Ягельного бора, — повествовал он, выступая на III губернском съезде советов. — Исследование дало много интересных результатов. В озерах Ловозера имеется масса рыб, но рыба эта не используется, ибо население совершенно не знакомо с засолкой, консервированием или копчением рыбы. С оленеводством мы пришли к заключению, что хозяйство это находится в плачевном состоянии и определенно гибнет... Открыты места вечной мерзлости в районе Ловозера. Нами привезены с собою образцы различных минералов. Исследованы в достаточной степени водоросли, которые дали хорошие практические результаты». И вновь — все, что угодно, только не Гиперборея.

Самое удивительное

Окончательный доклад по результатам экспедиции Александр Васильевич сделал на двух заседаниях губернского экосо 31 октября и 3 ноября 1922 года, предложив заодно список необходимых для края первоочередных хозяйственных мер. Несмотря на то, что экономического прорыва, которого ждали от деятельности Барченко, так и не случилось, и вместо обещанного года все завершилось за три месяца, совещание коротко постановило: «Работу экспедиции одобрить».

Полный текст отчета Александра Васильевича не сохранился, но, думаю, не ошибусь, утверждая, что следов древней цивилизации не было и там. Впервые они, видимо, появились в сообщении участника похода по Ловозерью Александра Кондиайна «В стране сказок и колдунов», сделанном 29 ноября 1922-го в Петрограде на географической секции общества «Мироведения». А в начале 1923 года уже сам Барченко выступил в прессе с рассказом о «гиперборейских» итогах своей работы, правда, подчеркнув при этом, что основная ее цель «состояла в обследовании экономического значения района, примыкающего к Ловозерскому погосту», а все прочие наблюдения сделаны «попутно». Оставляя на совести Александра Васильевича, в ноябре 1922 года окончательно покинувшего Мурман, все его «открытия», хочу заметить, что удивительны в этой истории совсем не они.

Поражают воображение не якобы гиперборейские остатки «колоссальных священных изображений », доисторические просеки в девственной Тайболе «с полуобвалившимися подземными ходами-траншеями», и не теория, «согласно которой лопари, параллельно с карликовыми племенами всех частей света, представляются древнейшими прародителями ныне значительно более высокорослой белой расы». Нет, поразительно другое — то, что главная цель экспедиции — экономическое обследование Мурмана — постепенно оказалась отодвинута на второй план, а затем забыта. Второстепенная же сперва заслонила ее, а потом и вовсе вытеснила, растворила в себе, оставшись единственной и неповторимой. Сегодня для миллионов людей Барченко и Гиперборея — синонимы, а о том, что все изначально задумывалось для учета богатств Кольского края, знают немногие. Вот это, по-моему, и есть самая настоящая фантастика.

Мурман фантастический Дмитрий ЕРМОЛАЕВ Мурманский вестник от 09.02.2017

Иллюстрации к повести «Четыре вечера на мертвом корабле».

6.3. Родоначальник кольской Гипербореи (Продолжение. Начало в № 240, 245, 1, 5, 10, 15, 19.)

Пароход «Победитель бурь», совершавший рейсы по Мурманскому побережью, получил повреждения. Из Екатерининской гавани его буксировали в Архангельск, но у острова Кильдин судно затонуло. Дело о гибели корабля рассматривала особая сессия трибунала по морским делам. Помимо непосредственных участников процесса, в зале суда оказались члены странного и малоизвестного общества «непутешествующих путешественников». По вечерам, после судебных заседаний, они собирались на списанном пароходе «Нептун»

и рассказывали друг другу захватывающие истории. Первая из них была посвящена таинственным гипербореям.

Никто не вернулся

Известие о находке на Кольском полуострове следов исчезнувшей цивилизации вызвало неоднозначную реакцию в ученом мире. «Продолжительный обмен мнениями, выступление начальника отряда А. В. Барченко и ряд диапозитивов с посещенных мест, — оценивал итоги одной из дискуссий, посвященных результатам ловозерской экспедиции 1922 года, секретарь географической секции общества «Мироведения» Шибаев, — не рассеяли сложившееся у многих присутствующих мнение о малой объективности докладчика при описании им своих наблюдений и открытий, т. к . представленные фотографии дают возможность делать весьма противоположные выводы».

Зато кольская Гиперборея пришлась по душе людям, по определению интересующимся последними достижениями науки — или тем, что за них выдается, отслеживающим занимательные околонаучные загадки и странности. А именно писателям-фантастам. К примеру, Льву Гумилевскому, завязку книги которого «Четыре вечера на мертвом корабле» я привел выше.

Будучи достаточно популярным и весьма плодовитым автором, Гумилевский много писал для детей. Вот и «Четыре вечера…», выпущенные издательством «Молодая гвардия » и имеющие ярко выраженную приключенческую направленность, адресованы прежде всего юным читателям.

Четыре вечера, четыре истории — четыре самостоятельных рассказа, собранных под одной обложкой и соединенных благодаря заглавному сюжету в единое целое. О золотом узле, о кладбище мамонтов, о черных песках. А тот, действие которого происходит в нашем крае,

— об острове гипербореев.

Фото: Лев Иванович Гумилевский.

Повествование начинается интригующе: «Из Колы, направляясь вглубь полуострова, вышел 24 июня 1913 года топографический отряд. Отряд, состоявший из шести человек, намеревался обследовать течение реки Умбы, вытекающей, как не многим известно, из озера того же названия. Никто из участников этой экспедиции не вернулся».

Летом 1926 года в том же направлении отправился другой отряд, «состоявший всего лишь из двух человек»: старого охотника Николая Колгуева по прозвищу Колгуй и молчаливого незнакомца, за чудесный дар исцеления именуемого «доктором». Целью их путешествия стал Остров Духов, который «находится в самой середине озера Умбы» и о котором известно только то, что «всякий, пытавшийся переправиться с берега на остров, погибал».

Выходец из другого мира

По пути они наткнулись на «необычайные каменные лабиринты, где лопари, остающиеся до сих пор язычниками, приносят жертвенных животных своим сердитым богам». Раздобыв лодку, путешественники отправились к искомому острову. И тут доктор неожиданно преобразился. «Доктора не было. Вместо него в лодке стоял высокий индус в шелковом шелестящем халате, отливавшем на солнце всеми цветами радуги. Белая чалма была глубоко надвинута на лоб, и, когда на крик Колгуя индус оглянулся, старый охотник не сразу признал в нем своего спутника».

На Острове Духов их встретили бородатые мужчины, вооруженные луками и стрелами, оказавшиеся, как обнаружилось позже, вырождающимися наследниками великой цивилизации гипербореев. Колгую запретили покидать лодку, поскольку «всякий , кто ступит ногою на их землю, становится жителем их страны и рабом». Ночью одна из гипербореек передала охотнику рукопись на русском языке, в которой были даны краткие сведения о жителях острова. Из нее же стала ясна судьба пропавшего в 1913-м топографического отряда.

Гипербореи сперва обратили топографов в рабство, а потом принесли в жертву своему богу Апуллу — местному аналогу Аполлона. Женщину, передавшую рукопись, тоже должны отдать божеству. В финале повествования Колгуй и доктор благополучно возвратились в Колу. При этом выяснилось, что доктор, с самого начала казавшийся

старому охотнику «выходцем из другого мира», действительно является посланником от неких людей или даже организации «из Тадж-Магала, близ Агры, из Индии», прибывшим, «чтобы проверить, существует ли еще древний род гипербореев».

Фото: Обложка книги «Четыре вечера на мертвом корабле».

Судя по всему, автор «Четырех вечеров…» никогда не был на Кольском полуострове. Уж больно много неточностей допускает он при описании нашего края. Жителей Колы — колян — именует «колычанами». Путешественники у него скачут по лесным и болотным дебрям на лошадях, продираясь через бьющиеся «о колена коней вечнозеленые листья багульника». Между тем для Мурмана зимой куда более актуальны были олени. Летом же передвигались пешком и на лодках. Так , в 1881 году «Комиссия по изысканию мер к должному развитию Севера» сообщала, что от Кандалакши до Колы «должностные лица полицейского, акцизного, лесного, судебного, врачебного, почтового и других ведомств и мировые посредники» добираются по тропе, «проложенной издавна вольными и невольными путешественниками, по которой рядом два человека не могут идти, а должны следовать один за другим гуськом».

Очевидно для экзотики введено в текст «сдобренное для крепости пьянящим настоем багульника» колычанское пиво — разве что можно воспринимать его как своего рода провидение — прообраз появившегося позднее в Коле пивзавода. Да и «обследовать течение реки Умбы» удобнее все-таки, отправляясь в поход из Кандалакши или из села Умба, но никак не из Колы.

Сюжет из газетной вырезки

Понятно, что Гумилевский ориентировался в жизни Мурмана по доступной ему литературе. Отсюда и абсолютно нехарактерная для Колы фамилия Колгуев, данная автором персонажу в честь одноименного острова в Баренцевом море. И лабиринты — древние сооружения в форме спирали, выложенные из камней на поверхности земли, происхождение и предназначение которых активно обсуждалось уже тогда. И Гиперборея, обнаруженная прежде всего в прессе тех лет, рассказавшей об итогах экспедиции Барченко.

Фото: Иллюстрации к повести «Четыре вечера на мертвом корабле».

Впрочем, источники данных о легендарной стране автор и не думал скрывать. Наоборот , подчеркивал, придавая произведению дополнительную «научность» и «достоверность». «- И вы документально можете подтвердить вашу историю о гипербореях?

— Да, — спокойно подтвердил он, — мы надеемся, что вы станете членом нашего общества, и мы с удовольствием ознакомим вас с нашими делами. Да, если завтра вечером вы зайдете в секретариат, то вам предъявят и подлинный текст из Диодора (имеется в виду древнегреческий историк Диодор Сицилийский. — Д. Е.), и переписку учреждений о гибели топографического отряда на Умбе, и фотографические

снимки, сделанные на острове одним русским врачом, моим приятелем, который приезжал сюда из Индии специально для того, чтобы проверить какие-то записи о существовании родственного им народа на северо-востоке России…

— Да, но ведь все это должно было давно уже получить широкую огласку!

— Вы правы, вам покажут и вырезку из газеты, где вы прочтете сообщение о том, что Фритиоф Нансен ведет переговоры с русскими учеными о снаряжении совместной экспедиции для исследования Кольского полуострова…» Книга Гумилевского, ставшая первой гиперборейской ласточкой советской фантастики,

была закончена в декабре 1926 года. Вошедшая в нее «Повесть о стране гипербореев», возможно, создана еще раньше — летом 1926-го, когда, если верить тексту, и произошло путешествие на Остров Духов. То есть с момента

окончания ловозерской экспедиции Александра Барченко до публикации первого, навеянного ею художественного произведения прошло менее четырех лет. Это, конечно, не «утром в газете, вечером в куплете», но по литературным меркам очень быстро. «Четыре вечера на мертвом корабле» увидели свет в 1927 году. Тогда же под заголовком «Страна гипербореев» рассказ про Колгуя и доктора появился в апрельском номере журнала «Всемирный следопыт».

Влияние гиперборейских идей

В 1928-м гиперборейская «сага» получила продолжение. Сергей Семенов, в будущем известный археолог, прославившийся изготовлением аналогов древних инструментов по технологиям каменного века, опубликовал рассказ «Кровь земли». Под «кровью» он подразумевал магму, текущую в земных недрах, как кровь по кровеносным сосудам. По сюжету профессор геологии Павел Андреевич Тураев, инженер Игорин и механик-самоучка Захаров испытывают «Плутон» — новую подземную машину, созданную для разведки залежей тяжелых металлов на Северном Урале. «Но, помимо практических целей, на обязанности экспедиции лежали и более серьезные задачи. Предстояло окончательно разрешить глубочайший научный вопрос о внутренней структуре Земли». Однако в планы людей вмешивается огненная стихия. Они попадают в поток раскаленной магмы, который неожиданно выносит их… к городу гипербореев, хранящих утраченные современным человечеством знания.

Казалось бы, от Северного Урала до Кольского полуострова путь неблизкий. Но влияние Барченко, пусть не столь явное, как у Гумилевского, ощутимо и тут. Та же идея об уцелевших «осколках» древней цивилизации: «Еще в бытность студентом, Тураев создал любопытную гипотезу о погибшей под снегами последнего ледникового периода культуре гипербореев. Гипотеза была так неожиданна и малоправдоподобна, что не только профессора, но даже и студенты сочли ее шуткой. Идея о существовании в такие отдаленные времена на Севере Европы высокой цивилизации — и не могла не показаться только смехотворной выдумкой. С точки зрения геологии такая гипотеза еще была терпима. Но археологи об этом и слышать не хотели. Теплый климат, богатые ископаемые, близость моря — аргументы геологов — их абсолютно ни в чем не убеждали. Однако Тураев не сдавался. Мало того. Он шел еще дальше. На основании какой-то сомнительной находки он вздумал утверждать, что Гиперборейская культура не исчезла, что эта культура, может быть, существует и до сих пор». И она, по версии Семенова, действительно существовала. А в том, что гипербореи на сей раз отыскались под землей, по большому счету нет ничего неожиданного: еще в дореволюционном романе «Из мрака» Барченко обыграл легенду об ушедшем в земные глубины племени чудь.

Финал рассказа печален. Из-за неосторожных действий экипажа «Плутона» город гипербореев гибнет, а наследники древней цивилизации переселяются в другое место. Погибают и отважные исследователи земных глубин. Сам же «Плутон» в 1934 году во время извержения вулкана оказывается вместе с лавой на поверхности одного из Филиппинских островов.

Так появилась кольская Гиперборея. Сперва благодаря стараниям Александра Барченко, финансовым вливаниям Мурманского губэкосо и нескольким публикациям в прессе — как гипотетический результат ловозерской экспедиции 1922 года. Затем — как один из псевдонаучных мифов современной эзотерики и популярная тема в отечественной фантастике. Ныне сгинувший в годы репрессий Александр Барченко для многих культовая, хотя правильнее — оккультная — личность. Способствовали тому и книги. Гумилевский и Семенов были только первыми ласточками. Сейчас из «гиперборейских» произведений можно составить целую библиотеку. И время от времени она пополняется…

Мурман фантастический Мурманский вестник от 22.02.2017

7. Мечты двадцать третьего года (Начало в № 240, 245, 1, 5, 10, 15, 19, 23.)

Мурманск начала 20-х. Рядом с жилыми вагонами те самые парные будочки.

Дверей, как видите, действительно нет.

В 1924 году вышел в свет знаменитый роман Николая Муханова «Пылающие бездны». Одна из первых в Стране Советов «космических опер» содержала не только красочные картины военного противостояния Земли и Марса, но и описание будущего третьей планеты Солнечной системы. Единое мировое правительство со столицей Грозаур на Урале, всеобщий язык — азир, межпланетные полеты, ядерная энергетика, изменение людьми орбит небесных тел, искусственные солнца, увеличение продолжительности жизни до нескольких сотен лет, чтение мыслей — все это, по мнению автора, должно было состояться полтысячелетия спустя. Но мало кто знает, что еще до публикации книги Муханова мурманчане предложили свою версию грядущего, относящуюся к тому же 2423 году, когда происходит действие «Пылающих бездн».

Тропические леса морошки и брусники

«Посылаю мысль мою по могучему радио фантазии… в далекое будущее», — таков зачин статьи «Все прекрасное впереди. Первое мая на Мурмане в 2423 году». Сочинение это, подписанное псевдонимом Мечтатель, появилось на страницах «Полярной правды» ровно за 500 лет до означенной в его заголовке даты.

Начинал Мечтатель с главного: «По всемирному радио звучит громоподобный голос: «Да здравствует Земношарная Социалистическая Республика; привет красному Марсу и революционной Венере: пролетарии всей Солнечной системы, соединяйтесь!».

Затем следовал переход от всеобщего к частному: «Снегу нет — нагрели Гольфштрем исполинской электрической печкой, и потеплел Мурман так, что заросли морошки и брусники на горах разрослись в настоящие тропические леса… Все по-новому: в порту грузятся тысячи судов (вместо современных полутора в год), жители Дровяного не ездят в Мурманск и обратно с опасностью для жизни на пароходах с сомнительной репутацией, а носятся туда и обратно через грандиозный мост в невесомых вагонах умопомрачительного трамвая. В роскошном здании музея показывают под стеклом «настоящий жилой барак нашей эпохи».

Контраст между настоящим и будущим автор подчеркивает жестко: в музейном бараке посетители натыкаются на «кучу людских скелетов». Экскурсовод с печальной улыбкой поясняет: «Когда обитателей этого барака 300 лет тому назад попросили перейти во вновь выстроенный каменный дом, они не поверили, думая, что их хотят хитростно выселить; вцепились в дверные ручки и никого не пускали; так и умерли».

Впрочем, прежние заботы давно ушли в прошлое: «Весело всюду. И если кто грустит , так это только старые кольские женки, ибо нет больше весной «подснежной» брусники и клюквы».

«Все прекрасное…» — самое раннее свидетельство знакомства мурманчан с произведениями отечественной фантастики, для которой повествование о революционном пожаре на соседних планетах стало к тому моменту общим местом. Про «всемирную республику мозолистых рук» на Земле, ожидаемую тогда в самом ближайшем времени, буквально на днях, и говорить не приходится. А еще в статье предсказано появление «грандиозного моста» через Кольский залив и краеведческого музея. Да и «нагретый Гольфштрем» при желании можно принять за нынешнее глобальное потепление. Утопия местного уровня

Год , когда выяснилось, что стоит лишь подождать полтысячи лет и все будет хорошо, стал для Мурмана особым. После тяжелого кризиса, связанного с гражданской войной и сменившей ее разрухой, наконец-то обозначились перемены к лучшему.

25 мая 1923 года Совет труда и обороны утвердил положение «О колонизации Карельско-Мурманского края». По нему Мурманская железная дорога на 10 лет получила в пользование около 250 тысяч квадратных километров земли, обрела право на эксплуатацию находящихся на ней лесов, недр, вод и других природных сил и богатств. Введенные тем же положением льготы для переселенцев должны были обеспечить приток необходимой рабочей силы.

Центральная власть разрешила беспошлинный ввоз через мурманский порт заграничных товаров для нужд Кольского полуострова. У северной окраины страны появились новые перспективы. И — новые мечты.

«К огромному красивому зданию «Дворца ученых», находившемуся на проспекте Ленина

и выстроенному из лучшего тивдийского мрамора, вывезенного из Карелии, подъезжали один за другим автомобили. Улица была запружена народом. Казалось, все трехмиллионное население Мурманска было занято одной мыслью: действительно ли сегодня подтвердятся предположения профессора Вавилова, опубликованные им в печати. На крышу «Дворца ученых», на особо устроенную площадку, то и дело спускались, чтобы высадить пассажиров — иностранных ученых, и снова улетали аэропланы».

Приведенный выше отрывок взят из рассказа «В 2023 году», напечатанного столетием ранее в журнале «Вестник Мурмана» за подписью М. Занд. Почти одновременно с ним был издан замечательный роман Якова Окунева «Грядущий мир: 1923-2123». Обращенная

в грядущее мурманская греза возникла, очевидно, под его влиянием. В романе, фактически первой советской утопии, гений анабиоза профессор Моран с помощью особого газа усыпляет свою смертельно больную дочь Евгению и рефлексирующего интеллигента Викентьева, оживающих 200 лет спустя.

В рассказе выдающийся ученый Вавилов силой науки оживляет человека — телеграфиста Мурманской железной дороги — из прошлого. И точно так же, как в «Грядущем мире», герой рассказа поражен масштабами свершившихся преобразований. Правда, преобразований местного уровня. «Да, — говорил он, — наша мечта осуществилась, Мурманск ожил. Но мы и во сне не видели, что он станет таким огромным городом».

Уборные без дверей

Действительно, когда создавался рассказ, представить самый северный незамерзающий

порт страны трехмиллионным мегаполисом было нелегко. Скорей уж, заполярная столица

являла собой в ту пору нечто прямо противоположное своему фантастическому образу.

«Губернский город Мурманск, — характеризовал краевой центр образца 1923 года первый

председатель мурманского горсовета Александр Меллер, — совсем не похож на город.

«Чемоданы», бараки… Нет ни одного нового дома. Жителей в городе больше 5000. Порт

только называется «торговым», товары через него не идут, ввозят преимущественно уголь

для железной дороги. В порту стоит арестованный английский тральщик, ловивший рыбу

в наших водах. Назревает ультиматум Керзона. У служащих еще существуют «пайки». Деньги считают миллиардами».

Руководитель побывавшего в Мурманске с гастролями в 1923 году Петроградского государственного передвижного театра Павел Гайдебуров самые яркие впечатления о заполярной столице описывал так: «Из местных культурных мероприятий обращают на себя внимание обильно рассыпанные повсеместно парные будочки. По загрязнению можно судить, что пользуются всеобщими симпатиями. Запоров нет.

— Как же вы пользуетесь ими? Хоть бы веревочки навязали.

— Так и пользуемся. Сидишь и сам караул несешь, заметил в щелочку, что женщина направляется, сейчас даешь окрик».

Это можно было бы счесть анекдотом, рассказанным заезжей знаменитостью, но Меллер свидетельство Гайдебурова полностью подтверждает. «Множество уборных, — вспоминал он, — и во всем сквозит «политика открытых дверей» (двери пошли на топливо)».

Что ж, когда окружающая действительность слишком неприглядна, именно мечта позволяет хоть как-то с ней примириться. «Я не вижу хибарок, — утверждал герой вполне реалистического, посвященного перспективам северной колонизации рассказа «Осипыч»,

опубликованного тогда же, в 1923-м, в том же «Вестнике Мурмана», — я вижу двадцати-

тридцатиэтажные дома, я слышу кипение жизни русского Нью-Йорка, пристань, полную

громадных океанских пароходов, гул работы в глубине подземных шахт, выкидывающих

из недр земли неисчислимые богатства…»

Если такими словами описывали ближайшее будущее, то уж через сто лет, казалось, и

вовсе наступит сплошное счастье.

Фото: Павел Гайдебуров. 1916 г.

Счастье по-мурмански

Вернемся к рассказу «В 2023 году». Вот как выглядит счастье по-мурмански:

«Посмотрите сюда. Видите — весь квартал занят целым заводом... Здесь исключительно происходит копчение рыбы. А вот там — эти четыре здания — с тысячью людей вызваны к жизни креветками, которых у берегов Мурмана так много, и притом они не уступают по вкусу французским. На другом конце Мурманска находятся громадные отделения, в которых рыба вялится и засаливается... Мы являемся главнейшими поставщиками для всего земного шара рыбьего жира как для лечебных, так и для других целей... Оленьи стада теперь настолько велики, что заготовка мясных консервов является не меньшей отраслью, чем рыбные промыслы».

Гость из прошлого не может прийти в себя от изумления: «Но ведь это сказка, — пробормотал он. — Мне кажется, я сплю и вижу это во сне». Потрясенному телеграфисту показывают железную дорогу. И он восклицает: «Позвольте!.. Ведь это колея моей родной Мурманки!.. Но где же паровозы?.. Где дым родной, который так и сладок, и приятен!..» Леониду — так зовут телеграфиста — с полным сочувствием к его отсталости поясняют : «Мурманка электрифицировалась... Нет больше дымящих паровозов. Электрические поезда с быстротой молнии мчатся из Мурманска в Петроград».

Но окончательно добивает ожившего «целый лес мачт парусных судов и труб океанских пароходов» в мурманском порту. В состоянии близком к обморочному его увозят прочь, и после этого он , не в силах вынести обрушившихся на его голову столь разительных, пусть и прекрасных, перемен, тяжело заболевает.

Тем не менее конец у рассказа счастливый. Леонид находит себя на Северном полюсе. Колонизация там идет полным ходом, но все-таки макушка планеты еще не столь обустроена, как заполярная столица. В финале воскрешенный реликт минувшей эпохи окончательно встраивается в грядущую жизнь и женится на дочери профессора Вавилова Ие. Хэппи-энд, да и только.

Рубильник будущего

Сегодня, когда 2023 год уже не столь далек, казавшееся некогда захватывающим и возвышенным описание будущего нашего края вызывает улыбку. В самом деле, у полета человеческой фантазии тоже имеются пределы, и представления о грядущем формируются непременно в границах, которые определяет реальная жизнь.

Помнится, есть такой старый-старый, еще немой фильм, в котором гениальный ученый запускает ракету на Луну. Самое интересное, как происходит запуск. Гигант мысли со всклокоченной от напряженной умственной работы шевелюрой, с дерзким блеском в глазах подбегает к стене и опускает рукоять громадного, в полкомнаты рубильника. Сверкает молния — ракета отправляется в полет... Вот и нарисованное М. Занд «светлое будущее» тоже чем-то смахивает на этот гигантский рубильник.

Хотя многое ведь угадано. И пусть не трехмиллионным, но почти полумиллионным Мурманск действительно был. Крупнейший в Европе рыбокомбинат существовал до начала 90-х именно здесь. Пусть не «Дворец ученых », но Дворец пионеров стал реальностью. Проспект Ленина по сей день остается центральной улицей . И лес мачт в порту, и огромные заводы, и электрифицированная железная дорога — все воплотилось в жизнь. Вот только всеобщее счастье по-прежнему за горами... Да и судьба выдающегося биолога Вавилова оказалась на самом деле совсем иной, куда более трагичной. Но это уже другая история.

Мурман фантастический Мурманский вестник от 02.03.2017

8.01. На пороге всемирной коммуны (Начало в № 240, 245, 1, 5, 10, 15, 19, 23.)

Фото: из журнала «Всемирный следопыт». 1926 г.

Разгон пассажирского воздушного снаряда на мурманском трамплине.

Демонстрации под красными знаменами в Лондоне и Австралии. Баррикады в Париже и Нью-Йорке. Кровопролитные бои между рабочими и полицией в Антверпене и Кейптауне.

И как итог — всепланетное государство победившего пролетариата… Мировая революция! Когда-то надеждой на ее осуществление жили многие. В том числе и писатели-фантасты, создавшие немало произведений соответствующей тематики. Действие некоторых из них захватывает Север, Мурманск.

Фото: 1920 год. Красноармейцам, вошедшим в Мурманск после падения там власти белых, казалось: до мировой революции рукой подать.

Счастье на штыках.

Одна из первых пометок в записных книжках Алексея Толстого, относящаяся к работе над «Гиперболоидом инженера Гарина», включала следующие слова: «Начало — тундра. Ледовит[ый] океан». Роман, ставший классическим, часто переиздававшийся (в 1977 году выпустило его и Мурманское книжное издательство), завершался не только крахом авантюриста Гарина, но и всеобщим восстанием трудящихся, победой революции в Соединенных Штатах Америки. От заполярных идей Толстой в конечном счете отказался. Не то, как знать, пригодился бы ему для чего- нибудь и наш край. Тем более что в реальной жизни мурманчане едва не внесли в мировую революцию свой весомый вклад.

Фото: Иван Александров — кадровый офицер царской армии, ставший в 1920-м председателем Мурманского ревкома.

В марте 1920 года с инициативой похода в соседние северные страны выступил председатель Мурманского революционного комитета Иван Александров. «Буржуазия Финляндии и Скандинавии стоит на пороге… быть может, уже окончательного своего развала, — докладывал он губкому РКП(б), требуя довести свои соображения до товарищей из Совнаркома. — Терять момента, пожалуй, не имеет смысла. Моральное давление на классовые сознательные силы уже произведено, революция северного края там нашла эхо в сердцах, пылающих одним и тем же пролетарским огнем. Быть может, теперь он разгорится при небольшом фактическом надавливании».

Вот так. И в сказанном глава Мурревкома был далеко не одинок. Помимо русских большевиков нести за рубеж счастье на штыках собирались проживавшие на Мурмане финны. Некоторые из них были участниками революции в Финляндии и, вынужденно эмигрировав на Кольский Север после ее поражения, мечтали победоносно вернуться на родину. «Местный финский отряд, — сообщал Александров, — сто семьдесят два человека с товарищем Петерсоном во главе… рвутся, охваченные революционным порывом». Существовала надежда и на экспорт диктатуры пролетариата через приграничный норвежский Финнмарк, считавшийся тогда в Стране фьордов очагом коммунистической заразы, центром антибуржуазного заговора. Правительство Норвегии всерьез опасалось создания на севере государства республики, которая объединится с Советской Россией. Впрочем, как выяснилось чуть позже, тревоги были напрасны. Заполярных мечтателей своевременно одернули из Москвы. Поход на Запад через Мурманск не состоялся.

Двухсоткилометровый трамплин

Зато в повести Сергея Григорьева-Патрашкина «Гибель Британии», опубликованной в 1926 году, наш край поспособствовал-таки крушению мирового капитала. Точнее он сыграл роль связующего звена между прогрессивными деятелями Запада и Новой Страной, выросшей из СССР. Представьте себе: конец XX века. Запад задыхается в тисках жесточайшего экономического кризиса. Великобритания на грани революции. Американский репортер Бэрд Ли и англичанин Лонг Ро отправляются в Москву. Их путь лежит через Кольский полуостров, где к тому времени возведено колоссальное двухсоткилометровое сооружение для нового сверхскоростного вида транспорта — трамплина. «Полуночное солнце коснулось глади океана… у берегов Ярфьорда, — повествует автор. — Лонг Ро и Бэрд Ли… взяли воздушный кэб, который быстро домчал их на станцию мурманского трамплина; над гранитными горами Лапландской тундры они увидели постройки и гигантскую спираль трамплина на Москву».

Трамплин, собственно, и представляет собой подвешенную на мачтах громадную спираль

из трубчатого проводника, с относительно небольшим — около ста метров в высоту — подъемом в конце и расширением в виде раструба. «Вагон-якорь, подхваченный бегущим магнитным полем и увлеченный им, сначала бежал по рельсам, потом, ускоряя ход, взлетал в трубу, мчался в воздухе по оси трубы и вылетал из ее раструба на волю со скоростью около десяти километров в секунду». Пролетев положенное расстояние, вагоны, именуемые снарядами, улавливались раструбом принимающего трамплина, который гасил их скорость и останавливал , «чтобы потом бросить с легкостью игрока в теннис тысячепудовую махину обратно на расстояние полутора тысяч километров».

Фото: Сергей Григорьев-Патрашкин.

Правда, за скорость приходится платить. От последствий почти мгновенного перемещения в пространстве не спасают даже мягкие комфортабельные купе, напоминающие по форме… гробы: «Бэрд Ли в легком обмороке лежал теперь ничком, головой в сторону Мурмана, откуда вагон совершил свой лет. Влияние холодного ветра пробудило пассажиров к жизни, они встали, разминаясь, из своих гробов и выходили в зал прибытия трамплинного вокзала. Надпись гласила: «Станция Москва Великая». Бэрд Ли взглянул на часы: с того момента, как он улегся в гроб на Мурманской станции, прошло всего пять минут».

Сам Григорьев-Патрашкин , по-видимому, однажды побывал на Мурмане или у его берегов. Во всяком случае, в рассказе «Радио на Маре-Сале» он от первого лица излагает подробности плавания на пароходе «Ломоносов» из Архангельска в Вардё. Ну а в финале повести, после рассказа о многочисленных чудесах Новой Страны, атаковавшая ее Британия терпит поражение и начинает переговоры «об унификации мирового хозяйства»,

а Бэрд Ли со своей возлюбленной отправляется на далекую планету, обозначенную «в звездном каталоге под номером 00345875-678097-А-75».

Интересно, что появление в заполярной столице если не нового вида транспорта, то новой транспортной инфраструктуры было в ту пору вполне возможным. Во второй половине 20-х — начале 30-х шло активное обсуждение связанных с этим масштабных проектов. Мурманск мог стать конечной станцией Великого Северного железнодорожного пути — магистрали, соединяющей берег Баренцева моря с водными артериями Западной Сибири и далее идущей на восток вплоть до Татарского пролива. На северной окраине города, в Росте, планировалось разместить базу для дирижаблей, доставляющих людей и грузы в труднодоступные районы Арктики.

Наконец, административный центр нашего края предполагалось сделать головным портом Кольского канала, проложенного по внутренним территориям региона. В общем, предвидение Григорьева, пусть и фантастическое, было вовсе не беспочвенным.

Мурман фантастический Мурманский вестник от 09.03.2017

8. 02. На пороге всемирной коммуны (Начало в № 240, 245, 1, 5, 10, 15, 19, 23, 33.)

В.В. Валюсинский

Даже без двухсоткилометрового трамплина и прочих неосуществленных транспортных новшеств Мурманск, задуманный когда-то как заполярное «окно в Европу», оставался своего рода перевалочной базой для связи с зарубежьем. И конкретно — с международным рабочим движением.

Полуподпольный «Запах лимона»

На Кольском полуострове работал представитель исполкома Коминтерна Александр Вастен. Здесь были организованы этапно-переправочные пункты на Финляндию и Скандинавские страны. По этим каналам как туда, так и обратно шли и люди, и почта. В Мурманске принимали делегатов III Конгресса Коминтерна, встречали и провожали зарубежных подпольщиков-коммунистов. И эта миссия нашего края тоже получила отражение в фантастической литературе.

«Скорость хода — 212 километров, альтиметр — 1350. Компас — норд-норд-ост. Гидроплан Ди Эч-файф несет над Северным морем тов. Уислоу и его почти потерявшего сознание спутника. Куда, товарищи? Прямо в СССР? Пока еще нет. Как огромная морская птица, гидро снижается, как только на горизонте показывается дымок нагоняемого им судна.

Радио. Просьба об остановке. «Вацлав Воровский» стопорит… Странно, чрезвычайно странно инженеру О’Дэти после тюрьмы, после ожидания смерти так неожиданно очутиться среди заботливого товарищеского ухода в теплой, чистой, безопасной каюте «Воровского…» «Скоро, скоро, товарищ Дэти, будем дома. Маленький круг только, к сожалению. Если бы мы шли не на Мурманск, а на Ленинград, мы бы давно доставили вас на место…» Рыжий ирландец О’Дэти высадился в Мурманске с «Вацлава Воровского». С ним известный глазговский коммунист Уислоу».

Фото: Л.В.Успенский

Роман «Запах лимона », принадлежащий перу Льва Успенского и Льва Рубинова, объединившихся под псевдонимом Лев Рубус, долгое время считался библиографической редкостью. Отчасти потому, что был запрещен Ленинградским ОГПУ и печатался в 1928 году, по сути полуподпольно, в харьковском частном издательстве «Космос».

Вот как вспоминал Успенский — в дальнейшем известный филолог, автор популярной когда-то книги «Слово о словах» — о беседе, состоявшейся в компетентных органах: «Вам кажется — это можно напечатать? — посмотрел на нас товарищ Ш. — Да что вы, друзья мои ! Давайте начистоту… Вы, как я понимаю, — странно, я вас представлял себе куда старше! — очевидно, много поработали… в нашей системе… Нет? Как так нет? А откуда же у вас тогда такое знание… разных тонкостей работы? Уж очень все у вас грамотно по нашей части… Но как же вы не понимаете: такая книга нуждается в тщательнейшей специальной редактуре. Как — зачем? В нашем деле далеко не все можно популяризовать по горячим следам».

Фото: Обложка романа "Запах лимона".

Начинающие литераторы, сами того не желая, «несколько раз попали пальцем в небо, там, где этого совершенно не требовалось». Их сочинение, написанное в характерном для 1920-х годов стиле «красного Пинкертона» и посвященное борьбе за овладение революционитом — радиоактивным веществом необычайной силы, найденным в метеорите, получилось более достоверным, чем нужно. К тонкостям, не подлежащим популяризации, безусловно, относилась и переброска подпольщиков-коммунистов из Западной Европы в Советский Союз через заполярную столицу. Или, к примеру, маршруты сотрудников спецслужб:

« — Ты откуда? Столько времени не видались!..

— Откуда? Как это считать? Владивосток — Мурманск. Сейчас из Мурманска». Завершается все очередной победой над классовым врагом. Революционит остается в

СССР, и с его помощью борьба за дело трудящихся всего мира выходит на новый уровень. Для эпохи, когда чудилось, что всемирная коммуна уже на пороге, в такой концовке нет ничего необычного.

Фото: Обложка романа "Большая земля".

Новое Эльдорадо

Если бы герои романа Льва Рубуса действительно побывали в заполярной столице, они бы увидели поселение, полное контрастов, порой больше похоже на стан золотоискателей из рассказов Джека Лондона, чем на обычный город . Вот как описывал самый северный незамерзающий порт Советского Союза в том же 1928 году, когда появился «Запах лимона», сибирский писатель Вивиан Итин. «В Мурманске — белые платья, шелковые чулки женщин, больше шелковых чулок, чем на Невском, потому что Мурманск — город самых фантастических заработков в СССР, — пояснял он. — Город горит в медленном полярном закате позолотой нового теса... Иностранные матросы стайками бродят по песчаным улицам, разыскивая кабак и рынок. Бронзолицые хозяева стоят у входа новеньких лавчонок. Имена их написаны крупными буквами.

— Хао-Чо-Сян.

— Лю-Цзи-Цин.

— Ван-Бао-Шан.

— Чоу-Зын-Шен.

Песок. Жара. Китайцы. Неужели это полярная страна и рядом у лопарей пасутся северные олени? Вот , лопарь рядом, он, наверно, продает оленьи шкуры. Маленький человек улыбается. Он достает из кармана жестяную коробочку из-под граммофонных иголок. Жестянка полна бледных волнующих зерен.

— Это земчуг, — говорит лопарь.

За жемчужину величиной с крупную горошину он робко запрашивает червонец.

Перепись населения в Мурманске на 8000 населения обнаружила 35 национальностей, в

том числе одного негра из племени сомали. «Народы» приходят в Мурманск за

«большими рублями». Это население Клондайка, золотых россыпей, новых жирных стран.

Безработные немцы из Гамбурга, норвежцы, финны, татары, китайцы — в трюмах, в

теплушках — пробираются в свое новое Эльдорадо, где нет безработицы, где грузчик

«выгоняет 500 монет». Большинство населения — русские — беженцы, беглецы, бродяги -

наш исконный человеческий избыток, в сущности гораздо менее оседлый, чем кочевники

Кольского полуострова.

— Сюда попадают те, кому не дается работа на родине.

— Всего перепробовал, махнул на Мурманку.

— Заработают, выпьют до последнего. Так оно и вертится».

Минима-гормон

Невольно поверишь, что в таком городе или где-то в относительной близости от него могут произойти любые, самые фантастические события. Даже те, что описаны в романе Всеволода Валюсинского «Большая земля», по сюжету которого английский ученый Дэвис открывает «минима-гормон», уменьшающий живых существ в десятки раз. Узнав о чудесном открытии, акулы бизнеса решают, что мини-человечество им выгодно, так как требует меньших расходов. Революционно настроенный Дэвис попадает в тюрьму. От него требуют проведения опытов на людях. Ученому и его подруге Эллен удается бежать, и они оказываются на борту норвежского судна, идущего в Советскую Россию за пиленым лесом.

На побережье Белого моря, где-то близ родины автора «Большой земли» — Онеги, беглецы знакомятся с поморами: доктором Иваном Петровичем и охотником Петькой. Показательно, что о Заполярье доктор знает не понаслышке. Он «видал скалы на Мурмане. Они мрачной стеной, «стамиком», упирались в холодный океан».

Героев берут в плен англичане, как раз в это время внезапно начавшие войну против большевиков. Чтобы бежать, Дэвис и его друзья принимают «минима- гормон». В уменьшенном виде они вместе с красными партизанами противостоят интервентам. Дэвис погибает. Нападение удается отразить.

Завершается произведение характерным для той эпохи образом. Эллен возвращается в Англию через Кольский полуостров. «Большой пароход отходил в Мурманск поздно вечером. Иван Петрович провожал Эллен. Оба они были уже нормального роста, прошедшее казалось им смутным сном». Герои романа, увидевшего свет в 1931 году, расстаются накануне больших событий. «Европа кипела, как в огне. Словно пузыри сменялись министерства, фашизм истерически, жестокими мерами пытался остановить нарастающую волну революции. В Англии власть взяли в свои руки коммунисты и, к ужасу «цивилизованного мира», сейчас же отозвали отовсюду свои войска… В Болгарии за месяц вырубили почти все рощи на виселицы, но... спустя короткое время на них повисли те, кто их строил… Всеобщая социальная революция носилась в воздухе…»

С тех пор минуло почти столетие. Мечты о мировой революции ушли в прошлое вместе со старым Мурманском, так и не сыгравшим в ее свершении предначертанную фантастами роль. Ряды самих мечтателей сперва проредили репрессии, затем под корень вырубила война. И только пожелтевшие страницы старых книг напоминают сегодня о том, что когда-то всепланетная коммуна казалась делом не столь отдаленного будущего.

Мурман фантастический 16 марта 2017 года

9. Предчувствие космоса… в Заполярье (Начало в № 240, 245, 1, 5, 10, 15, 19, 23, 33, 36.)

Абсолютному большинству из нас «Необыкновенные приключения Карика и Вали» знакомы с детства. Эта повесть по праву считается одним из шедевров детской фантастики. И даже шире — отечественной литературы для детей. Но вот ее автор известен немногим. Между тем судьба его весьма примечательна, а творчество — связано с Мурманском.

Личный писатель Сталина

В декабре 1940 года в Кремль на имя вождя народов Иосифа Сталина пришло странное письмо. «Дорогой Иосиф Виссарионович! — значилось в нем. — Каждый великий человек велик по-своему. После одного остаются великие дела, после другого — веселые исторические анекдоты. Один известен тем, что имел тысячи любовниц, другой — необыкновенных Буцефалов, третий — замечательных шутов. Словом, нет такого великого, который не вставал бы в памяти, не окруженный какими-нибудь историческими спутниками; людьми, животными, вещами. Ни у одной исторической личности не было еще своего писателя. Такого писателя, который писал бы только для одного великого человека. Впрочем, и в истории литературы не найти таких писателей, у которых был бы один-единственный читатель. Я беру перо в руки, чтобы восполнить этот пробел. Я буду писать только для Вас, не требуя для себя ни орденов, ни гонорара, ни почестей, ни славы. Возможно, мои литературные способности не встретят Вашего одобрения, но за это, надеюсь, Вы не осудите меня, как не осуждают людей за рыжий цвет волос или за выщербленные зубы. Отсутствие талантливости я постараюсь заменить усердием, добросовестным отношением к принятым на себя обязательствам. Дабы не утомить Вас и не нанести Вам травматического повреждения обилием скучных страниц, я решил посылать свою первую повесть коротенькими главами, твердо памятуя, что скука, как и яд, в небольших дозах не только не угрожает здоровью, но, как правило, даже закаляет людей. Вы никогда не узнаете моего настоящего имени. Но я хотел бы, чтобы Вы знали, что есть в Ленинграде один чудак, который своеобразно проводит часы своего досуга — создает литературные произведения для единственного человека».

Насчет «никогда не узнаете моего настоящего имени» автор послания погорячился. НКВД вычислило его на 7-й главе посылаемой вождю «анонимной повести контрреволюционного содержания». 13 апреля 1941 года сочинителя, претендовавшего на звание личного писателя Сталина, арестовали, выяснив попутно, что зовут его Ян Ларри. Приговор по статье 58-10 УК РСФСР, подразумевавшей антисоветскую агитацию, был стандартным: лишение свободы сроком на 10 лет с последующим поражением в правах на 5 лет. Отправляя литератора в лагеря, никто не вспоминал, что когда-то он посвящал вдохновенные строки светлому завтра Кольского полуострова.

Фото: Ян Ларри.

Из беспризорников — в литераторы

«Они стояли теперь в кабине Мурманской линии . По экрану бежали:Города. Оленьи стада. Бурные реки. Гидростанции. Голые скалы горных хребтов. Неожиданные озера блестели сквозь чащу елей. Рыбоводные заводы теснились по берегам. Ледяные горные реки кипели бешеной пеной. И бескрайным океаном тянулись дренажированные болота. Окутанная туманом, на экране поплыла вершина Кукисвумчорра. Точно безмолвный страж хибинской тундры гора апатита поплыла над голубым спокойствием озера Большой Вудьявр, над концентрическим кольцом шумного города, над химическими, стекольными и алюминиевыми заводами, раскинутыми у подножья горы.

Промелькнула Лопарская долина, кипящая движением бесчисленных маневренных электровозов. Над горами, кажущимися хрустальными под полунощным солнцем, над зеленью елей прошли белые эшелоны облаков. Сквозь чащу леса мелькнули горные санатории. Потянулись, сдобренные зеленой апатитовой мукой , плодородные поля большеземельной тундры. Проплыли агрогорода, снабжающие полярный край сельскохозяйственной продукцией. И опять замелькали: Оленьи стада совхозов. Сиянье неожиданных озер. Лесные комбинаты. Бурные реки. Гидроэлектрические станции. Асфальтовое зеркальное шоссе, воздушные мосты через реки и паутина электромагистралей в тундре говорили о близости большого города. Все чаще и чаще попадали в фокус экрана приземистые гидростанции.

Тускло сверкнуло море. И Павлу показалось, что в лицо ему ударил острый соленый запах воды».

Отец Яна Ларри — латыш по национальности — умер, когда сыну было 10 лет. Маленький Ян долго бродяжничал. Скитался по городам и весям, работал где придется. Экстерном сдал экзамены за курс гимназии, участвовал в Гражданской войне на стороне красных, переболел тифом, работал корреспондентом в харьковской газете «Молодой ленинец», окончил биофак Харьковского университета. С 1928 года профессионально занялся литературой. В 1929-м выходят его книги «Пять лет» и «Окно в будущее» — о достижениях и перспективах первой пятилетки.

Именно тогда в фокус внимания Ларри попал Мурманск, развивавшийся согласно пятилетнему плану как крупный центр рыбной промышленности. Но Ян Леопольдович пошел дальше. В 1931 году пишет роман «Страна счастливых», отрывок из которого я привел выше. В созданной писателем утопии нарисовано грандиозное грядущее страны победившего коммунизма в конце ХХ века. Заполярная столица занимает в ней особое место. Для главного героя, Павла Стельмаха, Мурманск — не только промышленный центр. Это город мечты, город будущего. И даже — родина космонавтики.

Выход — в колонизации планет

«- Мурманск ! — взволнованно сказал Павел, — город, в котором созрело мое решение работать над звездопланом… Экран, как бы вздрогнув, поплыл над небоскребами столицы Полярного круга. Павел жадными глазами смотрел на широкие проспекты, кишащие народом, на обширные площади, на стройную линию бесчисленных отелей-небоскребов,

и в памяти его встало волнующее воспоминание о недавних годах, проведенных в этом изумительном городе.

Порт. Дремучие леса мачт и дымящихся труб. Сердце Павла учащенно забилось. Здесь, среди этой шумной разноязычной массы людей, бродил он когда-то в великом смятении. То были дни, которые посещают человека в период зрелости. Дни, которые приносят человеку сомнения в полезности собственного существования. Холодные и бесстрастные, они входят в сознание точно суровые судьи и задают вопрос:

— А что ты сделал, чтобы оплатить счет за блага, которыми ты пользуешься? Имеешь ли ты право ходить среди этих здоровых и веселых людей, потративших столько забот на твое воспитание? Не паразит ли ты?..

Он жил в столице Полярного круга в эпоху великих работ. По берегу залива возникали тогда гигантские холодильники, рыбоконсервные заводы и вырастали промышленные проспекты. Паутина транзитных дорог захватывала порт в свои путы, подбираясь к нему с юга, с востока и запада. Город рос с фантастической быстротой. Павлу случалось видеть, как ночью при свете прожекторов хлопотливо суетились люди и стальные хоботы кранов скользили в неестественном свете над пустырем, а утром на этом месте он находил бетонную глыбу здания.

Да, на его глазах… Мурманск обогнал теперь уже многие города Республики. Транзитный порт превратился в огромный столичный город полярного края с двухмиллионным населением и кипел жизнью. Этот бурный рост сделал Павла счастливым. Именно тогда у него возникли неоформленные мысли о новых городах, которые не могли бы уже найти для себя места на земле… — Земля ограничена возможностями… Выход — в колонизации планет. Да, да!… Десять,

двести, триста лет… В конце концов ясно одно: дни великого переселения человечества придут. Они не за горами!» Вот уж действительно — космос как предчувствие.

От книги нужной до насквозь враждебной

Пожалуй, не найти в довоенной советской фантастике другого произведения, в котором

заполярная столица и весь Кольский полуостров были бы выписаны столь подробно и

тщательно. Тут и идущие из Мурманска радиоуправляемые поезда, напоминающие

«приплюснутые дирижабли», и не существовавшие еще в ту пору телеэкраны в самом

северном незамерзающем порте страны, и отопление Кольского Севера с помощью

«температуростанций», использующих энергию охлажденной воды. Упомянута в романе

и наша область — за семь лет до своего появления в реальной жизни: «От имени Клуба ихтиологов передаю в распоряжение Республики озера северо-западной части Мурманской области. Опытные работы по обследованию этих озер закончены. Можно приступить к их эксплуатации. Клуб ихтиологов просит на три месяца прекратить какое бы то ни было передвижение и рыбную ловлю в Кандалакшской губе».

Отдельно рассказано о сельском хозяйстве на Мурмане. «Что же, как не поэзия, — зерновые злаки в Полярном кругу?.. Ну, конечно, если мы смотрим на поля пшеницы под Мурманском, как на обычное явление, тогда разговаривать нам не о чем. А знаешь ли ты, что еще в самом зародыше даже в первую далекую пятилетку, многие, как ты теперь, не верили в сельское хозяйство в полярном крае…Если ты был на севере, ты должен знать, что летний период там настолько короток, что почти ни одно растение не может созреть и дать плоды. Долгие годы пришлось затратить на то, чтобы добиться более краткого вегетационного периода для злаков, долгие годы работали ученые-агрономы, пока не

заставили ячмень и пшеницу вызревать в 60 дней. Разве это не поэзия? Разве это скучная проза? Там, где некогда лежала мертвая тундра, ныне качаются океаны зерновых злаков. Где картофель считался когда-то тропической неженкой, ныне табак и сахарная свекла возбуждают к себе такой же интерес, как у нас крапива… Разве это не поэзия?» Интрига «Страны счастливых», завязанная вокруг пришедшей Павлу Стельмаху в Мурманске идеи строительства звездоплана и покорения космического пространства, благополучно разрешалась в итоге полетом на Луну и успешным возвращением космонавтов.

Однако литературная судьба самого романа оказалась куда менее гладкой. Несмотря на то, что он изобиловал свойственными тому времени идеологическими клише, несмотря на предпосланное ему предисловие старого большевика, ветерана партии Николая Глебова-Путиловского, в котором утверждалось, что «такая книга… нужна… ее должен прочесть каждый гражданин СССР», официальная критика восприняла утопию Ларри в штыки.

В первом номере журнала «РОСТ» за 1932 год сообщалось, что «Страна счастливых» — «классово-враждебное шовинистическое и клеветническое произведение… призывает к тому, чтобы вообще бросить заниматься Землей, а обратить свои взоры на Луну… практически утверждает, что и через 50-60 лет на пяти шестых мира не произойдет никаких социальных изменений… Книга Ларри — насквозь враждебная, не имеющая ничего общего с большевистским пониманием социализма, агитка классового врага». «Страну счастливых» изъяли из библиотек, а ее автора перестали печатать.

«Карика и Валю» спас Маршак

Фото: Самуил Маршак.

Творческая удача пришла, когда Ларри, решив навсегда бросить литературу, в соответствии со своей основной специальностью переквалифицировался в биолога. «Работая аспирантом во ВНИИРХ (Всесоюзный научно-исследовательский институт рыбного хозяйства), — вспоминал впоследствии Ян Леопольдович, — я одновременно печатал статьи и фельетоны в ленинградских газетах и журналах, и потому, вероятно, мой «шеф», академик Лев Семенович Берг, нередко давал мне поручения как литератору: я редактировал отчеты моих товарищей, писал для стенгазеты, принимал участие в редактировании материалов для бюллетеня. И, кажется, считался среди ихтиологов чуть ли не классиком литературы. Не мудрено, что именно мне предложил однажды Л. С. Берг... написать книгу для детей.

— Видите ли, — пояснил Лев Семенович, — к нам обратился Маршак с просьбой включить ученых в работу Детиздата. Детям нужны книжки о науке, о научных достижениях и проблемах. Мне кажется, вы бы, например, могли написать отличную книгу.

— О рыбах?

— Можно и о рыбах... Но можно бы познакомить ребят с наукой менее известной всем. С энтомологией. Наука эта ждет и своих колумбов и своих пионеров!»

Результатом беседы с академиком стало появление в 1937 году «Необыкновенных приключений Карика и Вали» — книги, герои которой, уменьшившись до размера насекомых, совершают полное опасностей и открытий путешествие по своему двору. Поначалу критики усмотрели подвох и тут, мол, «неправильно принижать человека до маленького насекомого. Так вольно или невольно мы показываем человека не как властелина природы, а как беспомощное существо». Спасло заступничество Маршака, благодаря которому энтомологическую фантастику напечатал детский журнал «Костер». Повесть быстро обрела популярность, и ее дважды переиздали еще до войны.

Потом было анонимное письмо Сталину, арест, приговор. На свободу Ян Леопольдович вышел только в 1956-м. Жил в Ленинграде и до своей кончины в 1977 году успел написать еще несколько детских книжек. В одной из них, «Записках школьницы», снова упомянул Мурманск — город, которому когда-то предрек особую роль в светлом будущем Страны советов. И в том, что касается космонавтики, почти не ошибся, ибо служившему на Кольском полуострове молодому летчику Юрию Гагарину именно в нашем крае пришла однажды мысль о возможном полете в космос.

Поневоле вспомнишь Тютчева: «Нам не дано предугадать…»

Мурман фантастический Опубликовано: Мурманский вестник от 23.03.2017

10. Заполярные мечты автора «Человека-амфибии» (Окончание. Начало в № 240,

245, 1, 5, 10, 15, 19, 23, 33, 36, 40.)

Кадр из фильма «Человек-амфибия».

Сокрытое в закоулках памяти щедрое лето. Шелестящий листвой, пронизанный

солнечным светом сад. Каникулы — начальная школа уже позади, а до конца средней

далеко, как до таящегося на недоступной глубине морского дна. Не читаю — глотаю

«Человека-амфибию». Вместе со мной книгу пытаются постичь ползущий по строчкам

муравей, лениво играющий страницами теплый ветер. Им тоже трудно оторваться от

встающих за ровными рядами черных букв удивительных стран, необычных событий,

звучных имен. Перекатываю во рту, пробую на язык — Ихтиандр, Гуттиэре… Бабушка

зовет обедать. Захлопнув потрепанный библиотечный том, бросаю взгляд на обложку.

Имя автора — Александр Беляев. И мне еще

невдомек, что однажды, много лет спустя, я нежданно-негаданно обрету в этом человеке

земляка.

Город контрастов

1932 год стал для нашего края знаковым. 27 января Совнарком принял постановление «О перспективах развития Мурманска и реконструкции Мурманской железной дороги », предопределившее дальнейший бурный рост заполярной столицы и всего региона. 10 мая было утверждено «Положение о льготах для лиц, работающих на Крайнем Севере РСФСР», вызвавшее взрывной приток населения на Кольский полуостров. Прежний, отчасти еще патриархальный Мурман уходил в прошлое. Начиналась форсированная индустриализация. Измученный безденежьем, снедаемый жаждой творческого поиска Беляев появился в самом северном незамерзающем порте страны именно в этот переломный момент.

«Удивительный край! — утверждал он позже в романе «Чудесное око». — Здесь все наоборот: «солнечные ночи», «ночные дни». В этих краях люди выбирают квартиры окнами не на юг, а на север, потому что северный ветер, пролетая над теплым течением Гольфстрима, нагревается, а южный — охлаждается над ледяным горным плато тундры. Суровый край, тяжелый климат. Но всего этого не ощущаешь, даже не замечаешь — так интересен здесь человек и его дело».

Фото: Александр Беляев.

В ту пору из-за очевидного противоречия между грандиозными замыслами и неприглядной действительностью заполярная столица считалась городом контрастов. Еще не было ни одной по-настоящему мощеной улицы. Еще при заправке водой мурманских траулеров посетители городской бани прекращали мытье и ждали, пока восстановится напор в местном маломощном водопроводе.

Разбросанные среди беспорядочного скопища бараков и времянок каменные здания пересчитывали по пальцам. В том же 1932-м их число пополнилось железнодорожной поликлиникой и Домом культуры рыбаков. Кроме того, к 7 ноября город обзавелся важным атрибутом советской цивилизации — первым памятником Ленину.

Будущий классик обостренным писательским чутьем сразу уловил противоречие между планами и реальностью. А поскольку он был фантастом, а не оторванным от жизни мечтателем — то есть при том или ином изначально заданном фантастическом «посыле» — стремился к возможно большей правдивости своих произведений, то вскоре начал предлагать конкретные идеи, осуществление которых могло, по его мнению, сделать Мурманск лучше. Некоторые из них Беляев изложил в материалах, опубликованных в «Полярной правде».

Ветер будет служить нам

Так, в очерке «Голубой уголь», напечатанном 11 марта 1932 года, Александр Романович назвал Кольский Север «счастливым местом», где ветер дует круглый год с силой, вполне достаточной для вращения ветряков и генераторов. «Ветер здесь работает без выходных дней», — замечал фантаст и выдвигал идею создания «аэроэлектростанции» при помощи хитроумного соединения ветряка с насосом. Последний в свободное от подачи энергии время должен перекачивать воду из нижнего водоема в верхний. А отсутствие ветра восполняется выпущенной из верхнего водоема водой, вращающей гидротурбину. «Перед «Ветростроем» на Мурмане вообще и в городе Мурманске в частности открываются огромные перспективы, — пояснял Беляев. — Ветер, который был нашим бичом, который причинял нам столько неприятностей, аварий, потерь, крепко взнузданный, будет служить нам. Мы заставим его помогать нашему строительству, нашему производству: тянуть вагонетки подвесной дороги, пилить доски на лесопильном заводе, поднимать воду в наши дома, отоплять, освещать их, разгружать траулеры и вагоны, нагружать океанские пароходы — механизировать работы порта и Тралбазы. Нет ничего фантастического и в мысли «ветрофицировать» и наши траулеры… Ветер сбережет топливо, расходуемое на освещение, даст энергию для механизации работ с тралом…» Эта идея писателя, как и многие другие его придумки, близка к действительности и имела все возможности осуществиться еще в то время: в 1932-м в

Полярное был доставлен первый ветряк. Но по-настоящему сбылась она только в наши дни: нынешние исправно работающие «мельницы», первую из которых воздвигли у гостиничного комплекса «Огни Мурманска», являются неформальными памятниками давней беляевской мысли.

Еще одно смелое для тех лет начинание предложено Беляевым 15 апреля 1932 года в заметке под названием «Создадим Мурманский зоопарк». «Никаких клеток старых зверинцев, — писал он , — только «острова» зверей под открытым небом… Естественный полярный пейзаж без подмалевки». Вполне возможно, этот материал возник под впечатлением от общения Александра Романовича со знаменитым дрессировщиком Дуровым, каковое, по свидетельству литературоведов, имело место. Зоопарки, где для животных создают условия, близкие к естественной среде обитания, сегодня стали реальностью. Но в Мурманске такого пока нет. И каждый год мамы ведут детей смотреть на очередной экзотический зверинец, приехавший со стороны.

Мурманск на переломе

В заполярной столице той поры практически не было цветов и деревьев. Робкие усилия энтузиастов устроить газоны, разбить клумбы к успеху не приводили: не приспособленные к северному климату растения гибли, не успев подняться над землей. «Противоположный берег Кольского заливa весь покрыт зеленью, — отмечал Беляев, — a нa мурманских площадях торчат редкие черные веники». Александр Романович решил помочь делу и отправил письмо директору Киевского акклиматизационного сада украинской академии наук Николаю Кащенко, много лет проработавшему в Сибири.

11 сентября 1932 года в «Полярной правде» писатель размышлял над проблемами озеленения в Заполярье. «Вместо того, чтобы затрачивать заведомо безнадежный труд и деньги на посадку растений более южных растительных зон, не проще ли… взять готовый материал — карельскую березу, ель, сосну, иву, рябину и прочее». Сегодня Мурманск с полным основанием считается рябиновым городом. А у поэта Виктора Тимофеева даже стихотворение есть, ставшее хорошей песней, — «Рябиновый Мурманск». Так что Беляев и здесь отчасти оказался провидцем.

На время жизни фантаста в заполярной столице пришлись визиты в город двух по-разному незаурядных людей: первого секретаря Ленинградского обкома ВКП(б) Сергея Мироновича Кирова и начинающего писателя Константина Паустовского. Теоретически Беляев мог пересечься с обоими. Как было на самом деле, неизвестно. Интересно, что Паустовский в очерке, посвященном административному центру края, отметил поворотный для города характер текущих событий. «Старый Мурманск обречен на слом, — сообщал он тогда. — Вместо него рождается новый город. Я попал в Мурманск как раз на переломе этой смерти и этого рождения».

Горы рыбы и оленьи стада

Упомянутый Паустовским новый, грядущий город в своих фантастических произведениях

описывал и Беляев, покинувший наш край осенью 1932-го. Северные впечатления он

отразил в романе «Чудесное око», впервые опубликованном в 1935 году на украинском

языке. Его сюжет закручивался вокруг изобретения радистом мурманского траулера

«Серго Орджоникидзе» (интересно, что РТ-85 «Серго Орджоникидзе», принадлежащий

Севгосрыбтресту, вступил в строй в 1937 году — Беляев и тут угадал) Мотей Гинзбургом

подводного телевизора, одной из сфер применения которого стал поиск косяков рыбы.

Свидетелем испытания нового прибора оказался испанский журналист, коммунист Бласко

Азорес, приехавший в Мурманск. «Азорес вышел из гостиницы треста в полночь… Внизу

горели огни траловой базы. Высоко вздымались корпуса рыбообрабатывающих цехов.

Гремели лебедочные цепи. У пристани стояли траулеры. Одни разгружались, другие

готовились к отплытию. Сновали транспортеры: к складам — с рыбой, от складов — с солью.

Азорес быстро прошел в конец пристани к большому траулеру. Был отлив, и борт

траулера покачивался почти вровень с пристанью. Азорес взошел на борт и поднялся в капитанскую рубку».

Мурманск в этом произведении — центр социалистического, некогда дикого, но преображенного волей людей Севера. «Мурманск… Консервные и засолочные заводы… Горы рыбы… Оленьи стада… Оленьи колхозы и совхозы… И здесь — перерабатывающие заводы. Сверкает огнями флотационная фабрика города Кировска. Шумят заполярные гидроэлектростанции. Серебряной лентой протянулся Беломорский канал». База на озере Имандра

В 1938 году в печати появился роман «Под небом Арктики» — история о путешествии американского рабочего в сопровождении советского инженера по советскому Заполярью. Беляев выдвинул там идеи отопления Арктики и Антарктиды, уничтожения вечной мерзлоты, описал подземный арктический курорт, превращенный в вечнозеленый рай.

Фото: Обложка романа «Чудесное око».

Один из героев этого произведения — Ольгов — главный «аэрофикатор» Севера. «Он жил на озере Имандра, где находился северный аэропорт, но имел квартиру в Ленинграде, — информировал читателей Беляев. — У него был годовой билет во все ленинградские театры, и, приезжая на побывку домой, Ольгов или посещал театры, или проводил время в кругу друзей. Через несколько дней он уже начинал скучать по своей амфибии и уезжал на Север». Ольгов был летчиком с двадцатилетним стажем. «Сейчас мой маршрут Мурманск — Шпицберген, — извещал он. — А база — на озере Имандра. С Имандры так и летим на Шпицберген. Там бухточка подходящая для посадки есть. Полеты на Шпицберген для меня будничная работа. А так мало ли чего случается! Траулер пропавший разыскивать, или ледокол затрет. Чего со мной не было! Даже самолет в воздухе горел, и ничего, жив, не берет меня никакая сила».

Другой персонаж — лопарь Пелькин вспоминал в романе «свою жизнь, свою карьеру от лопарского мальчика, бродившего со стадами оленей по тундрам, до главного инженера заполярной линии электрификации Севера. Путешествие на ледоколе, полет на аэроплане, авария, первое знакомство с переносной ветросиловой установкой, сыгравшей такую роль

в его судьбе… Педагогические курсы в Мурманске, годы учения в Ленинграде… Пелькин был одним из первых нацменов Севера, поднявшихся на уровень высших технических знаний. За ним идут другие…» Пребывание в Мурманске самого известного советского фантаста можно считать высшей

точкой довоенной истории Мурмана фантастического. Кольский полуостров и заполярная столица оставили в судьбе и творчестве писателя свой неповторимый след. Подсчитано, что из 108 фантастических проектов Жюля Верна оказались ошибочными или неосуществимыми на практике 10, из 86 идей Герберта Уэлса не оправдались 9, а из 50 смелых замыслов Беляева — только 3. Вот и многие его мурманские придумки тоже сбылись.

Цикл статей о ранней мурманской фантастике подошел к концу. Завершая его, подчеркну: от того, каким мы видим наше завтра, зависит многое. Вспомните, как только советское общество утратило веру в завтрашний день, развалу, погубившему самую большую державу мира, подвергся день сегодняшний.

Обычно говорят — без прошлого нет будущего. Но верно также и то, что без четких позитивных представлений о грядущем сомнительным становится настоящее… И пусть из всех фантастических прогнозов относительно нашего края, страны и всего человечества сбудутся только хорошие!

http://kolanord.ru/html_public/col_avtory...

***

1

У будущего, как ни странно, тоже может быть прошлое… Минувшее и грядущее — равноценные составляющие, без которых настоящее просто невозможно. А что если попытаться соединить их между собой? Причем не абстрактно, а применительно к нашему краю. Проследить, как выглядели представления о завтрашнем дне Мурмана много лет назад. В произведениях писателей-фантастов и в реальных, предлагавшихся к осуществлению планах. Попробуем? Тогда — начали.

Кто из нас не зачитывался в детстве книгами Жюля Верна, не следил с замиранием сердца за поисками капитана Гранта, не рисовал на картах маршруты капитана Немо, не переживал за судьбу пяти американцев, заброшенных бурей на таинственный остров. Знаменитый француз, ставший одним из основоположников сформировавшегося во второй половине XIX столетия жанра научной фантастики, писал и о нашей стране. Действие девяти его романов полностью или частично происходит в России, где сам он, увы, так ни разу и не побывал.

Полюс на продажу

Прямое упоминание о Кольском полуострове в его произведениях встретилось мне лишь однажды. В первом томе подготовленной Верном «Истории великих путешествий» среди прочего описана и трагическая гибель команды корабля Хью Уиллоби в устье реки Варзины в 1554 году.

Но существует еще по крайней мере одно творение писателя, действие которого, пусть и опосредованно, касается Мурмана: последняя часть трилогии Пушечного клуба — созданный в 1889-м роман «Вверх дном». Сегодня, пожалуй, эту вещь можно считать антиутопией. Судите сами.

По сюжету, в американском Балтиморе образовано общество, именующее себя Арктической промышленной компанией и планирующее разработку залежей каменного угля на Северном полюсе. 3 декабря 189... года оно устраивает аукцион, на котором выставлены на продажу все земли Северного полушария от 84 параллели до самой макушки планеты.

На эти территории претендуют США, Англия, Дания, Швеция-Норвегия, Голландия и Россия. На аукционе побеждают Штаты… Вам это ничего не напоминает? Например, перешедший уже в практическую плоскость современный раздел Арктики?

Для того чтобы получить доступ к богатствам полярных недр, решено с помощью выстрела из громадной пушки сместить орбиту Земли. Акционерам Арктической промышленной компании сообщают, что «перемещения на двадцать три с половиною градуса будет вполне достаточно для того, чтобы наша Северная область со всеми своими ледяными полями получила то количество тепла, при наличности которого растают ее снега и льды». Ну чем не глобальное потепление?

Кольский полуостров едва не утонул

Однако постепенно выясняются неприятные подробности. Из-за таяния арктических льдов уровень моря повысится больше чем на три тысячи метров, практически все северные районы планеты будут затоплены. В том числе, безусловно, и Кольский полуостров. Еще треть мировой территории останется без воздуха. Показательна реакция «цивилизованного» общества: «Если бы под вновь образовавшимися морями исчезли только якуты, лапландцы (то есть саамы, живущие в том числе и в нашем крае! — Д. Е.), патагонцы, даже китайцы и японцы, — ну, тогда, быть может, европейские державы и примирились бы с этой катастрофой. Но она заденет интересы слишком многих государств, и общий протест неизбежен». Теперь это назвали бы двойными стандартами. К счастью для населения Земли, из-за ошибки в расчетах решающий выстрел заканчивается ничем, и все остается как прежде.

Краешком задевает Жюль Верн тему, связанную с нашим краем в романе «Удивительные приключения дядюшки Антифера», увидевшем свет в 1894 году. Часть действия там происходит на севере Норвегии, в одном из главных центров поморской торговли — Хаммерфесте. «Гаммерфест, — сообщает писатель, — по преимуществу город рыбы и всех добываемых рыбной ловлей продуктов. Рыбу едят собаки, рыбу ест рогатый скот, рыбу едят бараны и козы, и сотни судов, работающих в этих удивительных краях, вывозят гораздо больше того, что в действительности съедается».

Вывозили рыбу и поморы, покупавшие ее и менявшие на хлеб. Среди сотен поморских судов, ежегодно швартовавшихся в Хаммерфесте, были и те, что приходили из Колы — древней столицы Мурмана.

В команде великого князя

Известно, что самой северной страной, где побывал классик мировой фантастики, стала Норвегия. Он посетил ее в 1861 году и с тех пор не раз упоминал в своих произведениях. Да ведь и сверхпопулярные «20 000 лье под водой» заканчиваются, если помните, тем, что «Наутилус», ведомый капитаном Немо, едва не гибнет в гигантском водовороте у Лофотенских островов.

20 000 лье — это приблизительно 100 тысяч километров — несколько кругосветных путешествий. Неужели за годы скитаний удивительный подводный корабль ни разу не подходил к берегам Кольского полуострова? Оказалось, подходил. Правда, завел его туда вовсе не Жюль Верн… Но не будем забегать вперед.

В 60-70-е годы позапрошлого века, когда создавались романы о капитане Немо, освоение Мурмана постепенно переходило из теоретической плоскости в практическую. Одним из главных оставался вопрос, нужен ли здесь, на заполярной окраине России, морской порт. Среди тех, кто пытался внести свою лепту в его решение, был и великий князь Владимир Александрович, позже, в 1885-м, возглавивший экспедицию, обследовавшую северные районы страны.

Членом, как сказали бы сейчас, команды великого князя, сопровождавшим его в этом путешествии, стал литератор Константин Случевский. Подплывая к суровым берегам Кольского полуострова, Константин Константинович, несомненно, уже знал, кто такой капитан Немо. Впервые на русском языке роман «20 000 лье…» появился в 1870 году сразу в двух журналах, а в последующие несколько лет в Петербурге и Москве произведение было издано в четырех разных переводах. «Восемьдесят тысяч верст под водой. Путешествие под волнами океана» — так назывался роман в самом известном из них, принадлежащем перу Марко Вовчка.

Капитан Немо у наших берегов

«Нужна ли нам вообще гавань на Мурмане? — размышлял Случевский в своих путевых заметках, составивших впоследствии двухтомник «По северо-западу России». — Нужна ли военная или можно было бы удовлетвориться коммерческою? Нужно ли иметь тут военный оплот или достаточно довольствоваться норвежскими крепостями? Если нужно, то подходят ли гавань Иокангская или Екатерининская, или какая-либо третья? Все это вопросы большой важности».

Со временем перспективы появления порта стали проясняться. В 1896 году в Кольском заливе началось сооружение Александровска — нынешнего Полярного. А в 1898-м у берегов Мурмана появился капитан Немо.

Не знаю уж, наблюдал бывший мятежный принц Даккар за строительством Александровска или изучал обогревающее наш край ответвление Гольфстрима, но именно в здешних заполярных водах случилось нечто, изменившее его планы. Он узнал об удивительном человеке, поселившемся вдали от благ цивилизации — на Новой Земле, в окрестностях пролива Маточкин Шар.

По дошедшим до Немо сведениям, талантливый ученый Фиц-Рой благодаря своим изобретениям заставил природу служить людям и обеспечил себе в арктической пустыне вполне комфортное существование. Создатель «Наутилуса» был заинтригован и, кроме того, почувствовал в новоземельском отшельнике родственную душу — такого же исследователя и изобретателя, каким являлся сам. Немо отправился в путь.

Арктические чудеса и пророчества

В три дня преодолев расстояние от Кольского полуострова до Маточкина Шара, капитан Никто (именно так переводится с латинского слово «немо») разыскал Фиц-Роя, и тот пригласил его погостить. Чего только не было в хозяйстве ученого: оранжерея с кактусами, пальмами и фонтаном, парники и теплицы в прибрежных утесах, незримая электрическая изгородь, обширный и уютный жилой дом, высеченный в массивной — семьсот тонн весом! — скале, явно оторванной от вершины ближайшей сопки. А еще — прибор, позволяющий видеть на десятки миль вокруг, очки, способные проницать взором непрозрачные предметы, корабль, превращающийся на суше в автомобиль, буер, оснащенный электрическим двигателем, и многое, многое другое. Спустя три дня пораженный до глубины души Немо возвратился на «Наутилус» и отплыл… в Одессу, решив познакомиться с Россией поближе — теперь уже с южной стороны.

Стоит ли пояснять, что человеком, приведшим укрывшегося от мира в подводных глубинах индийского аристократа к студеному побережью Мурмана, был не кто иной, как Константин Случевский. Посещение нашего края отозвалось в его творчестве не только циклом стихов и путевыми очерками, но и фантастическим рассказом «Капитан Немо в России: глава из Жюля Верна, никем и нигде не напечатанная». Опубликованная в 1898 году, эта вещица, отчасти шуточная и пародийная, помимо всего прочего интересна для нас еще и тем, что в ней впервые описано плавание субмарины там, где впоследствии возникли мощные базы отечественного подводного флота.

Наследниками 20 000 лье «Наутилуса» стали моряки-североморцы, обогнувшие в 1966 году земной шар, ни разу не всплыв на поверхность. Пророчески звучат ныне и слова Случевского о том, что едва ли может и на самом Крайнем Севере существовать глушь для человека, что «от него самого зависит населить эту глушь всеми созданиями своего труда, знаний, опыта». Тогда это была фантастика. Сейчас — жизнь.

6

Если отбросить в сторону разного рода эзотерику, обнаружится, что о начинании, осчастливившем мир кольской Гипербореей, неизвестно почти ничего. Между тем событие это было для Мурмана выдающимся, знаковым. И, как выяснилось при ближайшем рассмотрении, лишенным всякой мистики. Более того, изучая документы, связанные с ловозерской экспедицией Барченко, я то и дело задавался вопросом: неужели это то самое знаменитое путешествие? Где аномальные явления? Где умопомрачительные загадки и душераздирающие тайны? Где Гиперборея наконец? В протоколах, постановлениях, актах и телеграммах, хранящихся в Государственном архиве Мурманской области, о древней цивилизации не упоминается вообще. Поневоле задумаешься: а был ли мальчик? В смысле, действительно ли искали легендарную страну или преследовали другие цели? Но не будем забегать вперед.

Беспрецедентное мероприятие

Впервые эту идею официально озвучили на заседании Мурманского губернского экономического совещания 13 июня 1922 года в присутствии высшего руководства края. Заведующий земельным отделом Дмитрий Мошников, в подчинении которого находился Барченко как директор научно-мелиоративной базы, указал, что самое важное препятствие для отдела — «отсутствие учета площадей годных к обработке земель и их квалификации. Это обстоятельство… совершенно не дает возможности вести дальнейшую работу». И предложил «разрешить земотделу послать экспедицию от научно-мелиоративной базы для обследования края». Мошникова дополнил Барченко, доложивший совещанию «подробный план работ предполагаемой экспедиции».

Взвесив все аргументы за и против, экосо постановило: «а) Признать научно-мелиоративную базу руководящим центром землеустроительной и сельскохозяйственной кампании на Мурмане, объявляемой с настоящего числа земотделом, б) признать немедленную организацию экспедиции для учета и квалификации земельных площадей и оброчных статей Мурманской губернии необходимой, в) началом экспедиции считать первое июля, к подготовительным работам по обеспечению ее личным составом и материальными средствами приступить немедленно, ...обеспечить экспедицию всеми формами довольствия, транспортных и передвижных средств авансом на четыре месяца, г) работы экспедиции в окончательной сводке должны быть представлены в экосо и земотдел не позже 15 октября, д) штат экспедиции определяется в одиннадцать человек, в состав коих входит весь штат научно-мелиоративной базы земотдела и шесть технических работников приглашаются немедленно из центра, е) организацию и начальство над экспедицией поручить А. В. Барченко на основах персонального с ним договора…, ж) подчинить Барченко на ближайшие четыре месяца для этой работы непосредственно президиуму губисполкома».

Задуманное было для разоренного гражданской войной края беспрецедентным, и готовились к нему со всей серьезностью. 7 июля Барченко представил Мургубэкосо свои соображения по поводу экспедиции, особо отметив, в духе популярного тогда лозунга про учет и контроль как основы социализма, что ее целью является «проверка имеющихся в распоряжении научно-мелиоративной базы земотдела цифровых данных».

В развернутом докладе он пояснил, что «необходим фактический учет и обследование всех отраслей хозяйства полуострова. Нужно учесть земельные и лесные участки. Нужно учесть оленеводство и скотоводство. Наконец, есть очень серьезные основания полагать, что даже карта составлена неправильно. Например, судя по некоторым данным, в центре полуострова должен проходить большой хребет — ответвление хибинского. Без правильного учета всех этих отраслей хозяйства и земельных площадей работа земотдела здесь на месте будет производиться впустую».

Скептики не хотели мириться

Гиперборея в докладе Александра Васильевича отсутствовала напрочь. Он говорил о том, что поскольку «в Мурманской губернии нет путей сообщения: ни пеших, ни проезжих, — целью экспедиции является проложение хотя бы пешеходных троп. Нужно также исследовать вопрос о речном и озерном рыбоводстве, которые могут быть доходной статьей губернии. Наконец, учеными силами экспедиции будут определены необходимые астрономические пункты и установлены гидротехнические сооружения». Сделать планировалось многое. Однако поиска следов древней цивилизации в этом перечне нет. Так, может быть, он и не предполагался?

Записка заведующего Мургубземотделом Мошникова бухгалтеру с требованием выдать А. В. Барченко деньги на снабжение экспедиции. 1922 г. Из фондов ГАМО.

Думаю, такая цель все-таки была. Но — неофициально. Поставьте себя на место мурманских властей. Одно дело — выделить средства на решение насущных экономических задач, и совсем другое — на деятельность по принципу «пойди туда, не знаю куда, отыщи то, не знаю что».

Древние цивилизации в списке первоочередных интересов регионального руководства явно не значились. К тому же далеко не все местное начальство находилось под обаянием учености Барченко. Имелась и оппозиция. К примеру, секретарь губернского земотдела Александр Жамков в посвященной экспедиции статье «В добрый час!», опубликованной в «Полярной правде» 20 июля 1922 года, упоминает о неких «скептиках».

По его словам, немало копий было сломано при «защите маленького культурного отряда, ютившегося в избушке, с существованием которой в качестве научно-мелиоративной станции кое-кто упорно почему-то не хотел мириться». Так что делиться своими гиперборейскими замыслами с кем-либо, кроме ближайшего круга единомышленников, Александру Васильевичу было не с руки.

Впрочем, для него все сложилось как нельзя более удачно. Предложенную им смету на сумму 418 тысяч рублей дензнаками 1922 года губэкосо утвердило. Пайками, одеждой и необходимым снаряжением, в том числе фотоаппаратом с сотней фотографических пластин, по мере сил обеспечило. Оборудовать временные базы экспедиции на острове Кильдин, в Териберке, Александровске, Варзуге, Умбе и Кузомени, выделив на снабжение каждой точки по 5 пудов муки, помогло. «Работы экспедиции продолжатся около года, — заявлял Барченко. — Разведывательная партия будет работать около трех летних месяцев. Летняя экспедиция завяжет все необходимые связи».

Мурманские Нью-Васюки

Подчеркивая масштабность замысла, Жамков сообщал, что «отряды экспедиции под общим начальством члена плановой комиссии биолога А. В. Барченко, при консультировании по вопросам биологии и санитарно-гигиеническим проф. Н. М. Книповича и академика В. М. Бехтерева, при участии семи высококвалифицированных специалистов, в том числе проф. Г. А. Надсона, И. Джандиери и А. Кондиайна ведут обследование сорокаверстной полосы Терского берега, Кольского фиорда и Восточного Мурмана с всесторонним учетом наличия факторов развития сельскохозяйственных культур».

В другом материале, напечатанном «Поляркой», упоминалось об отправке из Петрограда «трех агрономов и одного почвоведа» и вдобавок известных «проф. Надсон и Сулима-Самойло». В том же контексте назывался еще и «проф. Федченко».

На мой взгляд, этот грандиозный проект явственно отдавал не придуманными еще на тот момент Нью-Васюками. Для того чтобы согласовать одновременную работу столь многих специалистов, среди которых ведущие в своих сферах, усилий только региональной власти было недостаточно. Отмечу также, что друг Барченко астроном Александр Кондиайн профессором тут поименован явно для солидности, а об участии в экспедиции остальных перечисленных выше ученых нет никаких данных. Зато работавший тогда на Кольском полуострове третий год подряд выдающийся почвовед профессор Николай Прохоров о трудах Александра Васильевича ничего не знал. А когда позже попытался покритиковать его деятельность, мол, «плохо, что Барченко не согласовал вопроса об исследованиях со мною, ибо благодаря этому получился сумбур в работе и лишний расход средств», получил отповедь от председателя Мурманского губисполкома Петра Роцкана: «Тов. Прохорову самому следовало согласовать свою работу с исполкомом».

Как бы то ни было, на экспедицию Барченко возлагали большие надежды. Более того, от нее ждали прорыва. Казалось, стоит пристальней взглянуть на богатства Мурмана, и жизнь сразу изменится в лучшую сторону. «Мургубэкосо ждет исключительных результатов от этой первой попытки, — резюмировал Александр Жамков. — Целый ряд объективных данных говорит вполне надежно за то, что руководителю экспедиции и его ближайшим сотрудникам… удастся справиться с их нелегкой задачей».

Промежуточные итоги

На громадье планов мурманчан обратил внимание центр. 21 июля 1922 года уполномоченный наркомзема Некрасов телеграммой запросил: «Чьим распоряжением организованы работы Барченко, Надсона, Федченко, каковы цель, характер работ, кто финансирует?». Завгубземотделом Мошников ответил: «Экспедиция Барченко, Надсона, Федченко, Джандиери организована Мурманским экономическим совещанием. Им же полностью финансирована. Заключены персональные договоры. Экспедиция уже начала работы. Цель — срочный учет экономических возможностей губернии, квалификация доходных статей, в частности эксплуатация океанских водорослей на удобрение фураж». Больше вопросов не поступало. В тот же день, 21 июля, комиссия Мургубэкосо специальным актом зафиксировала, что обязательства Барченко по научно-мелиоративной базе «выполнены в полном объеме». И Александр Васильевич окончательно погрузился в экспедиционные дела.

А. В. Барченко — слева вверху — с участниками экспедиции на оз. Ловозеро у священного лопарского подземного лаза. 1922 г. С сайта lexicon.dobrohot.org

Не стану утомлять вас, уважаемые читатели, подробностями ловозерского похода Барченко и его соратников. Все они давно растиражированы в оккультной и фантастической литературе. Но хочу еще раз обратить ваше внимание на то, что в официальных отчетах нет ни одного упоминания об открытии следов Гипербореи. Промежуточные итоги экспедиции подвели 22 августа 1922 года. В протоколе заседания Мургубэкосо записано: «Проф. Барченко информирует о целях и задачах экспедиции, на которую возложены обязанности по собиранию всех ценных материалов и статистических данных для губэкосо и губздрава… Часть таковой уже выехала на места для производства работ и уже выполнила часть цифровой — на 70% и территориальной — на 50%».

Более подробно Барченко отчитался 26 сентября 1922-го. «Я только что вернулся с Ловозера, где мы занимались изысканием нового пути на Ловозеро с Ягельного бора, — повествовал он, выступая на III губернском съезде советов. — Исследование дало много интересных результатов. В озерах Ловозера имеется масса рыб, но рыба эта не используется, ибо население совершенно не знакомо с засолкой, консервированием или копчением рыбы. С оленеводством мы пришли к заключению, что хозяйство это находится в плачевном состоянии и определенно гибнет... Открыты места вечной мерзлости в районе Ловозера. Нами привезены с собою образцы различных минералов. Исследованы в достаточной степени водоросли, которые дали хорошие практические результаты». И вновь — все, что угодно, только не Гиперборея.

Самое удивительное

Окончательный доклад по результатам экспедиции Александр Васильевич сделал на двух заседаниях губернского экосо 31 октября и 3 ноября 1922 года, предложив заодно список необходимых для края первоочередных хозяйственных мер. Несмотря на то, что экономического прорыва, которого ждали от деятельности Барченко, так и не случилось, и вместо обещанного года все завершилось за три месяца, совещание коротко постановило: «Работу экспедиции одобрить».

Полный текст отчета Александра Васильевича не сохранился, но, думаю, не ошибусь, утверждая, что следов древней цивилизации не было и там. Впервые они, видимо, появились в сообщении участника похода по Ловозерью Александра Кондиайна «В стране сказок и колдунов», сделанном 29 ноября 1922-го в Петрограде на географической секции общества «Мироведения». А в начале 1923 года уже сам Барченко выступил в прессе с рассказом о «гиперборейских» итогах своей работы, правда, подчеркнув при этом, что основная ее цель «состояла в обследовании экономического значения района, примыкающего к Ловозерскому погосту», а все прочие наблюдения сделаны «попутно».

Оставляя на совести Александра Васильевича, в ноябре 1922 года окончательно покинувшего Мурман, все его «открытия», хочу заметить, что удивительны в этой истории совсем не они.

Поражают воображение не якобы гиперборейские остатки «колоссальных священных изображений», доисторические просеки в девственной Тайболе «с полуобвалившимися подземными ходами-траншеями», и не теория, «согласно которой лопари, параллельно с карликовыми племенами всех частей света, представляются древнейшими прародителями ныне значительно более высокорослой белой расы». Нет, поразительно другое — то, что главная цель экспедиции — экономическое обследование Мурмана — постепенно оказалась отодвинута на второй план, а затем забыта. Второстепенная же сперва заслонила ее, а потом и вовсе вытеснила, растворила в себе, оставшись единственной и неповторимой.

Сегодня для миллионов людей Барченко и Гиперборея — синонимы, а о том, что все изначально задумывалось для учета богатств Кольского края, знают немногие. Вот это, по-моему, и есть самая настоящая фантастика.

Город контрастов

1932 год стал для нашего края знаковым. 27 января Совнарком принял постановление «О перспективах развития Мурманска и реконструкции Мурманской железной дороги», предопределившее дальнейший бурный рост заполярной столицы и всего региона. 10 мая было утверждено «Положение о льготах для лиц, работающих на Крайнем Севере РСФСР», вызвавшее взрывной приток населения на Кольский полуостров. Прежний, отчасти еще патриархальный Мурман уходил в прошлое. Начиналась форсированная индустриализация. Измученный безденежьем, снедаемый жаждой творческого поиска Беляев появился в самом северном незамерзающем порте страны именно в этот переломный момент.

«Удивительный край! — утверждал он позже в романе «Чудесное око». — Здесь все наоборот: «солнечные ночи», «ночные дни». В этих краях люди выбирают квартиры окнами не на юг, а на север, потому что северный ветер, пролетая над теплым течением Гольфстрима, нагревается, а южный — охлаждается над ледяным горным плато тундры. Суровый край, тяжелый климат. Но всего этого не ощущаешь, даже не замечаешь — так интересен здесь человек и его дело».

В ту пору из-за очевидного противоречия между грандиозными замыслами и неприглядной действительностью заполярная столица считалась городом контрастов. Еще не было ни одной по-настоящему мощеной улицы. Еще при заправке водой мурманских траулеров посетители городской бани прекращали мытье и ждали, пока восстановится напор в местном маломощном водопроводе.

Разбросанные среди беспорядочного скопища бараков и времянок каменные здания пересчитывали по пальцам. В том же 1932-м их число пополнилось железнодорожной поликлиникой и Домом культуры рыбаков. Кроме того, к 7 ноября город обзавелся важным атрибутом советской цивилизации — первым памятником Ленину.

Будущий классик обостренным писательским чутьем сразу уловил противоречие между планами и реальностью. А поскольку он был фантастом, а не оторванным от жизни мечтателем — то есть при том или ином изначально заданном фантастическом «посыле» — стремился к возможно большей правдивости своих произведений, то вскоре начал предлагать конкретные идеи, осуществление которых могло, по его мнению, сделать Мурманск лучше. Некоторые из них Беляев изложил в материалах, опубликованных в «Полярной правде».

Ветер будет служить нам.

Так, в очерке «Голубой уголь», напечатанном 11 марта 1932 года, Александр Романович назвал Кольский Север «счастливым местом», где ветер дует круглый год с силой, вполне достаточной для вращения ветряков и генераторов. «Ветер здесь работает без выходных дней», — замечал фантаст и выдвигал идею создания «аэроэлектростанции» при помощи хитроумного соединения ветряка с насосом. Последний в свободное от подачи энергии время должен перекачивать воду из нижнего водоема в верхний. А отсутствие ветра восполняется выпущенной из верхнего водоема водой, вращающей гидротурбину.

«Перед «Ветростроем» на Мурмане вообще и в городе Мурманске в частности открываются огромные перспективы, — пояснял Беляев. — Ветер, который был нашим бичом, который причинял нам столько неприятностей, аварий, потерь, крепко взнузданный, будет служить нам. Мы заставим его помогать нашему строительству, нашему производству: тянуть вагонетки подвесной дороги, пилить доски на лесопильном заводе, поднимать воду в наши дома, отоплять, освещать их, разгружать траулеры и вагоны, нагружать океанские пароходы — механизировать работы порта и Тралбазы. Нет ничего фантастического и в мысли «ветрофицировать» и наши траулеры… Ветер сбережет топливо, расходуемое на освещение, даст энергию для механизации работ с тралом…» Эта идея писателя, как и многие другие его придумки, близка к действительности и имела все возможности осуществиться еще в то время: в 1932-м в Полярное был доставлен первый ветряк. Но по-настоящему сбылась она только в наши дни: нынешние исправно работающие «мельницы», первую из которых воздвигли у гостиничного комплекса «Огни Мурманска», являются неформальными памятниками давней беляевской мысли.

Еще одно смелое для тех лет начинание предложено Беляевым 15 апреля 1932 года в заметке под названием «Создадим Мурманский зоопарк». «Никаких клеток старых зверинцев, — писал он, — только «острова» зверей под открытым небом… Естественный полярный пейзаж без подмалевки». Вполне возможно, этот материал возник под впечатлением от общения Александра Романовича со знаменитым дрессировщиком Дуровым, каковое, по свидетельству литературоведов, имело место. Зоопарки, где для животных создают условия, близкие к естественной среде обитания, сегодня стали реальностью. Но в Мурманске такого пока нет. И каждый год мамы ведут детей смотреть на очередной экзотический зверинец, приехавший со стороны.

Мурманск на переломе

В заполярной столице той поры практически не было цветов и деревьев. Робкие усилия энтузиастов устроить газоны, разбить клумбы к успеху не приводили: не приспособленные к северному климату растения гибли, не успев подняться над землей. «Противоположный берег Кольского заливa весь покрыт зеленью, — отмечал Беляев, — a нa мурманских площадях торчат редкие черные веники». Александр Романович решил помочь делу и отправил письмо директору Киевского акклиматизационного сада украинской академии наук Николаю Кащенко, много лет проработавшему в Сибири.

11 сентября 1932 года в «Полярной правде» писатель размышлял над проблемами озеленения в Заполярье. «Вместо того, чтобы затрачивать заведомо безнадежный труд и деньги на посадку растений более южных растительных зон, не проще ли… взять готовый материал — карельскую березу, ель, сосну, иву, рябину и прочее». Сегодня Мурманск с полным основанием считается рябиновым городом. А у поэта Виктора Тимофеева даже стихотворение есть, ставшее хорошей песней, — «Рябиновый Мурманск». Так что Беляев и здесь отчасти оказался провидцем.

На время жизни фантаста в заполярной столице пришлись визиты в город двух по-разному незаурядных людей: первого секретаря Ленинградского обкома ВКП(б) Сергея Мироновича Кирова и начинающего писателя Константина Паустовского. Теоретически Беляев мог пересечься с обоими. Как было на самом деле, неизвестно. Интересно, что Паустовский в очерке, посвященном административному центру края, отметил поворотный для города характер текущих событий. «Старый Мурманск обречен на слом, — сообщал он тогда. — Вместо него рождается новый город. Я попал в Мурманск как раз на переломе этой смерти и этого рождения».

Горы рыбы и оленьи стада

Упомянутый Паустовским новый, грядущий город в своих фантастических произведениях описывал и Беляев, покинувший наш край осенью 1932-го. Северные впечатления он отразил в романе «Чудесное око», впервые опубликованном в 1935 году на украинском языке. Его сюжет закручивался вокруг изобретения радистом мурманского траулера «Серго Орджоникидзе» (интересно, что РТ-85 «Серго Орджоникидзе», принадлежащий Севгосрыбтресту, вступил в строй в 1937 году — Беляев и тут угадал) Мотей Гинзбургом подводного телевизора, одной из сфер применения которого стал поиск косяков рыбы. Свидетелем испытания нового прибора оказался испанский журналист, коммунист Бласко Азорес, приехавший в Мурманск. «Азорес вышел из гостиницы треста в полночь… Внизу горели огни траловой базы. Высоко вздымались корпуса рыбообрабатывающих цехов. Гремели лебедочные цепи. У пристани стояли траулеры. Одни разгружались, другие готовились к отплытию. Сновали транспортеры: к складам — с рыбой, от складов — с солью. Азорес быстро прошел в конец пристани к большому траулеру. Был отлив, и борт траулера покачивался почти вровень с пристанью. Азорес взошел на борт и поднялся в капитанскую рубку».

Мурманск в этом произведении — центр социалистического, некогда дикого, но преображенного волей людей Севера. «Мурманск… Консервные и засолочные заводы… Горы рыбы… Оленьи стада… Оленьи колхозы и совхозы… И здесь — перерабатывающие заводы. Сверкает огнями флотационная фабрика города Кировска. Шумят заполярные гидроэлектростанции. Серебряной лентой протянулся Беломорский канал».

База на озере Имандра

В 1938 году в печати появился роман «Под небом Арктики» — история о путешествии американского рабочего в сопровождении советского инженера по советскому Заполярью. Беляев выдвинул там идеи отопления Арктики и Антарктиды, уничтожения вечной мерзлоты, описал подземный арктический курорт, превращенный в вечнозеленый рай.

Один из героев этого произведения — Ольгов — главный «аэрофикатор» Севера. «Он жил на озере Имандра, где находился северный аэропорт, но имел квартиру в Ленинграде, — информировал читателей Беляев. — У него был годовой билет во все ленинградские театры, и, приезжая на побывку домой, Ольгов или посещал театры, или проводил время в кругу друзей. Через несколько дней он уже начинал скучать по своей амфибии и уезжал на Север». Ольгов был летчиком с двадцатилетним стажем. «Сейчас мой маршрут Мурманск — Шпицберген, — извещал он. — А база — на озере Имандра. С Имандры так и летим на Шпицберген. Там бухточка подходящая для посадки есть. Полеты на Шпицберген для меня будничная работа. А так мало ли чего случается! Траулер пропавший разыскивать, или ледокол затрет. Чего со мной не было! Даже самолет в воздухе горел, и ничего, жив, не берет меня никакая сила».

Другой персонаж — лопарь Пелькин вспоминал в романе «свою жизнь, свою карьеру от лопарского мальчика, бродившего со стадами оленей по тундрам, до главного инженера заполярной линии электрификации Севера. Путешествие на ледоколе, полет на аэроплане, авария, первое знакомство с переносной ветросиловой установкой, сыгравшей такую роль в его судьбе… Педагогические курсы в Мурманске, годы учения в Ленинграде… Пелькин был одним из первых нацменов Севера, поднявшихся на уровень высших технических знаний. За ним идут другие…»

Пребывание в Мурманске самого известного советского фантаста можно считать высшей точкой довоенной истории Мурмана фантастического. Кольский полуостров и заполярная столица оставили в судьбе и творчестве писателя свой неповторимый след. Подсчитано, что из 108 фантастических проектов Жюля Верна оказались ошибочными или неосуществимыми на практике 10, из 86 идей Герберта Уэлса не оправдались 9, а из 50 смелых замыслов Беляева — только 3. Вот и многие его мурманские придумки тоже сбылись.

Цикл статей о ранней мурманской фантастике подошел к концу. Завершая его, подчеркну: от того, каким мы видим наше завтра, зависит многое. Вспомните, как только советское общество утратило веру в завтрашний день, развалу, погубившему самую большую державу мира, подвергся день сегодняшний.

Обычно говорят — без прошлого нет будущего. Но верно также и то, что без четких позитивных представлений о грядущем сомнительным становится настоящее… И пусть из всех фантастических прогнозов относительно нашего края, страны и всего человечества сбудутся только хорошие!

(Окончание. Начало в № 240, 245, 1, 5, 10, 15, 19, 23, 33, 36,40.)

***

ФАНТАСТИЧЕСКИЙ МУРМАНСК

27 августа, 2005 09:44 | Наш край

Текст: Ермолаев Дмитрий

О том, что когда-то в Мурманске жил один из основоположников отечественной фантастики — автор "Человека-амфибии" и "Ариэля", "Острова погибших кораблей" и "Головы профессора Доуэля" Александр Беляев, я узнал от кандидата исторических наук Павла Федорова. Он же поведал, что сведения о мурманском периоде жизни Беляева собирал в свое время Константин Полтев, известный журналист, человек, оставивший о себе добрую память.

Заметив мой интерес, Федоров улыбнулся:

— Уж вы-то, как коллега Полтева по профессии, должны бы знать, что его вдова — Светлана Попова — до сих пор на областном телевидении работает. У нее и хранится архив Константина Владимировича.

Остальное было делом техники. Я созвонился со Светланой Алексеевной, она обещала помочь. И вот у меня в руках заветная полтевская папка. Все, что вы сейчас прочтете, написано на основании извлеченных из нее документов и воспоминаний.

ПРИДУМКИ АЛЕКСАНДРА БЕЛЯЕВА

Существуют две версии относительно того, что именно привело будущего классика фантастического жанра на Кольский полуостров.

"Мурманский период жизни писателя наиболее смутный", — сообщал Полтеву в начале семидесятых годов прошлого века один из биографов писателя, Олег Орлов. — "В 1931-32 годах Беляев нигде не печатается и, чтобы попросту не умереть с голоду, устраивается через ленинградское учреждение "Ленрыба" на работу в Мурманск".

Иную точку зрения излагает близко знавший Александра Романовича московский литератор Палей: "Помню, он рассказывал мне, что некоторое время работал в Мурманске, только не знаю в качестве кого... Думаю, что тут сыграла роль писательская жадность к жизни во всех ее разнообразных проявлениях, которые давали материал для творчества".

Вполне возможно, что оба этих мнения попросту дополняют друг друга и суровая необходимость в данном случае совпала в судьбе фантаста с жаждой новых впечатлений, "охотой к перемене мест".

В Мурманске начала тридцатых все еще с трудом угадывалась современная, многоэтажная, асфальтово-бетонная столица российского Заполярья. Разве что каменное о трех этажах здание ТПО — транспортно-потребительского общества — нынешний Художественный музей, можно было при желании посчитать символом большого будущего, а во всем остальном... Одно-, двухэтажные деревянные халупы, перемежавшиеся с бараками, деревянные мостки и непролазная грязь в распутицу да порт, с которым, собственно, и были связаны все надежды.

Но уже существовали грандиозные проекты и планы, уже начиналось сооружение первых "высоток" на проспекте Сталина, ныне Ленина, и уже Горький, побывавший в краевом центре, выступая на торжественном заседании городского совета, произнес: "Та энергия, которую вы развили за эти несколько лет, это поистине что-то чудесное". А позже, в очерке "На краю земли", написал знаковое: "В Мурманске особенно хорошо чувствуешь широту размаха государственного строительства". В таком вот городе и появился в 1931 году Александр Романович Беляев.

Он устроился работать юрисконсультом. Один из сослуживцев фантаста вспоминал позднее: "Его письменный стол находился в плановом отделе "Севтралтреста". Как будто бы имел он неприятности за сочинительство в рабочее время". Последнее весьма вероятно, ибо доподлинно известно, что из Мурманска Беляев привез готовую рукопись нового романа — "Прыжок в ничто".

Помимо основной деятельности Александр Романович какое-то время руководил кружком начинающих литераторов, группировавшихся вокруг редакции "Полярной правды" — единственной тогда на весь город газеты. Появлялись порой в "Полярке" и его статьи, подписанные псевдонимами Арбель, А. Б., А. Р., Б., А. Ром, Немо и другими. В этих-то материалах и высказывал фантаст идеи, которые, по его мнению, должны были помочь Мурманску приблизить будущее.

Так, в очерке "Голубой уголь", опубликованном 11 марта 1932 года, Беляев называет Кольский Север "счастливым местом", где ветер дует круглый год с силой, вполне достаточной для вращения ветряков и генераторов. "Ветер здесь работает без выходных дней", — замечает писатель и выдвигает идею создания "аэроэлектростанции при помощи хитроумного соединения ветряка с насосом. Последний в свободное от подачи энергии время должен перекачивать воду из нижнего водоема в верхний. А отсутствие ветра восполняется выпущенной из верхнего водоема водой, вращающей гидротурбину. Ветер, который был нашим бичом... крепко взнузданный, будет служить нам... пилить доски на лесопильном заводе, поднимать воду в наши дома, отоплять, освещать их, разгружать траулеры и вагоны, нагружать океанские пароходы".

Эта идея Беляева, как и многие другие его придумки, близка к реальной жизни и имела все возможности осуществиться еще в то время: тогда же, в 1932 году, в Полярное был доставлен первый ветряк. Но... нынешняя почти всегда не работающая "мельница" в районе гостиничного комплекса "Огни Мурманска" остается пока единственным "памятником" этой беляевской мысли.

Еще одно смелое для того времени начинание предложено фантастом в заметке под названием "Создадим Мурманский зоопарк" 15 апреля 1932 года. "Никаких клеток старых зверинцев, — пишет Беляев, — только "острова" зверей под открытым небом... Естественный полярный пейзаж без подмалевки". Вполне возможно, этот материал создавался Александром Романовичем под впечатлением от общения со знаменитым дрессировщиком Дуровым, каковое, по свидетельству литературоведов, имело место. Зоопарки, где для животных создаются условия, близкие к их естественной среде обитания, сегодня стали реальностью. Но в Мурманске и эта задумка писателя не осуществлена. И каждый год мамы ведут детей смотреть на очередной экзотический зверинец, приехавший со стороны.

Как вы уже, наверно, поняли, несмотря на тяжелую болезнь (у него был костный туберкулез позвоночника), в какой-то степени ограничивавшую его деятельность, классик фантастики, как ни странно это прозвучит, не был оторванным от жизни мечтателем. Напротив, он всегда стремился быть в гуще событий. Еще одной гранью его творчества стали сатирические куплеты, которые он сочинял для "живой газеты" — агитбригады, выступавшей на злободневные темы. Конечно, поэту Беляеву далеко до Беляева писателя, но все же:

"Мы, путинные солдаты,

Мы, бойцы-портовики,

Всех из треста бюрократов -

Гарпунами, как в штыки!"

Между прочим, две последние строчки сохраняют актуальность по сей день.

В Мурманске той поры практически не было зелени. Робкие усилия энтузиастов устроить газоны, разбить цветники к успеху не приводили: не приспособленные к северному климату растения гибли, не успев подняться над землей. Беляев решил помочь делу и написал письмо директору Киевского акклиматизационного сада Украинской академии наук Н. Ф. Кащенко, проработавшему много лет в Сибири. 11 сентября 1932 года в "Полярной правде" писатель размышлял над проблемами озеленения в Заполярье: "Вместо того чтобы затрачивать заведомо безнадежный труд и деньги на посадку растений более южных растительных зон, не проще ли... взять готовый материал — карельскую березу, ель, сосну, иву, рябину и прочее". Сегодня Мурманск с полным основанием считается "рябиновым" городом. У поэта Виктора Тимофеева даже стихотворение есть — "Рябиновый Мурманск". Так что Беляев и здесь, хотя бы отчасти, оказался провидцем.

Из других придумок, высказанных писателем в Мурманске, можно отметить идею локатора — "всевидящего глаза" рыбака, который тогда еще не был изобретен, а также мысль-предостережение о "попытках использовать ракеты как снаряды без пушек" — прообраз немецкого "оружия победы" — зловещих "фау". Впрочем, Мурманска это уже не касалось.

Что еще известно о Беляеве-мурманчанине? То, что он ходил в море на промысел рыбы. То, что ему, по некоторым данным, поручили написать историю тралового флота. Однако написал ли он ее — неизвестно. Уезжая из Мурманска, Александр Романович увез с собой снимок, на котором он в теплой меховой саамской малице. Единственный сохранившийся мурманский снимок писателя.

Подсчитано, что из 108 фантастических проектов Жюля Верна оказались ошибочными или неосуществимыми на практике только 10, из 86 идей Герберта Уэлса не оправдались 9, а из 50 смелых замыслов Беляева — лишь 3. У писателя, погибшего от голода в блокадном Ленинграде, не было романов, повестей, рассказов, посвященных Кольскому Заполярью. Но образ Мурманска фантастического в его душе все-таки существовал. И, может быть, неосуществленные "мурманские" идеи Александра Беляева еще воплотятся в жизнь. Кто знает?

(Продолжение следует.)

Дмитрий ЕРМОЛАЕВ

Опубликовано: Мурманский вестник от 27.08.2005

Мурман фантастический

1. «Наутилус» на севере

15 декабря, 2016 08:55 | Наш край

«Наутилус» во льдах. Иллюстрация к первому изданию романа «20 000 лье под водой» 1869 г. Художники Невиль и Рью.

Текст: Ермолаев Дмитрий

У будущего, как ни странно, тоже может быть прошлое… Минувшее и грядущее — равноценные составляющие, без которых настоящее просто невозможно. А что если попытаться соединить их между собой? Причем не абстрактно, а применительно к нашему краю. Проследить, как выглядели представления о завтрашнем дне Мурмана много лет назад. В произведениях писателей-фантастов и в реальных, предлагавшихся к осуществлению планах. Попробуем? Тогда — начали.

Кто из нас не зачитывался в детстве книгами Жюля Верна, не следил с замиранием сердца за поисками капитана Гранта, не рисовал на картах маршруты капитана Немо, не переживал за судьбу пяти американцев, заброшенных бурей на таинственный остров. Знаменитый француз, ставший одним из основоположников сформировавшегося во второй половине XIX столетия жанра научной фантастики, писал и о нашей стране. Действие девяти его романов полностью или частично происходит в России, где сам он, увы, так ни разу и не побывал.

Полюс на продажу

Прямое упоминание о Кольском полуострове в его произведениях встретилось мне лишь однажды. В первом томе подготовленной Верном «Истории великих путешествий» среди прочего описана и трагическая гибель команды корабля Хью Уиллоби в устье реки Варзины в 1554 году.

Но существует еще по крайней мере одно творение писателя, действие которого, пусть и опосредованно, касается Мурмана: последняя часть трилогии Пушечного клуба — созданный в 1889-м роман «Вверх дном». Сегодня, пожалуй, эту вещь можно считать антиутопией. Судите сами.

По сюжету, в американском Балтиморе образовано общество, именующее себя Арктической промышленной компанией и планирующее разработку залежей каменного угля на Северном полюсе. 3 декабря 189... года оно устраивает аукцион, на котором выставлены на продажу все земли Северного полушария от 84 параллели до самой макушки планеты.

На эти территории претендуют США, Англия, Дания, Швеция-Норвегия, Голландия и Россия. На аукционе побеждают Штаты… Вам это ничего не напоминает? Например, перешедший уже в практическую плоскость современный раздел Арктики?

Для того чтобы получить доступ к богатствам полярных недр, решено с помощью выстрела из громадной пушки сместить орбиту Земли. Акционерам Арктической промышленной компании сообщают, что «перемещения на двадцать три с половиною градуса будет вполне достаточно для того, чтобы наша Северная область со всеми своими ледяными полями получила то количество тепла, при наличности которого растают ее снега и льды». Ну чем не глобальное потепление?

Кольский полуостров едва не утонул

Однако постепенно выясняются неприятные подробности. Из-за таяния арктических льдов уровень моря повысится больше чем на три тысячи метров, практически все северные районы планеты будут затоплены. В том числе, безусловно, и Кольский полуостров. Еще треть мировой территории останется без воздуха. Показательна реакция «цивилизованного» общества: «Если бы под вновь образовавшимися морями исчезли только якуты, лапландцы (то есть саамы, живущие в том числе и в нашем крае! — Д. Е.), патагонцы, даже китайцы и японцы, — ну, тогда, быть может, европейские державы и примирились бы с этой катастрофой. Но она заденет интересы слишком многих государств, и общий протест неизбежен». Теперь это назвали бы двойными стандартами. К счастью для населения Земли, из-за ошибки в расчетах решающий выстрел заканчивается ничем, и все остается как прежде.

Краешком задевает Жюль Верн тему, связанную с нашим краем в романе «Удивительные приключения дядюшки Антифера», увидевшем свет в 1894 году. Часть действия там происходит на севере Норвегии, в одном из главных центров поморской торговли — Хаммерфесте. «Гаммерфест, — сообщает писатель, — по преимуществу город рыбы и всех добываемых рыбной ловлей продуктов. Рыбу едят собаки, рыбу ест рогатый скот, рыбу едят бараны и козы, и сотни судов, работающих в этих удивительных краях, вывозят гораздо больше того, что в действительности съедается».

Вывозили рыбу и поморы, покупавшие ее и менявшие на хлеб. Среди сотен поморских судов, ежегодно швартовавшихся в Хаммерфесте, были и те, что приходили из Колы — древней столицы Мурмана.

В команде великого князя

Известно, что самой северной страной, где побывал классик мировой фантастики, стала Норвегия. Он посетил ее в 1861 году и с тех пор не раз упоминал в своих произведениях. Да ведь и сверхпопулярные «20 000 лье под водой» заканчиваются, если помните, тем, что «Наутилус», ведомый капитаном Немо, едва не гибнет в гигантском водовороте у Лофотенских островов.

Константин Случевский. Фото с сайта tsarselo.ru

20 000 лье — это приблизительно 100 тысяч километров — несколько кругосветных путешествий. Неужели за годы скитаний удивительный подводный корабль ни разу не подходил к берегам Кольского полуострова? Оказалось, подходил. Правда, завел его туда вовсе не Жюль Верн… Но не будем забегать вперед.

В 60-70-е годы позапрошлого века, когда создавались романы о капитане Немо, освоение Мурмана постепенно переходило из теоретической плоскости в практическую. Одним из главных оставался вопрос, нужен ли здесь, на заполярной окраине России, морской порт. Среди тех, кто пытался внести свою лепту в его решение, был и великий князь Владимир Александрович, позже, в 1885-м, возглавивший экспедицию, обследовавшую северные районы страны.

Членом, как сказали бы сейчас, команды великого князя, сопровождавшим его в этом путешествии, стал литератор Константин Случевский. Подплывая к суровым берегам Кольского полуострова, Константин Константинович, несомненно, уже знал, кто такой капитан Немо. Впервые на русском языке роман «20 000 лье…» появился в 1870 году сразу в двух журналах, а в последующие несколько лет в Петербурге и Москве произведение было издано в четырех разных переводах. «Восемьдесят тысяч верст под водой. Путешествие под волнами океана» — так назывался роман в самом известном из них, принадлежащем перу Марко Вовчка.

Капитан Немо у наших берегов

«Нужна ли нам вообще гавань на Мурмане? — размышлял Случевский в своих путевых заметках, составивших впоследствии двухтомник «По северо-западу России». — Нужна ли военная или можно было бы удовлетвориться коммерческою? Нужно ли иметь тут военный оплот или достаточно довольствоваться норвежскими крепостями? Если нужно, то подходят ли гавань Иокангская или Екатерининская, или какая-либо третья? Все это вопросы большой важности».

Со временем перспективы появления порта стали проясняться. В 1896 году в Кольском заливе началось сооружение Александровска — нынешнего Полярного. А в 1898-м у берегов Мурмана появился капитан Немо.

Не знаю уж, наблюдал бывший мятежный принц Даккар за строительством Александровска или изучал обогревающее наш край ответвление Гольфстрима, но именно в здешних заполярных водах случилось нечто, изменившее его планы. Он узнал об удивительном человеке, поселившемся вдали от благ цивилизации — на Новой Земле, в окрестностях пролива Маточкин Шар.

По дошедшим до Немо сведениям, талантливый ученый Фиц-Рой благодаря своим изобретениям заставил природу служить людям и обеспечил себе в арктической пустыне вполне комфортное существование. Создатель «Наутилуса» был заинтригован и, кроме того, почувствовал в новоземельском отшельнике родственную душу — такого же исследователя и изобретателя, каким являлся сам. Немо отправился в путь.

Арктические чудеса и пророчества

В три дня преодолев расстояние от Кольского полуострова до Маточкина Шара, капитан Никто (именно так переводится с латинского слово «немо») разыскал Фиц-Роя, и тот пригласил его погостить. Чего только не было в хозяйстве ученого: оранжерея с кактусами, пальмами и фонтаном, парники и теплицы в прибрежных утесах, незримая электрическая изгородь, обширный и уютный жилой дом, высеченный в массивной — семьсот тонн весом! — скале, явно оторванной от вершины ближайшей сопки. А еще — прибор, позволяющий видеть на десятки миль вокруг, очки, способные проницать взором непрозрачные предметы, корабль, превращающийся на суше в автомобиль, буер, оснащенный электрическим двигателем, и многое, многое другое. Спустя три дня пораженный до глубины души Немо возвратился на «Наутилус» и отплыл… в Одессу, решив познакомиться с Россией поближе — теперь уже с южной стороны.

Стоит ли пояснять, что человеком, приведшим укрывшегося от мира в подводных глубинах индийского аристократа к студеному побережью Мурмана, был не кто иной, как Константин Случевский. Посещение нашего края отозвалось в его творчестве не только циклом стихов и путевыми очерками, но и фантастическим рассказом «Капитан Немо в России: глава из Жюля Верна, никем и нигде не напечатанная». Опубликованная в 1898 году, эта вещица, отчасти шуточная и пародийная, помимо всего прочего интересна для нас еще и тем, что в ней впервые описано плавание субмарины там, где впоследствии возникли мощные базы отечественного подводного флота.

Наследниками 20 000 лье «Наутилуса» стали моряки-североморцы, обогнувшие в 1966 году земной шар, ни разу не всплыв на поверхность. Пророчески звучат ныне и слова Случевского о том, что едва ли может и на самом Крайнем Севере существовать глушь для человека, что «от него самого зависит населить эту глушь всеми созданиями своего труда, знаний, опыта». Тогда это была фантастика. Сейчас — жизнь.

(Продолжение следует.)

Дмитрий ЕРМОЛАЕВ

Опубликовано: Мурманский вестник от 15.12.2016

Мурман фантастический

2. Cказочная страна будущего

22 декабря, 2016 08:20 | Наш край

Судя по этому гигантскому скелету у берега Териберки, ставшему декорацией к фильму «Левиафан», создатели этой ленты уверены, что на Мурмане и сейчас может случиться небывалое.

Текст: Ермолаев Дмитрий

(Продолжение. Начало в № 240.)

Фантастическое не обязательно представляет собой отдельные произведения, особый литературный жанр. Порой зерна предвидения и художественного вымысла рассыпаны в обыденном — нужно только разглядеть. То, что написано далее, — это еще не сама фантастика, а только подступы к ней. И попытка понять, когда и каким образом Мурман стал ее составной частью.

Как здоровье Рюрика

Долгое время Кольский полуостров — Российскую Лапландию — описывали в категориях мифологических, населяя здешние места самыми невероятными существами. Потом на смену преданиям и легендам пришли мечты иного, прогрессорского плана. Но все равно вплоть до начала ХХ столетия наш край представлялся жителям материковой России местом сказочным, фантастическим, землей невиданных чудес и баснословных богатств. «Передавали поморы, что... подплывал кит к... берегу Мурмана, — вспоминал один из культовых поэтов Серебряного века Андрей Белый «каламбур» своего отца — профессора математики Николая Бугаева. — Спросил... любопытный кит глухого... помора: «Как здоровье Рюрика?» И на недоумение глухого старика добавил: «Лет с тысячу тому назад я подплывал к этому берегу; у вас царствовал Рюрик в ту пору». С современной точки зрения — чистое фэнтези.

До революции фантастика и реальность в представлениях о Кольском Заполярье соседствовали друг с другом. Порой — соединялись. К примеру, вот как старый помор Никита Потапыч — герой фантастической повести Владимира Орловского «Машина ужаса», изданной в 1925 году, описывает лов трески на Мурмане во времена своей юности: «Выходя в море флотилией навстречу стае, рыбаки пробуют густоту ее, всовывая весло в эту живую, движущуюся кашу; и если весло стоит торчком, не может двигаться в сплошной массе рыбы — стая считается достойной внимания и начинается лов».

Михаил Михайлович Пришвин.

В то же время Михаил Пришвин во вполне реалистической вещи «За волшебным колобком», появившейся в 1908 году, сравнивал наш край с чудесной страной. «Страна без имени, без территории! — писал он. — По незнанию мы называли ее то Азией, то Африкой, то Америкой. Но в ней не было границ; она начиналась от того леса, который виднелся из окна классной комнаты. И мы туда убежали. После долгих скитаний нас поймали, как маленьких лесных бродяг, и заперли. Наказывали, убеждали, смеялись, употребляли все силы доказать, что нет такой страны. Но вот теперь у каменных стен со старинными соснами, возле этой дикой Лапландии, я со всей горечью души чувствую, как не правы были эти взрослые люди. Страна, которую ищут дети, есть».

Известку вытянуло воздухом

Подобные представления о Мурмане, как о чем-то диковинном и диком, имели и свою оборотную сторону, затрудняя и без того непросто шедшее освоение Кольского Севера.

Вот только два хрестоматийных эпизода. Когда в 1804 году при сооружении первого на мурманской земле каменного здания — Благовещенской церкви в Коле — недостроенный храм внезапно обрушился, кольский городничий составил об этом специальный рапорт. И, видимо желая отвести от себя обвинения в слабом «смотрении» за качеством кладки, сообщил в нем, что он «каменщиков винить не может», так как строить каменные здания в Лапландии не позволяет климат: «Кольским воздухом, — оцените формулировку, — из стен церковных всю известку вытянуло».

А в 1867 году, обсуждая способы заселения нашего края, архангельский вице-губернатор Сафронов заявил: «Каким образом мы заключим контракт с природою, чтобы почва, которая там климатическими условиями осуждена на бездействие, сделалась бы лучше или чтобы климат изменился, чтобы зима сделалась короче, морозы легче и, наконец, чтобы там возможно было водворить какой-нибудь живой элемент?.. Я был в Коле… Учреждение в этом месте областного города было бы повторением той ошибки, которая допускалась в недавнее время, что в пустынных местах учреждались губернии… Желать развития торговли, промышленности какой бы то ни было, в особенности увеличения населения — значит желать невозможного, потому что население двигается туда, где благоприятствуют ему почва и климат. Но кто же пойдет на Север, в челюсти полюса?»

Однако ситуация постепенно менялась. И посетивший наш край в 1907 году генерал-адъютант Федор Дубасов, подчеркивая его значение как «коренной русской окраины, которую, несомненно, ожидает великое будущее», уже фактически выражал общее мнение. В ту пору уже существовали планы строительства здесь города-порта, проведения железной дороги и даже сооружения канала от Колы до Кандалакши.

Конец XIX — начало ХХ веков стали для Кольского полуострова эпохой грандиозных проектов, эпохой радужных надежд, эпохой, когда элементы фантастики активно использовались исследователями Мурмана для характеристики ожидавших эту землю перспектив. Судите сами.

Оленьи бега и «Мурманский вестник»

Еще в 1877 году известный писатель Василий Иванович Немирович-Данченко, проникая мысленным взором в грядущее Российской Лапландии, писал, что «на берегах ее воздвигнутся торговые города… Глушь ее и захолустье прорежутся дорогами. Номады-оленеводы обратятся в оседлых промышленников, и на месте нынешнего царства смерти и безлюдья возникнет живая и кипучая деятельность трудового населения, явятся центральные рынки, и могучая воля человека сумеет вызвать к жизни и недра гранитных гор, и непроходимые дебри земли лопской. У мрачного полюса будет отнята человеком еще одна страна, еще раз мысль и энергия восторжествуют над слепыми силами природы!» Прошли десятилетия, и сказка, заявленная Немировичем-Данченко, стала былью. Настолько, что ныне, думая о сохранении окружающей среды, кое-что из совершенного хочется снова сделать сказкой…

В 1894-м на Мурмане побывал министр финансов Российской империи Сергей Витте. Год спустя сопровождавший его в поездке журналист Евгений Кочетов опубликовал книгу «По Студеному морю», где есть и такие строки: «...К счастью, потребность поднять наш Мурман ощущается уже не одними аборигенами и знатоками… Наше искони русское Студеное море может кормить все русские губернии, и все-таки всей России вовеки не опустошить, не выловить и не вычерпать этот безбрежный и бездонный источник нашего богатства. Понятно также и то, что флот на Мурмане есть не только вооружение наших северных берегов, охрана нашей, пускай пока копеечной торговли, а выход не только из замкнутого моря, но, может быть, даже (со временем) и из замкнутого положения самой России. Мало того, порт и флот — лучшие колонизаторы Мурмана, как и всякого другого побережья любой страны.

Я совершенно согласен, что удайся России хотя бы путем направления сюда ссылок и при огромных жертвах быстро и густо заселить Мурман и Лапландию, конечно, лет через 25, флоту все-таки volens nolens пришлось бы осесть там для защиты ставшего людным и ценным побережья, но это, повторяю, и трудно, и мешкотно, а водворись флот там прочно сегодня, завтра там не только безо всякого понуждения, усилий и особых расходов, но и без всякого приглашения явятся тысячи русских колонистов и торговцев и других всяких людей, и лет через 25 Екатерининская дума заговорит о канализации города, а репортеры «Екатерининского» или вообще «Мурманского Вестника» будут сообщать местным читателям об оленьих бегах на острове Кильдине и о том, что тотализатор вчера за такого-то оленя-победителя выдал выигравшим такую-то сумму. Словом, я хочу сказать, что Мурман не только быстро заселится, но и войдет в общую жизнь России как с местными мелкими, так и всероссийскими, мало того, мировыми интересами...»

Редко кому удавалось предвидеть будущее нашего края с такой точностью. И в целом то, что Студеное море может кормить рыбой всю страну, а также то, что спустя всего 20 лет, в ходе Первой мировой войны, Кольский полуостров останется единственным для России «окном в Европу». И в деталях — таких, как появление «Мурманского вестника» и оленьи бега, которые, пусть не на Кильдине, пусть в Мурманске, в рамках традиционного Праздника Севера, проводятся ежегодно. Да и насчет роли ссылок в заселении Мурмана Кочетов, увы, попал в точку.

Недалеко то время

Среди тех, кто оставил документальные пророчества о завтрашнем дне Кольского Севера, встречались не только оптимисты. В 1907 году чиновник по крестьянским делам 1-го участка Александровского уезда Александр Мухин, оценивая перспективы сохранения приграничными пазрецкими лопарями традиционного уклада жизни, выступил буквально в жанре антиутопии и предсказал, что оленные люди «должны будут бросить искони насиженные летние места по берегам Пазреки… единственный оплот православия и исторический памятник — церковь святых Бориса и Глеба запустеет, пройдут века, и следа не останется в воспоминание того, что территория эта когда-то была русской землей, населенной полукочевниками-лопарями, сумевшими однако со времен Преподобного Трифона сохранить и свою веру, и свою национальность». Почти так все в итоге и получилось, за исключением того, что Борисоглебский храм и поныне остается русским форпостом на норвежском берегу реки Паз.

Впрочем, позитивных прогнозов было куда больше. Приведу еще несколько. В 1902 году журналист Александр Энгельмейер в книге «По русскому и скандинавскому Северу» утверждал, что «Мурман — это великая страна будущего, это целая область неисчерпаемых богатств и незамерзающих гаваней. Это необъятная почва для русской колонизации». Уже упоминавшийся здесь Михаил Пришвин в 1908 году в повести «За волшебным колобком», думая о грядущем Российской Лапландии, мечтал «о грандиозном предприятии соединить Великий океан с Северным Ледовитым, Порт-Артур с Александровском и о том, что тут предполагалась железная дорога… И лопари тогда поедут в Петербург… Вот только образование. Но и образование как-нибудь так тоже неожиданно придет».

Наконец, в 1914-м, накануне Первой мировой войны, один из авторов «Известий Архангельского общества изучения Русского Севера» В. Н. Никольский выразил надежду: «Быть может, недалеко то время, когда на Кольском полуострове появится новая, плотно заселенная губерния с главным городом-портом, круглый год незамерзающим».

И действительно, время рождения Мурманска было уже близко. Как и время, когда наш край занял свое, только ему свойственное место в фантастических произведениях. Но об этом — в другой раз.

(Продолжение следует.)

Дмитрий ЕРМОЛАЕВ

Опубликовано: Мурманский вестник от 22.12.2016

Мурман фантастический

3. Северная твердыня Русского флота

05 января, 2017 06:18 | Наш край

Полуострова Рыбачий и Средний. Место вероятного города.

Текст: Ермолаев Дмитрий

(Продолжение. Начало в № 240, 245.)

Вы когда-нибудь слышали об Александрии? Не о египетской, а о мурманской? Не слышали. Странно. Представьте себе: ряды домов и мощные укрепления на берегу, прекрасно оборудованный порт, эскадры кораблей на рейде. Город военных моряков — главный форпост России в Арктике и на севере Европы. Говорите, нет такого города и никогда не было? В том, что его нет, я с вами соглашусь. А насчет того, что его не было, не торопитесь с выводами.

Сценарий глобального конфликта

Действительно, в реальности заполярной Александрии никогда не существовало. Зато на страницах фантастической литературы она была. В 1888-м увидел свет роман «Роковая война 18?? года», автор которого укрылся за псевдонимом А. Беломор. Там-то и появился впервые город, названный в честь правившего тогда императора Александра III, — военный порт, расположенный у северных границ российского Мурмана.

«Местом для этого порта после долгих изысканий и зрелых обсуждений была избрана Мотовская губа… В заливе Новая Земля, переименованном тогда же в Александровский, как в самом удобном и обширном предположено было устроить главную морскую квартиру, новый город — Александрию». Сооружали его в сжатые сроки и скрытно. «Об Александрии, — утверждал Беломор, — никто и ничего не знал, не только в Кронштадте, но даже в Лондоне, Берлине и Вене».

Настоящее имя Беломора — Александр Егорович Конкевич. Флотский офицер и один из ведущих писателей-маринистов своего времени, он предложил в «Роковой войне…» сценарий будущего глобального конфликта. События, потрясшие планету, начались схваткой между Францией и Германией, вызванной, «как и все предыдущие, интригами Англии». А затем произошел «общий взрыв в старой Европе».

Россия отреагировала жестко: заняла Босфор, разгромила Австро-Венгрию и Италию. Но главный стратегический ход был сделан на Севере. Броненосные силы Черноморского и Балтийского флотов удалось перебросить в новую морскую крепость — Александрию. Их появление на Мурмане, откуда они имели свободный выход в открытый океан и могли угрожать коммуникациям и колониям «владычицы морей», в корне изменило ситуацию. Британия так и не осмелилась напасть, а Россия смогла решить сразу две важнейшие задачи: заняла проливы и создала военно-морскую базу в Заполярье.

Обложка одного из фантастических романов Конкевича, посвященных русскому флоту.

Описание мурманского форпоста в книге изобилует интересными деталями. «По прибытии броненосной эскадры в Александрию, — сообщает Конкевич, — адмирал Иванов, как главный командир порта, подробно осмотрел все сделанное уже здесь, побывал на всех укреплениях и остался весьма доволен… Дом для него, хотя и не такой, как в Кронштадте, но светлый, теплый и удобный, был уже готов… При обозрении работ на канале, окончательно отрезавшем Рыбачий полуостров от материка, адмирал с удовольствием узнал, что это важное и необходимое сооружение производится быстро и не далее как через месяц канал будет удобопроходимым для самых больших броненосцев… Батареи на всех берегах заливов Мариинского, Посьета и Невельского, а также на островах Георгиевском и Константиновском были почти уже готовы, вооружены нарезными мортирами и обильно снабжены боевыми припасами… К величайшему своему удовольствию адмирал Иванов убедился, что все было в таком состоянии, что никакое вражеское нападение не было уже ни страшно, ни даже опасно новому морскому порту».

Город длиной 70 километров

Сегодня это назвали бы альтернативной историей и фантастикой ближнего прицела. Конкевич отразил в романе реально существовавшие планы, поднял спорные на тот момент вопросы, решая их так, как ему казалось правильным. В ту пору активно обсуждалась необходимость строительства на Мурмане военного порта. За год до публикации «Роковой войны…» ее будущий автор участвовал в изыскательских работах, призванных решить эту задачу. Журнал «Русское судоходство» опубликовал по их итогам заметку, в которой высоко оценил и действия самого Конкевича, и выбранную им в качестве места для военно-морской базы губу Большая Мотка.

Фактически Александр Егорович предложил программу развития нашего края, главным пунктом которой являлось сооружение морской крепости на полуостровах Рыбачьем и Среднем — Александрии. Комплекс сооружений нового города должен был охватить территорию в 70 километров.

Сразу после выхода «Роковой войны…» олонецкий губернатор Григорий Григорьев развил мысли Конкевича в письме на имя управляющего морским министерством.

«На Мурманском берегу, — пояснял губернатор, — между многими незамерзающими и совершенно закрытыми от океанского волнения бухтами обращает на себя особенное внимание обширный Мотовский залив с так называемою гаванью Озерко, глубоко вдающейся в Рыбачий полуостров. По углублению и квадратной поверхности своего пространства эта гавань может вместить в себе большое количество самых крупных современных военных судов. Длинный и узкий вход в Мотовский залив легко может быть загражден минами и защищен батареями, расположенными на возвышенных и обрывистых окружающих берегах… Все эти обстоятельства дают вышеназванному месту драгоценное и предпочтительное значение пред остальными русскими гаванями на всех наших морях, запертых международными трактатами или закованных льдом в течение многих месяцев».

Проект строительства Александрии заинтересовал морского министра адмирала Ивана Шестакова. Для исследования вопроса министерство направило на Мурман капитана 2-го ранга Иванова. Однако осенью 1888 года Шестаков умер, а его преемник вице-адмирал Николай Чихачев был сторонником развития военно-морской базы не на Кольском полуострове, а в прибалтийской Либаве. Из отчета Иванова он сделал вывод, что «осмотр бухт Рыбачьего полуострова показал полную непригодность их для устройства собственно военного порта или укрепленной станции, ибо при трудности защиты входа в бухты с моря такой порт может быть закрыт блокадой и тем, при неимении сухопутных сообщений через Лапландский полуостров, поставлен в критическое положение». Примерно в том же духе Чихачев представил ситуацию и императору Александру III. Вопрос создания Александрии повис в воздухе.

Победоносные корабли

Однако Конкевич не собирался сдаваться. В 1889 году он начал публиковать в «Русском судоходстве» новый роман — «Морские твердыни России». В соответствии с замыслом автора, после событий, описанных в романе «Роковая война 18?? года», прошло немало лет. Главным противником нашей страны стал Китай. Но, хотя основные сражения разыгрывались в Тихом океане, мурманская Александрия и в этом произведении играла важную роль.

За минувшее время она окончательно стала главной океанской базой русского флота, способной наносить урон врагу, находящемуся от нее за тысячи миль. Что и подтвердилось по ходу действия произведения.

Конкевич особо подчеркивал, что суровая обстановка Севера, благотворно повлияла на моряков-балтийцев, поначалу избалованных и изнеженных. «Нелегко далась морская служба флоту с Крюковского канала и Маркизовой лужи! — иронизировал он над недостаточной выучкой и малым опытом плаваний новоиспеченных североморцев. — Целые поколения, выросшие на этих мутных водах или у лакированных невских пристаней и считавшиеся прежде опытными и зрелыми, оказались юными и наивными в своем деле при иной, чисто морской обстановке. Люди в морской форме пришли на безлюдные и дикие берега забытого моря под впечатлением кают-компанейских дивертисментов, балов и прощальных импровизаций».

Впрочем, «нужда и опасность — суровые, но наилучшие воспитатели моряка», а потому базировавшийся на Мурмане флот постепенно превратился в грозную силу.

И эта сила в нужный момент вновь проявила себя с наилучшей стороны. Эскадра под командованием адмирала Иванова вышла из Александрии, чтобы предотвратить вражескую атаку на Владивосток. Преодолев Северный Ледовитый и Атлантический океаны, русские крейсера через Гибралтар, Средиземное море и Суэцкий канал добрались до Индийского океана.

В генеральном сражении коварный враг был разгромлен. Победоносные корабли отправились во Владивосток. «По велению власти, такой же могучей и безграничной, как и сама страна, — резюмировал автор, — создалась на Рыбачьем полуострове твердыня. Оттуда, как мы видели выше, в критическую минуту явилась своевременно и помощь в виде эскадры быстроходных крейсеров».

Канал на перешейке

Идею строительства Александрии Конкевич отстаивал и в публицистике. К примеру, в появившейся в конце 1889 года статье «Военный порт на Мурмане». Или в «Письмах о флоте», увидевших свет в 1892-м, где он снова призывает создать «точку опоры» для флота в Мотовском заливе, «на берегах нашего Северного океана, берегах суровых, недоступных блокаде, правильному и долгому обложению, внезапному захвату и даже серьезному бомбардированию».

Главными сопутствующими мероприятиями, необходимыми для успешного базирования флота в Заполярье Александр Егорович считал строительство Беломорско-Онежского канала, «по которому могли бы быть доставлены все необходимые жизненные припасы и боевые материалы», а также соединение Кольского полуострова с центром страны железной дорогой. И то, и другое со временем осуществилось.

Вид на Мотовский залив, на берегу которого когда-то могла появиться Александрия.

Могла сбыться и еще одна идея Конкевича — сооружение канала на перешейке между полуостровами Средний и Рыбачий. Ее всерьез обсуждали на протяжении многих лет. Еще в 1915 году известный художник и общественный деятель Александр Борисов, выступая на заседании перевозочного отдела Центрального военно-промышленного комитета, предлагал: «Перешеек, соединяющий Рыбачий полуостров с материком, необходимо прорыть и устроить канал для прохода самых больших дредноутов или океанских пароходов, построив, конечно, разводной мост и железную дорогу через перешеек». Проект идущей параллельно каналу узкоколейной железной дороги тогда же, в 1915-м, предложил исследователь Севера вице-адмирал Александр Сиденснер.

Морской министр И. А. Шестаков.

Возможность создания предложенного Конкевичем канала рассматривалась и при советской власти. Летом 1920 года в докладе Дорожностроительного отдела Муруездисполкома было указано: «Желательно в ближайшем времени провести изыскания по прорытию канала на Рыбачьем полуострове, что много будет способствовать каботажному флоту». Самый поздний «след» этого проекта, задуманного еще в 80-е годы XIX столетия, попался мне в историко-географическом обзоре Печенги, написанном уже после Великой Отечественной войны, в 1946-м, сотрудником Мурманского филиала географо-экономического НИИ Ленинградского университета Л. П. Альтманом, где содержалась рекомендация соорудить «канал между Большой Волоковой губой и бухтой Большое озерко Мотовского залива».

От Александрии к Александровску

Но вернемся к заполярной Александрии. Ее судьба решилась в 1894 году, когда наш край посетил министр финансов Российской империи Сергей Витте. Среди тех, кто его сопровождал, был и Конкевич. Впоследствии министр с большим уважением отозвался о нем в мемуарах.

Дальнейшее известно. Витте особенно приглянулась Екатерининская гавань. Был разработан проект строительства там военно-морского порта. Александр III одобрил его, но при Николае II решение изменили в пользу Либавы. А на Мурмане, в Екатерининской гавани, появился коммерческий порт, унаследовавший предложенное Конкевичем имя в слегка измененном виде — Александровск. Александрия на полуострове Рыбачьем так и осталась мечтой.

До конца жизни Александр Егорович оставался пропагандистом и популяризатором Мурмана и флота. Накануне кончины, в 1917-м, ему было высочайше присвоено право именоваться Конкевичем-Мурманским. Помимо прочих его заслуг в изучении и освоении нашего края он останется в истории человеком, создавшим первые фантастические произведения, в которых описан Кольский полуостров. И многое предугадано: и корабли, и военные базы, и моряки, стоящие на страже Русского Севера. И то, что Рыбачий стал в ходе кровавого и страшного всемирного ратоборства заполярной крепостью, непокоренной гранитной твердыней.

«Смелым Бог владеет! — восклицал Конкевич в одном из своих мурманских по тематике очерков. — Смелым будет и наш родной флот на берегу бесконечного океана, по которому Господь и Царь укажут этому лучшему из всех оружий защиты и нападения, обогащения и распространения цивилизации новые пути и новые цели для блага нашей великой родины». И это его предвидение тоже сбылось.

(Продолжение следует.)

Дмитрий ЕРМОЛАЕВ

Опубликовано: Мурманский вестник от 05.01.2017

Мурман фантастический

4. Розовый сон

12 января, 2017 10:22 | Наш край

Сотрудники газеты «Новое время». 1916 г.

Текст: Ермолаев Дмитрий

(Продолжение. Начало в № 240, 245, 1.)

На склоне лет он вспомнил единственную поездку на Кольский полуостров в числе главных событий жизни. И охарактеризовал ее как «чудесную», «незабываемую», «фантастичную». Причем последнее определение вовсе не было преувеличением. Город, в церемонии закладки которого он принял участие, так и остался фантастикой. Город в том виде, как был задуман, так и не построенный. Город, чье прекрасное будущее он описал.

Из философов в журналисты

Звали его Андрей Митрофанович Селитренников, но читающая публика в России знала его как журналиста А. Ренникова, сотрудника газеты «Новое время». Родился Селитренников — Ренников в Кутаиси в семье присяжного поверенного, потом жил в Батуми и Тифлисе. Мечтал стать музыкантом, играл на скрипке, изучал теорию музыки. Учился в Одесском университете, где окончил сразу два(!) факультета — физико-математический и историко-филологический. Его сочинение «Система философии В. Вундта» было удостоено золотой медали. И стал бы Селитренников, вероятно, выдающимся философом, благо и при университете его оставили, и диссертация была на подходе. Но в студенческие годы он увлекся журналистикой и науку оставил.

В 1912-м Андрей Митрофанович переехал в Петербург, где стал сотрудником, а позже и редактором отдела «Внутренние новости» одного из крупнейших изданий страны — газеты «Новое время», возглавляемой знаменитым Алексеем Сувориным, а затем его сыном Михаилом.

А. М. Селитренников.

Во многом выбор места работы определил его дальнейшую литературную судьбу. Либеральная русская интеллигенция резко отрицательно относилась к этому изданию, считая его черносотенным. Левые думали так же. Как следствие, Ренникова любила широкая публика, но ненавидела либеральная пресса и обходила критика. Он даже стал персонажем нескольких фельетонов, едко высмеивавших взаимоотношения внутри редакции «Нового времени».

Вот как уже после революции писал о нем не кто иной, как Михаил Булгаков: «Ренников знал, что в случае неудачи Суворину опасно показываться. Рука у него тяжелая, а пресс-папье на письменном столе — еще тяжелее».

Впрочем, подобные оценки — ни до, ни после революции — не отражались ни на взглядах популярного столичного журналиста, ни на его работоспособности. Селитренников продолжал трудиться со свойственными ему энергией и самоотдачей.

Помимо газетных статей, рассказов и очерков он успел до революции выпустить несколько книг, в том числе фантастический роман «Разденься, человек». В нем прибытие на Землю посланца венерианской «биологической цивилизации» Анаталала позволяет автору высветить язвы современного ему общества. Наклонности писателя-фантаста Селитренников проявил и в ходе состоявшейся в сентябре 1916 года поездки по новопостроенной Мурманской железной дороге.

Округлил губернию

Путешествие на край страны, почти на край света будоражило чувства, будило воображение. В Заполярье Селитренников очутился впервые в жизни. «До сих пор мне ни разу не приходилось пересекать что-либо исключительное по положению на земном шаре, — делился он впечатлениями с читателями «Нового времени». — Ни экватора, ни тропиков. И горделивое чувство поднимается в душе: сейчас полярный круг отделит нас от тех бедных южан, которые остались там, в Петрограде… Это останется на всю жизнь… Пересечение полярного круга не выражается ни в каких внешних эффектах… В этом отношении на Мурманской железной дороге дело обстоит гораздо лучше. Там есть станция Полярный круг, и пассажиры ледовитого поезда всегда будут иметь возможность выбежать на несколько минут из вагона в буфет поесть горячих полярных пирожков и поглядеть, кстати, как выглядит полярный круг около водокачки. Да и для самолюбия кондуктора неплохо крикнуть:

— Станция Полярный круг, поезд стоит пять минут!»

Проект вагона для мурманского трамвая. 1918 г. Из фондов ГАМО.

Предсказание Андрея Митрофановича сбылось. Правда, станция, одноименная воображаемой линии, знаменующей границу заполярных широт, ныне не очень знаменита. Зато памятный знак Полярный круг, установленный на рубеже Карелии и Мурманской области у обочины федеральной трассы «Кола» по-прежнему, как и в советское время, весьма популярен у проезжающих.

Мурманск, как известно, ворота в Арктику. Еще одно предвидение Селитренникова касалось арктического архипелага Земля Франца-Иосифа, находившегося тогда в статусе terra nullius — ничейной земли. «Мне приходит в голову мысль, — писал он, — не организовать ли экспедицию к Земле Франца-Иосифа и не присоединить ли эту землю к архангельской губернии, чтобы ничто не мешало архангельскому губернскому правлению распространить сферу своего влияния как раз до самого Северного полюса? Округлить таким образом губернию совсем недурно, тем более, что все равно в ней есть места, куда не ступала нога человека». Именно так все со временем и произошло. Ныне этот полярный архипелаг входит в состав Приморского района Архангельской области.

По мановению волшебника

Еще раз Селитренников упомянул Землю Франца-Иосифа в фантастическом романе «Диктатор мира», увидевшем свет в 1925 году. По его сюжету безжалостный тиран с помощью зловещего изобретения ввергает в состояние паралича не только отдельных людей, но и целые города и страны. Главные герои произведения спасаются от него на Севере. «Было спокойно и безопасно там, за полярным кругом. Правда, на западе, над Землей Франца-Иосифа, круглый год дежурили несколько воздушных метеорологических станций; к ним раз в неделю из Европы приходили аппараты, привозившие новые смены наблюдателей, увозившие отбывших дежурство». Стоит ли пояснять, что строки об арктическом архипелаге были навеяны впечатлениями поездки девятилетней давности.

Главной целью того, знакового для мурманчан путешествия было официальное, как тогда говорили, «открытие» нового города — Романова-на-Мурмане. «На пустынном, слегка холмистом берегу залива, — вспоминал Андрей Митрофанович, — уже стояли в разных местах заранее вбитые столбы с надписями на деревянных табличках: «Собор», «Почта и Телеграф», «Казначейство», «Городское самоуправление», «Суд» и так далее. Кроме того, маленькие столбики указывали направление улиц. На одном большом пустыре красовался телеграфный столб с заманчивым указанием «Городской сад».

Торжественная церемония закладки города состоялась 21 сентября — 4 октября по новому стилю. В первый день своего существования Романов или Романовск, как его тоже называли, был городом, почти не имевшим прошлого и настоящего, но зато полностью устремленным в будущее.

Творческим чутьем писателя-фантаста Селитренников уловил особенность момента и попробовал представить, каким станет это место по прошествии времени. «Несомненно, — предсказывал он, — в Романове быстро возникнут многочисленные конторы по импорту и экспорту; появится в самом начале немало народу, связанного с нашей торговлей с Западом; возникнут, должно быть, заводы и склады для моторных ботов и их частей для нужд мурманских рыбопромышленников… появятся рыбокоптильные заводы, заводы для приготовления рыбных консервов; вывоз зерна, леса, ввоз английских и американских товаров — все это оживит, создаст кипучую портовую жизнь, даст городу население, средства к существованию… Да, город вырастет, поднимется из земли точно по мановению волшебника», взору явятся «радостные кресты храмов и крыши огромных строений, и порт, гудящий жизнью, пестрый флагами, многострунный высокими гордыми мачтами… Прозвучат слова дружбы и взаимного понимания, раздастся громкая русская речь, свободная, знающая цену себе». Что ж, почти так все и получилось...

Мечты и реальность

Попытался Андрей Митрофанович «провидеть» и повседневную городскую жизнь: «Интересное чувство, — размышляет он, — ходишь среди сосен и берез и рисуешь в воображении картины. Вот тут, где эта кочка, будет когда-нибудь сидеть городской голова с цепью на шее и звонить в колокольчик: «Прошу господ гласных (депутатов городской думы. — Д. Е.) аккуратнее посещать заседания, иначе придется придумать меры взыскания». Здесь, где сейчас беспечно размахивают ветвями березки, между которыми выстлал землю зеленой шерстью мох, быть может, скоро вырастет гигантский отель, залитый электрическим светом, с рестораном, из которого до волн Ледовитого океана донесутся звуки оркестра, играющего матчиш; нарядная толпа туристов из Петрограда заснует внутри по длинным коридорам, собираясь наверх, на специальную «террасу северных сияний»… не удовлетворенные общественной жизнью деятели, прибывшие на полярное лето, чтобы видеть незаходящее солнце России… А вокруг отеля оживление, грохот колес мчащихся в театр на оперу экипажей, гудки автомобилей, звон трамвая и крики кондуктора, сталкивающего публику на мостовую: «Нет местов!»

План Мурманска с обозначением предполагавшихся трамвайных линий. 1918 г. Из фондов ГАМО.

Предвидения Селитренникова основывались на знании реальных планов. Романову — будущему Мурманску — уже тогда предсказывали большое будущее, называли его заполярным «окном в Европу». Газета «Русское слово» сообщала читателям, что строящийся на берегу Кольского залива незамерзающий порт станет городом нового типа: с электричеством, канализацией, водопроводом.

По планам царского правительства предполагалось, что в первое десятилетие существования Романова в нем будет проживать около 30 тысяч человек, а спустя еще 20 лет — 50 тысяч. По сравнению с Колой и Александровском, численность населения которых не переходила в ту пору за тысячу человек, задуманный город должен был стать настоящим мегаполисом.

Летом 1916 года инженер Борис Сабанин составил предварительный эскиз городского центра. В октябре 1917-го, после того, как особая партия во главе с межевым инженером Лешкевичем произвела необходимую съемку местности, появился в корне отличавшийся от него полноценный план будущей заполярной столицы, разработанный архитектором Павлом Алешиным. По нему Мурманск, а к тому времени он уже назывался именно так, делился на несколько районов.

В рабочем районе, тянувшемся вплоть до мыса Пинагорий, предполагалось разместить заводы и предприятия. Торговый район отводили под магазины и рынки. Административный — предназначенный для управленческих учреждений — захватывал третью террасу и возвышался над всеми прочими. Жилые — сейчас их назвали бы спальными — планировалось разместить по городским окраинам. Отдельный район занимала Военно-морская база, на которой среди прочих находилась и улица, названная в честь бывшего морского министра адмирала Ивана Григоровича.

Пока лишь «в карандаше»

В новооснованном городе должен был появиться и общественный транспорт. Проект самого северного в мире мурманского трамвая создал профессор Григорий Дубелир. Он предлагал сомкнуть трамвайные пути в центральное кольцо «с шестью ответвлениями. Эти ответвления при помощи кольца могут быть соединены между собой любым способом, образуя диаметральные маршруты. Возможность изменять маршруты представляется в данном случае особенно важной, так как нельзя точно предвидеть, какие части города будут фактически развиваться раньше, какие позднее и как в зависимости от этого будет изменяться потребность в направлениях движения».

В общем, Селитренников писал о городе, который на 99% существовал еще «в карандаше», на бумаге. И не его вина, что тот изначально задуманный Мурманск так никогда и не появился. Он погиб, не успев возникнуть, был, как Помпеи, залит раскаленной лавой Гражданской войны, засыпан пеплом сгоревших в кратере революционного вулкана человеческих жизней.

Сегодня мы подобно археологам по крупицам восстанавливаем его возможный облик, сравниваем его с настоящей, реальной заполярной столицей. И видим, что известный журналист и писатель, не принявший Октября и закончивший жизнь в эмиграции, во многом был прав.

Депутаты, случается, и теперь прогуливают заседания, гигантский отель — «Арктика» — возведен на самом деле, рыбная промышленность, проходя через экономические подъемы и спады, продолжает кормить Мурман и Россию, а туристы действительно приезжают, чтобы полюбоваться полярным днем или северным сиянием. И хотя трамваев нет до сих пор, вместо них бегают по городским улицам троллейбусы — тоже, как ни крути, электрический транспорт.

Кресты храмов, крыши огромных строений, гудящий жизнью порт — все это мы можем видеть ежедневно. И пусть что-то из написанного Селитренниковым кажется теперь смешным и наивным — эти наивные мечты дороги нам, как первый младенческий розовый сон только что рожденного города.

(Продолжение следует.)

Дмитрий ЕРМОЛАЕВ

Опубликовано: Мурманский вестник от 12.01.2017

Мурман фантастический

5. Подлинная трагедия и выдуманная история

19 января, 2017 08:39 | Наш край

Фото: Фото из фонда ГАМО

Екатерина Шмидтгоф, фото из уголовного дела и надпись на обороте фото.

Текст: Ермолаев Дмитрий

(Продолжение. Начало в № 240, 245, 1, 5.)

Сначала я просто зацепил взглядом саму фамилию — Крептюков. Мелькала она в документах Мурмана начала НЭПа. На протяжении какого-то короткого периода времени попадалась часто, порой буквально лезла на глаза — активный, видно, был человек. Наткнувшись на нее в очередной раз, заглянул в архивный справочник, посвященный руководителям края. И обнаружил, что Даниил Александрович Крептюков с 6 мая по 21 июля 1921 года возглавлял агитационно-пропагандистский отдел Мурманского губкома РКП(б), а с 21 июля по 17 августа 1921-го — губернский совнархоз. Больше ничего. Как выяснилось позже, неспроста. Такова завязка сюжета, в котором реальность и фантастика перемешались настолько, что стоило большого труда отделить одно от другого.

Прикоснуться к стабилизатору

Продолжение последовало, когда мне попалась на глаза появившаяся в 1993-м книга Рустама Каца «История советской фантастики». Описывая произведения начала 20-х, посвященные полету на Луну, автор сообщал:

«Романы «Старт» Даниила Крептюкова, «Возвращение Гельмута Саса» Сем. Шпаныря, «Лунное затмение» Леонида Полярного и большая повесть Александра Зайцева «Разворот» стали довольно заметным явлением в литературной жизни России… Никто из авторов, похоже, не сомневался, что осуществление «лунного перелета» — дело весьма недалекого будущего, и потому о проблемах грядущего авторы писали как о практически решенных, когда завершение работы тормозится только из-за незначительных деталей. Такая деловитость — на грани «конструктивизма»… производила впечатление. Подготовка космического старта (в романе Д. Крептюкова) была показана всего лишь как будничная «часть общепролетарского дела»: быт завода «Лунный скороход», нарисованный автором с большим знанием реалий, был «фантастически» узнаваем, а сама цель (достижение поверхности спутника Земли) придавала тяжелому производственному труду высокий смысл, мелким конфликтам — принципиальную многозначность, неосмысленным и корявым железкам — облагороженный облик будущих частей ракетоплана. Сергей Королев… позже вспоминал о том, что тогда «был абсолютно уверен: ракета на Луну уже практически готова. И мечтал хотя бы учеником попасть на «Лунный скороход» и успеть до старта поглядеть на корабль «Стремительный», а если повезет, прикоснуться рукой к ребристому стабилизатору…» Даниил Крептюков действительно сумел захватить читателя ощущением работы-подвига, поэтизацией этого едва ли не рабского труда в три смены, без инструментов, с «надо!» вместо отдыха, когда после рабочего дня сил хватает только, чтобы дойти до кровати. («Шатаясь, вошел в комнату. С усталой улыбкой сказал Кате: «Мы все-таки его сделали… Катюша…» И повалился навзничь, даже не дойдя до постели — все с той же странной, горячечной улыбкой…» — цитирую финальные строки первой части романа «Старт»)».

Громкое дело

О как! Тут уж я заинтересовался Крептюковым всерьез. Шутка ли — один из первых советских писателей-фантастов, да еще и с мурманской вехой в биографии. Дыхание перехватывало при мысли о том, что роман, о котором десятилетия спустя столь тепло отзывался генеральный конструктор ракетно-космической промышленности СССР, мог быть написан в городе на берегу Кольского залива.

Обложка книги Р. С. Каца «История советской фантастики». Фото с сайта www.fantastika3000.ru

Так и виделось: в занесенном снегом, насквозь продуваемом жестокими заполярными ветрами бараке при тусклом — у местной электростанции не хватает мощности — свете электрической лампочки за столом сидит человек и, время от времени отогревая замерзшие пальцы, карандашом пишет в тетрадку диковинные слова о космосе и людях, которые его обязательно покорят. Но вот было ли это на самом деле? Как узнать? Вот если бы прояснить подробности жизни Даниила Александровича в заполярной столице… И подробности не замедлили обнаружиться. Но совсем не те, на которые я рассчитывал. Отыскать следы «Старта» мне так и не удалось. Зато в Государственном архиве Мурманской области нашлось уголовное дело по обвинению Крептюкова в убийстве.

Для Мурманска той поры это было весьма громкое или, как сказали бы теперь, резонансное преступление. Еще бы, ведь трагедия произошла не где-нибудь, а в высших кругах региональной власти. Возможно, единственный раз в истории нашего края криминальные разборки затронули управленцев такого уровня.

Судите сами: убийца (партийные должности не берем) заведовал губернским совнархозом, то есть фактически руководил нарождавшейся промышленностью Мурмана, одновременно являясь членом президиума Мургубисполкома, председателем губернской экспортной комиссии, представителем Внешторга и редактором «Полярной правды», а жертвой стал уполномоченный Народного комиссариата иностранных дел. К тому же убийство произошло из-за женщины. И не просто из-за женщины — из-за артистки. Учтите все это и вы поймете, почему заполярная столица гудела, как растревоженный улей. Город полнился слухами. О том, что случилось на самом деле, знали немногие. Сегодня благодаря архивным документам мы можем восстановить произошедшее со всей возможной точностью.

В состоянии патологического аффекта

В Мурманск Крептюков и его жена Екатерина Шмидтгоф переехали в апреле 1921-го из Архангельска. Даниил Александрович с головой окунулся в работу, на которой пропадал сутками, супруга же его, несмотря на занятость, — она была актрисой и главным режиссером показательной труппы театра губполитпросвета — чувствовала себя одинокой и покинутой. «Много раз, — поясняла она на допросе, — я просила Крептюкова обратить внимание на мою неудовлетворенность в духовной жизни, но он отвечал, что цель его жизни в партии, в революции, а не во мне».

Стихи Е. А. Шмидтгоф, подаренные М. В. Ленгауэру. Обнаружены в материалах уголовного дела.

Вторую половину дома, где поселилась семейная чета, занимал уполномоченный наркоминдела Михаил Владимирович Ленгауэр. Он-то в конце концов и обратил внимание на Екатерину Александровну, заявив ей о своей любви и предложив отправиться с ним в Петроград, а затем за рубеж. «Уже здесь, в Мурманске, — рассказывала Шмидтгоф, — у меня мелькали мысли об уходе от Даниила Александровича, чтобы уйти, не дойдя до мещанского чувства к мужу… Когда М. В. Ленгауэр рисовал мне жизнь, ту жизнь, о которой я мечтала, у меня созревал план уйти от Крептюкова и, может быть, и не к Ленгауэру». В общем, кризис семейных отношений был налицо.

Дальнейшее изложено в обвинительном заключении Мурманского губревтрибунала. «Крептюков, — указано в нем, — с Ленгауэром по-дружески объяснился. Последний заявил, что уедет за границу и все пройдет… В дальнейшем Крептюков умолял на коленях Ленгауэра уехать с Мурмана, на что последний дал клятву, что тотчас же уедет. Уехав, он вернулся через 5-6 дней. Дальше Крептюков узнал все муки и зависть, что Ленгауэр без дела, а он завален работой и не может выделить даже минуты жене… За день до катастрофы Крептюков узнал, что жена и Ленгауэр встречаются… Жена… заявила об отъезде в Петроград… В это время Крептюков услышал голос Ленгауэра, только что вернувшегося, и вышел к нему. Ленгауэр задал ему вопрос: «Что ты так изменился?» — и в его лице Крептюков увидел столько злорадства, что кровь ударила в голову, и он убил Ленгауэра». После чего по собственной инициативе сдался компетентным органам вместе с орудием убийства — револьвером системы «Кольт».

Несчастье случилось 17 августа 1921 года. Сам Даниил Александрович заявлял на допросах, что ничего не помнит и «узнал о подробностях этого кошмара только от свидетелей». Обследовавшая его медкомиссия обнаружила у него ряд психических отклонений и вынесла заключение, что «акт убийства был учинен им в состоянии патологического аффекта».

Мнения коллег по работе и знакомых Крептюкова разошлись. Одни считали, что Ленгауэр «пал от руки мерзавца преднамеренно, за неделю готовившегося к убийству». Другие сочувствовали Крептюкову. В итоге трибунал постановил: «Крептюкова Даниила Александровича 32-х лет, происходящего из города Сквирь Киевской губернии, крестьянина, члена РКП(б), грамотного, лишить свободы с применением общественных принудительных работ сроком на пять лет».

Таланту помогла тюрьма

Выяснившиеся факты нисколько не приблизили меня к находке «лунного» романа «Старт», зато прояснили важные детали биографии его автора. Как ни странно, созреванию писательского таланта Крептюкова, по-видимому, способствовала тюрьма, откуда он вышел по амнистии, отсидев лишь две трети положенного срока. Впрочем, почему странно?

Вспомним применительно к обстоятельствам фразу Нестора Махно из трилогии Алексея Толстого «Хождение по мукам»: «На царской каторге меня поднимали за голову, за ноги, бросали на кирпичный пол… Так выковываются народные вожди». Тюрьма «выковала» не одну литературную знаменитость, начиная с Достоевского и заканчивая Бродским. Не стал исключением и Даниил Александрович, начинавший сочинять еще до революции, но вплотную занявшийся писательским трудом после возвращения из лагеря.

Уже в 1924 году известный критик Василий Львов-Рогачевский отметил, что «из молодых подают большие надежды Д. Крептюков и, в особенности… Бабель». В 1925-м Даниил Александрович — уполномоченный Вятской конторы Госторга, совмещавший производственную деятельность с писательской. С 1928-го он — профессиональный литератор, довольно известный, хотя и не первого ряда. В 1931 году писатель вновь посетил Кольский полуостров. Серию его очерков о мурманских рыбаках опубликовала «Полярная правда». К фантастике с очень большой натяжкой можно отнести лишь фразу в одном из них, озаглавленном «Стихийное бедствие», где автор называет заполярную столицу будущим центром «целого края с гигантскими перспективами».

Литературная энциклопедия той поры разъясняла: «…Темы рассказов, повестей и романов Крептюкова связаны с Октябрьской революцией и гражданской войной («Мамзер», 1928), восстановительным («Пух-перо») и реконструктивным («Степные всходы», 1930) периодами. Для Крептюкова характерно внимание к бытовым проблемам, при этом у него показ процесса разрушения старого мира ярче показа стройки нового… Механистичность раскрытия образов большевиков позволяет говорить о попутнической природе творчества Крептюкова. В своей книге очерков «Степные всходы» Крептюков стремится преодолеть попутнический застой и приблизиться к пролетарскому мировоззрению. Романы и повести Крептюкова страдают большими недостатками в отношении формы. Они всегда растянуты, композиция их слаба (особенно в романе «Пух-перо»). Язык безвкусен и претенциозен, пестрит неологизмами».

Грандиозная мистификация

Еще долго не оставлял я попыток отыскать текст романа «Старт». Или того пуще — найти другие фантастические произведения Крептюкова, в которых так или иначе будет фигурировать Мурман. Но поиски, увы, так и не увенчались успехом.

Однако еще один сюрприз творчество Даниила Александровича мне все-таки преподнесло. И произошло это, когда выяснилось, что «История советской фантастики», откуда были взяты данные о «Старте» — грандиозная, искусно сделанная литературная мистификация, а под именем ее автора Рустама Станиславовича Каца скрывается писатель Роман Арбитман. Его книга — попытка пофантазировать, что получилось бы, если бы именно фантастика, а не соцреализм стала в свое время главным жанром отечественной литературы. Попытка со множеством подлинных имен и фрагментов произведений, получившаяся не менее убедительной, чем большинство исследований, посвященных действительной истории советской фантастики. Свидетельство тому — статьи, книги и даже диссертации, в которых труд Каца выдается за истинно научный и обильно цитируется.

Роман Арбитман и после выхода «Истории советской фантастики» не чурался фантазий, связанных с космосом. Фото с сайта e-reading.club

Число попавшихся на удочку Арбитмана едва не пополнил собой и я. При желании в пострадавшие можно занести и Даниила Крептюкова, которого Рустам Станиславович (он же Роман Эмильевич) ничтоже сумняшеся называет «сгинувшим в лагерях», тогда как на самом деле Даниил Александрович благополучно дожил до 1957 года.

Честно говоря, мне до сих пор жаль, что «лунного» романа Крептюкова не существует. Уж больно легла когда-то на душу космическая мечта, созданная, как мнилось, в далеком городе на краю Арктики, тоже подчас именуемой русским космосом. Тем не менее эта история закончилась так, как закончилась.

История, позволившая пролить свет на трагические события в Мурманске 1921 года. История, в которой реальные факты порой кажутся ненастоящими, взятыми из дешевой мелодрамы, а вымышленная хроника фантастической литературы в СССР, представляющая собой по сути дела фантастику о фантастике, фантастику в квадрате, выглядит самой что ни на есть подлинной.

(Продолжение следует.)

Дмитрий ЕРМОЛАЕВ

Опубликовано: Мурманский вестник от 19.01.2017

Большая благодарность коллегам с Фантлаба!

Зато у нас есть под рукой неистощимый, доступный источник энергии -- ветер или "голубой уголь". "Ветрострой" обладает такой мощностью, что оставляет далеко позади себя все Днепрострои вместе взятые. Высчитано, что мировые запасы энергии ветра равны 8 миллиардам 200 млн лошадиных сил, -- в 7 раз больше всех мировых двигателей. И если до сих пор энергия ветра использовалась незначительно, то только потому, что ветер капризен и непостоянен.

Но есть также "счастливые" места на земном шаре, где ветер дует круглый год с силою, вполне достаточной для вращения ветряков и роторов, -- для превращения его в электрическую энергию.

К таким счастливым местам относится город Мурманск, со всем Мурманским округом.

С легкой руки писателя Киршона, за Баку закрепилось название "город ветров". У нас нет под рукой в данный момент сравнительных данных, но мы с полной уверенностью можем сказать, что Мурман имеет не меньшее право называться "Городом ветров".

Метеорологическая станция Убеко-Севера в Мурманске ведет многолетние наблюдения, регистрируя три раза в день "случаи" ветра и его силу. Эти наблюдения говорят о том, что в Мурманске в продолжении года не бывает ни одного "случая" на день, -- из трех суточных проверок, полного отсутствия ветра. Среднегодовая сила ветра равна примерно 4,5 метров в секунду, -- сила вполне достаточная, чтобы приводить в движение ветряки ЦАГИ, -- Центрального Аэродинамического Государственного Института.

К этому следует прибавить и другие исключительно благополучные условия.

Если кривая ветра несколько падает в летние месяцы, то в эти же летние месяцы мы имеем "беспрерывный день", разгружающий наши электростанции от расхода электроэнергии на освещение.

Наконец мы имеем, -- (для Мурманска) -- исключительно благоприятный рельеф местности, который дает возможность устроить практикующийся оригинальный аккумулятор. Для его устройства требуются только гора и на горе сцена. То и другое уже есть. В случае надобности можно создать и искусственное озеро. Принцип аккумулятора очень прост. У подошвы горы устраивается гидростанция и возле нее -- водоем, соединенный трубою с водоемом на горе. Когда на "Аэроэлектростанции", -- ветряк, свободен от производственной работы, он занимается тем, что перекачивает о трубе воду с нижнего водоема в верхний. Вода верхнего водоема и служит резервом энергии.

Если в энергии оказалась нужда, а ветер "забастовал", из верхнего водоема по трубе пускается вода, которая начинает вращать турбину гидростанции, и нужный ток дается.

Но в условиях Мурманска едва ли нам придется прибегать к таким хитроумным сооружениям; как мы говорили, ветер здесь работает "без выходных дней".

Первая ласточка "Ветростроя" уже прилетела к нам. В Полярном делается ветряк ЦАГИ. При его помощи наши полярные ученые энтузиасты будут отопляться ледяными полярными ветрами. Разве это не звучит как фантастика. А между тем при современной технике ничего не может быть проще, ветер будет приводить в действие электромашину, а электричество -- обогревать. Сложный вопрос -- о снабжении биологической станции дровами -- разрешается. Мощный ветер будет превращен в тепло и свет.

Как во всяком деле здесь встретим некоторые трудности. Так ветряк спроэктирован для установки на мягком грунте, -- (расчитан на [забивании] стоек в землю), в Полярном же почва скалистая. Затем в силу особенностей именно с. Полярного, остается неизвестным, как скажется на работе ветряка возможное оледенение его крыльев. Но эти трудности конечно будут преодолены.

Перед "Ветростроем" на Мурмане вообще и в городе Мурманске в частности открываются огромные перспективы.

Ветер, который был нашим бичем, который причинял нам столько неприятностей, аварий, потерь, крепко взнузданный, будет служить нам.

Мы заставим помогать его нашему строительству, нашему производству: тянуть вагонетки под[вес]ной дороги, пилить доски на лесопильном заводе, поднимать воду в наши дома, отоплять, освещать их, разгружать траулеры и вагоны, разгружать траулеры и вагоны, нагружать океанские пароходы -- механизировать работы порта и Тралбазы.

Нет ничего фантастического и в мысли "ветрофицировать" и наши траулеры, установив на них ветряки роторные инженера Б. Каминского, ветер сбережет топливо, расходуемое на освещение, даст энергию для механизации работ с тралом, у[...]льустановками и т. д.

Вопрос об использовании энергии ветра необходимо сейчас же поставить на практическую ногу. Нужно создать организацию, которая специально занялась бы изучением этого вопроса, в первую очередь,- подробным изучением энергетических ресурсов ветра в Мурманске и на Мурмане.

Хотя уже по имеющимся данным можно сказать совершенно уверенно, что дело это пойдет, по области детального изучения вопроса, где у нас еще имеются огромные пробелы.

"Служба погоды" у нас еще поставлена неудовлетворительно (к этому вопросу мы еще вернемся).

Неоспоримо одно: большой Мурманский ветер поможет нам создать большой Мурман.

------------------------------------------------------

газета "Полярная правда", 11 марта 1932, No 60

***

А. Беляев

Спасайте архив по истории гражданской войны.

Собирая материал по истории траловой промышленности, нам пришлось зайти в архивное бюро.

Чистое, светлое, сухое помещение в две комнаты. На полках связки дело, аккуратно перевязанные. Отрадное впечатление. Мурманск может быть спокоен за свою историю.

Какую историю? Заглянем на крайнюю полку <так!>.

— "Дело по обвинению гражданина такого-то в самовольном занятии комнаты в 1920 г.".

Такими делами пестрят полки.

Что ж, допустим, это тоже история, будущей истории города, можно установить, что жилищный кризис существовал в Мурманске и в 1920 г.

— А где у вас отчеты за старые годы Севтралтреста, архив гражданской войны?

На это вопрос мы получаем удручающий ответ. Архив гражданской войны (отчеты тоже) был свален в сарае милиции беспорядочной грудой. Если кто интересовался этим архивом, приходил, рылся и уходил, оставляя после себя еще больший хаос.

Из милиции архив был переброшен "навалом" в дырявый сарай — в колонизационный поселок, за 1 км от Мурманска, где он пребывает и сейчас.

Снег, пробивающийся сквозь щели, засыпал архив толстым слоем. Придет весна, архив погибнет.

Работники архивного бюро толкались во все двери, просили, били тревогу и пока добились только того, что получили обещание перевести архивное бюро, — вместе с остатками архива гражданской войны еще дальше, за 3,5 км от города, в небольшой домишко на болоте, куда весной ни хода, ни проезда и где в случае пожара никакая помощь немыслима.

Архив гражданской войны гибнет. Гибнет в это время, когда образована специальная комиссия по истории гражданской войны. Люди большого Мурмана, что придут после нас, не узнают истории Мурманска, — маленького, не героического.

Когда строится новое здание Музея, наиболее интересная и ценная часть архива должна быть перенесена в Музей, для нее отведена отдельная комната, самые яркие документы должны быть выставлены, как экспонаты, для всеобщего обозрения экскурсантов.

А на болото[,] "к черту на кулички", должна выехать "рассейская" халатность и некультурность.

"Полярная правда", Мурманск, 1932, No 84 (9.04), С. 4.

*

Больные вопросы рабочего изобретательства

-- Мы изобретаем слишком много. Решительно у нас перепроизводство в области изобретательства. Надо бы приостановить поток изобретений.

-- Как? восклицает удивленный читатель. Вы предлагаете сократить изобретательское движение в то время, когда директивные органы, правительство, наркоматы, хозяйственники призывают максимально развивать его, вы предлагаете это в тот период, когда "техника решает все", вы...

-- Можно не продолжать дальше. Читатель, конечно, прав. Изобретательство надо не сокращать, а всемерно развивать и поощрять.

Но если не исправить кое каких ненормальностей в рабочем изобретательстве, то действительно придется сказать так, как сказано: вы слишком много изобретаем.

Больным вопросом современного положения изобретательства является то, что сосредоточив все внимание на максимальном увеличении изобретательской продукции, мы уделяем неизмеримо меньше внимания реализации изобретений, переброски их в практику.

Мало того, что мы не реализуем в достаточной мере многие полезные изобретения, мы даже не знаем о них. А не зная, ломаем изобретательские головы, тратим время и деньги на проработку испытания и проч. изобретений... давным давно изобретенных. Мы вновь и вновь открываем давно открытые изобретения.

Какова судьба большинства наших изобретений?

Изобретатель отправляет в комитет по изобретательству при СТО свое изобретение с описанием в чертежами. Комитет рассматривает в при одобрении, выдает свидетельство и патент на изобретение. Отпечатываются комитетом на листовках. О каждом изобретении дается краткое, но ясное писание и прилагается чертеж. Пока дело обстоит очень хорошо.

Изданные комитетом свидетельства и патенты становятся литературным "товаром".

Если в БРИЗ'ах отделах рационализации, техпропаганды предприятий сидят люди активные, они выписывают эту изобретательскую литературу

Так, БРИЗ Севтралтреста за 4 года патентов и изобретательских свидетельств до 1560 руб. Сумма порядочная. И она, конечно, сторицею окупит себя, если этот богатейший материал использовать по настоящему.

К сожалению этого то в нельзя созвать. Зачастую эти патенты в свидетельства -- в лучшем случае, наскоро просматриваются "чиновниками" БРИЗ'ов в о. рационализации... складываются в пыльном углу.

В БРИЗ'е Севтралтреста дело обстоит еще более или менее благополучно: изобретения просматриваются и посылаются -- соответственно их характеру -- по отдельным предприятиям треста.

Но чем ниже спускается этот изобретательский материал, тем хуже обстоит с ним дело. По словам работников БРИЗ'а СТТ в некоторых предприятиях, например мехмастерских к этому материалу проявляют известное внимание. В других очевидно меньше, в остальных, надо думать, складывают его в угол, на читая.

Стоит ли заниматься этим? Люди заняты делом, текущей работой и им не до изобретений.

БРИЗ, отправляя патенты, снабжает их препроводительной бумажной с просьбой вернуть по миновании надобности. Возвращаются ли они в БРИЗ? Не следит ли БРИЗ за тем, насколько используются патенты тоже нет.

И что же в результате получается? Печальные вещи.

Мы просмотрели еще "неугробленные" по предприятиям недавно полученные патенты за ряд лет. Действительно, богатейший материал.

Масса изобретений, применимых у нас. Много изобретений более совершенных, простых, целесообразных, чем аналогичные изобретения местных изобретателей.

Мы ломаем головы над механизацией погрузо-разгрузочных работ. Наши изобретатели предлагают подчас чудовищные по своей сложности и громоздкости проекты разных транспортеров, приводимых в движение "первобытной" веревочной тягой и напоминающие средневековые осадочные машины.

А в это время среди патентов пачками изобретения по механизации погрузо-разгручочных работ, по транспортам, кранам и т. п.

Мы не знаем что делать с слежавшейся солью в то время, как уже существуют дробилки для сляживающейся соли.

Целые ассортименты изобретений имеются по холодильному делу, по изготовлению тары, по электротехнике, строительству, отоплению, двигателями и т. п. Словом имеется целый рад открытых Америк, которые с упорством открываются Мурманскими Колумбами.

Но есть не только параллельные изобретения. Существуют ряд патентов на такие изобретения, о которых мы еще не думали, но которые, безусловно, могут оказаться нам полезными.

Теперь, пожалуй, уже читатель подумает, что "все уже изобретено" и местным изобретателям делать нечего.

Это, конечно, совершенно неверно. Для наших изобретателей имеется еще непочатое поле деятельности.

Притворство Севтралтреста своеобразно. Среди более двадцати тысяч опубликованных изобретений вы едва ли найдете пять о трале. Рациональное оборудование наших траулеров -- это наши неоткрытые Америки. Обработка рыбы, все береговые процессы в т. ч. наша естественная "монополия" потому что этого дела никто кроме наших производственников не знает. У нас непочатый край для рабочего изобретательства.

Кроме того, именно благодаря своеобразию нашей промышленности, многие готовые изобретения придется в большей или меньшей степени изменять, приспособляя к этим своеобразным особенностям нашей рыбной промышленности.

Единственно, что не должны делать наши изобретатели -- это открывать открытые Америка, ломать головы над вопросами, которые давно разрешены, изобретать худшее, когда уже изобретено лучшее.

А для этого мы должны совершенно по иному поставить дело использования уже имеющегося изобретательного "капитала".

Необходимо поставить широкую техпропаганду рабочего изобретательства.

Необходимо немедленно прекратить распыление печатного материала о патентах, храня полные комплекты их в БРИЗ'е или в технической библиотеке.

Хранить их, но не держать под сукном.

Необходимо создать при БРИЗ'е постоянную комиссию из представителей-специалистов всех предприятий и производственных отраслей треста для пересмотра, изучения запатентованных изобретений и отбора среди них тех, которые могут быть выделены у нас в готовом виде или с известными изменениями по конструкции.

Отобранные изобретения необходимо спустить вниз, на производство для обсуждения в технических кружках, ячейках БРИЗа и т. д.

Даже те изобретения, которые неприменимы у нас по конструкции или иным причинам, но которые близки нам по целеустановке, могут послужить исходным пунктом для работы в этом направлении наших изобретателей.

Мы уже не говорим о том, что неповерхностное ознакомление только, а углубленное изучение разнообразных запатентованных изобретений явится прекрасной школой для наших изобретателей.

Повторяем: диспропорция между изобретательской активностью и нашей пассивностью в применении изобретений в практике не только местная болезнь рабочего изобретательства.

Эту диспропорцию нужно изжить возможно скорее.

В других больных вопросах рабочего изобретательства поговорим в следующем номере технической страницы.

А. Б.

"Полярная правда". 1932. No 118. 22 мая. С. 2.

*

ИТС и техпропаганда

Члены инженерно-технических секций специалисты должны быть застрельщиками в деле техпропаганды и техучебы. Мы должны, однако, с сожалением признать, что ИТР Севтралтреста до настоящего времени не только не были застрельщиками, но и не оказывали ни какой помощи техпропу в техучебе. Вводные курсы отсутствуют. Те, которые и были, развалились (об этом уже писалось в "П. П.") Технической консультации нет. Лекции и беседы на технические темы тоже.

Техпроп, без которого нельзя поднять производство на высшую ступень, без которого не возможна и продуктивная, плановая целеустремленная работа изобретателей, так же отсутствует в об этом никто из специалистов не заботился. Общее вопросы производства в целом словно не касаются их, каждый замкнулся в свою узкую область.

Заседания ИТС посвящаются "бытовым вопросам". Лишь они привлекают живейший интерес. Для техпропа, техучебы -- "нет времени", "слишком перегружены работой".

Вникните в смысл этих ответов. ИТС слишком загружены работай, чтобы отдавать время техпропу. Иначе говоря, слишком загружены делом, чтобы отдавать время безделью, пустякам. Дело, работа, противопоставляются занятиям техпропом, техучебой. Во всяком случае, за последними совершенно очевидно признаются меньшее значение, меньший удельный вес.

Нужно ли говорить, что это совершенно неверный взгляд?

Нужно ли говорить о том, что в "перегрузка" является неизбежным результатом того, что у специалиста нет помощников, которые могли бы взять на себя часть работы, ему одному приходится вести все на своих плечах. Дело растет, работы прибывает, а смены нет, подготовленных людей -- помощников нет и нет именно потому, что их не подготовляют сами специалисты. Эта диспропорция растет. Ясно, что наступает момент, когда специалист оказывается и действительно настолько загруженными, "прикованными" к текущей оперативной работе, что не может без ущерба для нее, оторвать время для техучебы, техпропа.

Но кто в этом виноват? Кто кроме самих специалистов? Не их ли недооценка значения техучебы, техпропа.

Так было, так больше не должно быть, политика игнорирования, не дооценке значения техпропа и техучебы должен быть положен предел.

ИТС во что бы то ни стало, должны стать лицом к техпропу, техучебе.

А. Б.

"Полярная правда". 1932. No 130. 5 июня. С. 2

*

Севтралтрест должен иметь техническую станцию

-- "Одной из причин прорыва явилась недостаточная квалифицированность, неопытность работников".

Это "одна из причин" фигурирует почти во всех приказах, анализах, газетных статьях, когда вопрос касается невыполнения ка-чественных и количественных показателях промфинплана.

Констатируя эту причину, чуть-ли не каждый месяц, мы, к сожа-лению, делаем очень мало,-- для ее устранения.

Доискиваясь же "причин этой причины" малой квалифицированности рабочих, мы находим что их две.

1. Большая текучесть рабсилы.

2. Отсутствие до настоящего времени какой либо серьезной рабо-ты по техучебе и техпропаганде.

Особенно важное значение имеет создание таких методов производственной учебы, которые-бы обеспечивали в кратчайший срок усвоение новичками -- хотя-бы техминимумов производственных знаний.

Один из таких методов является создание стационарной производственной выставки или "технической станции".

Значение такой технической станции именно в условиях большой текучести рабсилы и кадров огром-но. Техническая станция и работа вокруг нее -- это именно та форма, тот метод, который самым скорым наглядным образом дает возможность знакомить вновь прибывших на работу с основами производства, с работой треста в целом.

Техническая станция должна явиться тем "коридором", через который необходимо пройти каждо-му новичку.

Она ознакомит его в плакатах, фото, экспонатах, моделях, макетах, диаграммах, чертежах и т. п. но только с элементарными основами техники лова и обработки, но и дав понятие в целом, заставить более сознательно относиться к тому участку, на котором придется работать новичку.

Вот комната, дающая понятие о Баренцевом море. Карты, рельефы дна, придонные животные, промыс-ловые рыбы в фотографиях, в бан-ках, в аквариуме, на плакатах... Ветры, течения, температурные данные и т. п.

Комната о трале и траулере.

Модели, схемы, фото и траулер в разрезе. Плакаты с электрической сигнализацией названия частей и т. п.

Комната снабжения. Виды тары, тросы, линг, материалы, из кото-рых они изготовлены и т. п.

Четвертая и пятая комнаты. Береговая обработка.

Шестая. Организационная структура управления и производства, экономика рыбной промышленности вообще и треста в частности, уло-ва, данных о выполнении промфинплана и т. п.

Седьмая комната -- история изобретательских предложений по тра-ловому промыслу и обработка -- в чертежах и моделях.

Эта "техническая станция" мо-жет сыграть огромную роль не толь-ко для техучебы молодых производственников. В лице ее Мурманск получат новое культурное учрежде-ние большой ценности. Техстанция будет посещаться в школьниками, и туристами, и местными экскурсантами, и приезжими литератора-ми, журналистами...

Эта станция должна стать мощным рупором техпропаганды.

Станция будет заинтересовывать, будить вопросы, ответы на которые сможет дать библиотека, специалист -- консультант, руковод. кружка техучебы.

Дело важнее, нужное, интересное и поднять его нужно общими усилиями, провести в жизнь ударным порядком.

Трест, партийные, профессиональные организации, все рабочие -- производственники, флот, ГОИН, ИТС должны принять участие в создании технической станции.

Обстоятельства складываются пока благоприятно.

Намечается возможность построить здание станции на плоской крыше нового посолочного склада,--(этим самым будут устранены неудобства, связанные с неудачной строительной идеей -- покрыть в нашем климате огромное здание плоской крышей).

Здание может быть деревянное, облегченного типа. Это -- по линии треста.

ГОИН должен помочь оборудовать комнату Баренцева моря,-- не только в части разработки ее, но и в самом "вещевом наполнении".

Наша моряки могут доставлять наиболее интересные экземпляры придонных животных, попадающих в трал. Сейчас этот ценный науч-ный материал распыляется по ру-кам.

Если техническая станция явится собирателем этого материла, то его можно использовать -- укомплек-товав комнату Баренцева моря,-- на составление коллекций для школ и мастерских наглядных пособий, последние не откажутся за это платить и деньги). В смысле соби-рания этого материала можно дей-ствовать нетолько "общественным воздействием", но и в порядке служебном: ведь улов -- в чем бы он не состоял -- собственность треста.

В этом отношении технической станции может помочь управляющий промфлотом соответствующим распоряжением.

Рабочие мехмастерских, деревообделочного комбината и пр. могут преподнести станции в подарок те или иные модели.

Ячейки и профсоюзы окажут помощь, поддержав на всех путях идею создания станции, организовав вокруг нее массы.

Члены ИТС -- своим советом, участием.

При таких условиях мы создадим нашу техническую станцию в корот-кий срок и сравнительно без боль-ших затрат.

Кстати напомним, что по новому хоздоговору п. 12, лит. В) техничес-кая станция должна быть организо-вана к 1-му июня, ей должно быть предоставлено помещение, оборудо-ванное необходимыми техническими экспонатами.

Следовательно, создание техниче-ской станции не только ваш долг, но и обстоятельство, которое,-- хотя-бы и с некоторым опозданием,-- но должно быть выполнено во чтобы то ни стало.

А. Беляев.

"Полярная правда". 1932. No 139. 16 июня. С. 3.

*

А. Беляев

Озеленение Мурманска -- забытый участок*

Первая зелень еще при снеге появилась на плакате Севтралтреста, прибитом к ограде городского садика. Потом поднялась травка, за­тем позеленела и свежеокра­шенная ограда. Кое-что для озеленения Мурманска, значит, делается.

Но унылые засохшие моло­дые деревца, посаженные в садике, печалят взор.

-- Кто и какие деревья са­дил здесь?

-- Садовник один, -- ответил сторож, -- из своих мест выписал. Клены, дубок, еще кое-какие...

Клены! Дубок! За полярным кругом. Это была, конечно, смелая акклиматизационная затея. Но в данном случае совершенно безнадежная.

-- А почему не посадили елей, сосен?

-- Говорят садить их в горо­де в пожарном отношении опасно.

Допустим, что так. Но го­родской сад вернее площад­ка, для будущего сада доста­точно велика. По краям, ближе к домам и вдоль дорожек можно было бы посадить аллеи карельских берез. А в центре, вокруг памятника жертв интервенции, сосны и ели, их тёмная зелень прекрасно гармонировала бы с белизной памятника — трибуной.

Зачем нам обрекать на заведомую гибель дубы и клены, если у нас есть готовый небольшой, но надежный ассортимент полярных деревьев,

Старожилы помнят, что на горе, где теперь Колониза­ционный поселок, всего еще несколько лет назад стояла хорошая сосновая роща. А рощица по ул. Шмидта карельских берез и сейчас радует глаз. Северная ива, быстрорастущая плодовитая, как и все ее собратья, в 2--3 года превратила бы "пустыню" сада в оазис.

За Кольским проливом все горы покрыты буйной свежей зеленью, а в центре города красуются черные сухие прутья старого раздерганного веника.

Мы должны серьезно заняться озеленением Мурманска. И не только в городском саду и не только "стандартной" полярной флорой. Границы положенные природой произрастания тех или иных растений, сломаны человеком. В Киевском акклиматизационном саду, например, давно растут и вызревают самые нежные сорта крымского винограда персики, абрикосы, айва и даже житель знойных тропических Африки и Южной Америки, кактус. Опунция прекрасно зимует без прикрытия. Таков шедевр акклиматизации академика Миколы Кащенка.

Виноград, персики, кактусы мы, разумеется, не будем здесь акклиматизировать. Но тот же Кащенко в бытность в Сибири сумел дать сибирякам прекрасно морозостойкую яблоню скрестив местную привычную к лютым сибирским морозам дикую яблоню, -- кислогорькие плоды, которой не превышали величиной вишневую косточку -- с евро­пейскими сортами. И гибрид­ные яблони начали давать плоды вкусные, сочные, толь­ко размером несколько уступающие своим европейским родителям. Сибирь зашумела. Для Сибири это был настоя­щий подарок. Теперь там растут, цветут и плодоносят Кащенские яблони в таких широтах, где казалось бы об этом и думать нельзя было. Правда, на акклиматизацию яблони Кащенко потратил более 20 лет.

Акклиматизация столь же наука, сколь и искусство -- де­ло медленное. Иногда акклиматизатор скрещивает более южные сорта с местными. Иногда постепенно продвигает растение на север при помощи так называемых ступенчатых акклиматизационных станций. Так, деревцо, взятое где-нибудь в окрестностях Ленинграда, пересаживают у Петрозаводска, Медвежки, когда оно прижилось, акклимати­зировалась, его потомков продвигают на 200--300 кило­метров севернее и т. д.

Дело увлекательное, необ­ходимое. И нам нужно заняться им с тем же вниманием, какое уделяется ему теперь всеми нашими городами, в особенности молодыми.

И почему бы не взять шеф­ства над озеленением города нашему комсомолу, пионер­ским организациям? Создать со школьниками на пути от Мурманска до Ленинграда, организовать ступенчатые аккпиматизационные станции. Завязать связи с Мичуринским или с Киевским акклима­тизационным садом, руководи­тель которого Микола Кащен­ко имеет долголетний опыт по акклиматизации Сибири на местах более широких, чем наши. Он охотно будет руководить работой и даже может быть подарит Мурманску и виноград, правда, не крымский и не столько съедобный сколько декоратив­ный, а Сахалинский. (Адрес Киевского акклиматизационного сада -- Киев, Дорогожицкая. 45).

И юные мурманцы займутся деревонасаждением, на­метят свои зеленые пятилетки.

"Полярная Правда", Мурманск, 1932, No 155 (1623)

*

А.Беляев

Радио узел должен решительно перестроить свою работу

В докладной записке о технической пропаганде в ЦК ВКП (б) т. Бухарин, говоря об исключительно важном значении, какое имеет радио для технической пропаганды, обмена опытом и борьбы за тех промфинплан, между прочим пишет:

"При бедности нашей квалифицированными силами нелепо, чтобы крупный ученый или техник ездил из города в город с лекциями или докладами: он сразу может говорить десяткам миллионов по радио".

Совершенно очевидно, что также нелепо и обратное положение, если десятки миллионов будут слушать изустные лекции доморощенных и даже, липовых "лекторов", в то время, как при помощи радио эти десятки миллионов могут слушать лекции первоклассных ученых.

И не только ученых. И не только лекции. Зачем миллионам слушателей по радио старые скрежещущие граммофонные пластинки захолустных баянистов, балалаечников, безголосных певцов, шепелявых малограмотных дикторов, если радио дает возможность слушать первоклассные столичные оркестры, художественное чтение народных и заслуженных артистов республики, пение артистов академических театров?

Зачем слушать по радио не первой свежести передовицу, уже прочитанную, если по радио можно прослушать самые последние политические новости речи вождей, происходящие в Москве и Ленинграде конференции и съезды?

Я между тем, такая нелепость и существует в Мурманском радиоузле.

Почти полторы тысячи километров отделяют Мурманск от Ленинграда. Почти две тысячи от Москвы. Полярная ночь... Унылый город... Невольно растет чувство оторванности, заброшенности.

Каким освежающим, оздоровляющим, придающим силы явилась бы живая связь по радио с Ленинградом, Москвой. Как сократилось бы расстояние от Мурманска до часов Спасской башни, бьющих полночь, -- Как обогатилась бы жизнь. Доклад академика т. ИОФФЕ... Опера из Большого театра...

И вместо этого черный диск репродуктора выхаркивает: -- Прослушайте Ленинградская радиогазета устраивает специальные передачи для работников севера, в частности, Мурманска. Говорят о нашей работе, о ее значении. Разве это не может поднять в нас энергии, желание работать! Но увы. Эти радиопередачи слышат все, кроме нас.

В чем же дело? Или Мурманский радиоузел не имеет технической возможности транслировать Москву -- Ленинград? Как будто, может.

Говорят мешания (атмосферические) летом виноваты. Ну, а осенью, зимой? Ведь в продолжении всей прошлой зимы нас ""поучала" "развлекала" все та же местная радиостудия, в то время, как Хибиногорский узел, -- (что значит для радио разница каких-нибудь 180 километров) отлично транслировал для Хибиногорска Москву и Ленинград.

Незабываемая минута: полярная ночь, мороз, ветер метет колючую снежную пыль, а радио рупор у почтовой конторы рассыпает чистые, как кристаллы, звуки рояля первоклассного пианиста.

В Мурманском радиоузле очевидно существуют "мешания" особого рода, и мы опасаемся -- заключаются они в том что:

-- "Цыпленок тоже хочет жить".

При радиоузле образована собственная радиостудия. Пусть дикторы говорят:

-- "Сколько у мухи ног?," Парне суар", пусть провинциально окают, пришепетывают, пусть составители политических обзоров перемалывают старые газеты. Пусть тренькают балалайки и скрежещут, как рельсы трамваев, граммофонные пластинки.

Конечно, не все плохо в этих радиопередачах, но исключения не изменяют общей серости провинциализма.

"Цыпленок т о ж е хочет жить" -- не оспариваем, -- его право на это.

Но не слишком ли дорого оно обходится местным радиослушателям и местному бюджету? В то время, когда дорога каждая копейка, приходится содержать и администраторов, руководителей, и исполнителей радиостудии. Тратить деньги для того, чтобы мурманцы слушали плохое вместо первоклассного И еще одно: благодаря этому цыплячьему местничеству все радиовещание в Мурманске развивается по проводам, что, конечно, тормозит радиослушание.

Если бы была широко поставлена передача по эфиру -- (с трансляциями из столиц в каждой почти квартире мог бы появится детекторный радиоприемник (сильно мороженный товар). На сколько бы увеличились бы возможности использования радио для культурных целей в частности, техпропаганды. Кстати, о ней.

Сектор техпропаганды Севрыбы сообщает Севтралтресту, что из Ленинграда и Москвы предполагается передавать целый цикл лекций и бесед по технической пропаганде и запрашивает о возможности этого. Какой может быть ответ?

Трансляция из Москвы и Ленинграда, увеличение передач по эфиру -- задача, требующая немедленного разрешения.

Вся работа Мурманского радиоузла должна быть коренным образом перестроена. За радиофикацию Мурманска нужно, наконец, взяться по-настоящему.

"Полярная Правда", Мурманск, 1932, No 211 (1679), 10.09, С.4

*

Еще об озеленении города

"Полярная Правда" уже писала о том, как слабо ведется у вас озеленение города и о неудачной попытке насадить в городской сквер породу деревьев, неприспособленных к мурманскому климату. Вместо того, что бы затрачивать — заведомо безнадежно, труд и деньги, на посадку растения более южных растительных зон, не проще ли было ваять готовый материал -- карельскую березу, ель, сосну, иву, рябину и проч.

Но этим не ограничивается ассор­тимент зеленых насаждении. О том какие растения могут быть перенесены без акклиматизации в Мурманск и вообще на Мурман, нами был запрошен директор Киевского акклиматизационного сада Украинской академии наук академик Н. Ф. Кащенко, занимавшийся много лет акклиматизацией в Сибири.

Вот ответ, полученный от него.

По мнению академика Кащенко, Мурманску следует завести у себя кадровые рощи (Pinus Sembraz) затем смородину, алданский виноград (Ribes De Kusha fap, pendiculata Kryl), Ribes nidra, vafropyrpuria другие сибирские смородины.

Кроме того следует испробовать гибридные яблони Н. Ф. Кащенко (мы уже насади, что ого гибридные яблони явились настоящем благодея­нием, для населения северных областей Сибири). Кащенские гибридные яблони сейчас растут в таких север­ных широтах, где об этом казалось бы и думать нельзя было.

Наконец в Мурманске прекрасно может произростать декоративный материал: сибирские лилии, дельфинизмы, кандык, троллиус и др.

Весь этот материал можно полу­чить в государственном плодовом питомнике в Минусинске.

Следовало бы не откладывая дело в долгий ящик, выписать этот материал, чтобы произвести посадку текущей осенью.

Еще одно: не надо забывать в о почве слишком кислой у нас и со­ответствующе подготовив ее.

А. Беляев.

"Полярная правда". 1932. No 221. 11.09. С. 4.

*

А. Беляев

Будет ли этому конец?

(Письмо из Севтралтреста)

В работе техпропа техническим библиотекам отводится исключительная роль.

И когда мне было предложено вести работу по техпропаганде в СТТ, естественно я обратил внимание, прежде всего на техническую библиотеку.

Нашел я ее в состоянии, поистине, беспризорном: загнанная в темный угол, на проходе, под лестницей, с открывающимися дверками книжных шкафов, стояла она, как горох при дороге, "кто иде, той скупне".

По предварительному подсчету в этой библиотеке уже было расхищено 53 проц[цента], книг, среди них не мало ценных и не возобновляемых -- (издания разошлись).

Предстояло, прежде всего, перевести библиотеку в соответствующее помещение, найти библиотекаря и наладить работу.

По положению о группе техпропаганды, утвержденному зам. управляющим т. Барковским, 14 мая 1932 г., библиотека включалась в техпроп, библиотекарь -- в штат техпропа.

С величайший усилием и трудами, трениям удалось отвоевать комнату в профсоюзном клубе, -- (нижний этаж клуба Моряков) и обойдя весь Мурманск, найти квалифицированную библиотекаршу. Я начал выписывать книги на пополнение библиотеки. Но и здесь встретил препятствие: управляющие делами, -- их сменилось несколько, — начали выражать мне свое неудовольствие по поводу того, что "приходит слишком много посылок с книгами", входили в рассуждения по существу отдельных книг: надо или не надо их выписывать.

Книги уложены, завтра библиотека должна переехать в здание клуба и начать работу

Но неожиданно для меня библиотека, переезжает не в клуб, а на тралбазу в новое здание посолочного завода, на 3-й этаж. Никакие возражения, никакие доводы не помогают.

Вскоре эта "экспроприация" была легализована приказом того же тов. Барковского. Библиотекарь, переводчик, переведены в штат рыбообработки. Я лишен был права и возможности наладить библиотечную работу. За время пребывания библиотеки на тралбазе библиотечному имуществу был нанесен новый ущерб: по акту, составленному при вступлении в должность новой библиотекарши установлено, что более 400 книг пропало безнадежно, более 300 роздано с сомнительным возвратом.

При секторе кадров организуется методическое бюро. Постановлено: включить библиотечную работу в круг деятельность бюро и перевезти, наконец, библиотеку в клуб. Вопрос как будто согласован с кем следует. "Положение" о техпропе и методбюро соответственно изменены.

Третьего дня "новелла": товарищ из окрпрофсоюза заявил, что последним распоряжением высших союзных органов, фундаментальная техническая библиотека должна перейти в распоряжение профсоюзной организации.

Впечатления сегодняшнего дня: заходил в клуб посмотреть, просох ли поп в комнате, завтра туда перевозим библиотеку. Тов. Захаров, пред. культсовета, случившийся здесь, заявляет; "Ни для методбюро, ни для библиотеки комнату не дадим. Это будет комната отдыха". Тем не менее, иду на тралбазу, и библиотеку сообщить, что завтра -- перевозка, (книги уложены неделю назад).

Застаю картину: книги обратно раскладываются по полкам -- т. Зам тов. Образцова (Зав. рыбообработкой) тов. Мельмевич заявил, что библиотеку никогда никому не отдаст. Распорядился раскладывать книги обратно по полкам заявляя библиотекарше и добавляя: "А я ухожу на другую работу. Надоело раскладывать, да складывать книги.

И, значит, снова у разбитого корыта... Можно ли при таких условиях, работать? На что уходят энергия труда?

Местничество, отсутствие сознания общих интересов, палки в колесах, как итог всего, приходится выслушать упреки в том, что дело не делается. Упрек, брошенный мне одним из тех, кто больше всего поработал, чтобы монополизировать общетрестовскую библиотеку для рыбообработки, и не выпускать ее из рук. Можно ли работать в таких условиях, судите сами.

А история с библиотекой только один из участков работы за технику.

На других участках не лучше, а хуже. Выражаю последнюю надежду, что в дело вмешается коллектив ВКП(б) СТТ и положит конец этой волынке.

"Полярная правда", Мурманск, 1932, No 235 (1685), 17 сентября,

*

Создадим Мурманский зоопарк

Аннотация:

Статья посвящена новым способам организации зоопарков, а также особым возможностям, которые предоставляет открытие зоопарка за полярным кругом и его значении для людей и науки.

«Hикаких клеток старых зверинцев-этих буржуазных тюрем для зверей! Только «острова» зверей под открытым небом. Водоемы. Вольеры для птиц и мелких зверьков. Естественный полярный пейзаж без «подмалевки». Подлинное полярное небо. Что может быть лучше?..

Hо такой зоопарк не только интересное и здоровое зрелище, в особенности в Мурманске, так бедном зрелищами. В зоопарке можно развернуть большую научную и просветительную работу».

© Андрона

Примечание:

Статья опубликована в газете «Полярная правда» 1932, № 15 апреля.

В ней развиваются идеи знаменитого дрессировщика Дурова, с которым был дружен А. Беляев.

*

Представьте себе огромную ракету в виде яйцевидного, с заостренным верхним концом вагона. Внутри вагона — каюта с запасом кислорода, продуктов для путешественников и большой запас взрывчатого материала — пороха или нефти, газов — вот вам и "звездолет".

"Если такой снаряд приобретет от взрыва скорость, примерно, в 11 километров в секунду, то он может преодолеть земное притяжение и лететь хотя бы на Луну, на Марс..."

Очерк "Циолковский" // Полярная правда (Мурманск), 1932, 15 сентября (№233)

Разыскали: Анна Андриенко и Зеев Бар-Селла.

***

В номере газеты за 11 марта 1932 года нахожу публицистический очерк А. Беляева "Голубой уголь" Беляев называет Мурман "счастливым местом" на земном шаре, где ветер дует круглый год с силой вполне достаточной для вращения ветряков и генераторов. "Ветер здесь работает без выходных дней", -- замечает писатель и выдвигает идею создать "аэроэлектростанцию", хитроумно соединив ветряк с насосом, который будет перекачивать в свободное от подачи энергии время воду из нижнего водоема в верхний. А если ветер "забастовал", тогда из верхнего водоема вода должна быть выпущена, и она начнет вращать гидротурбину.

Александр Романович сообщает о первой ласточке "Ветростроя": в Полярное доставлен ветряк ЦАГИ. "При его помощи наши полярные ученые-энтузиасты будут отапливаться ледяными полярными ветрами. Разве это не звучит как фантастика!" И далее: "Ветер, который был нашим бичом, который причинял нам столько неприятностей, аварий, потерь, -- крепко взнузданный будет служить нам. Мы заставим его помогать нашему строительству... пилить доски на лесопильном заводе, поднимать воду в наши дома, отоплять, освещать их, разгружать траулеры и вагоны, нагружать океанские пароходы -- механизировать работы порта и тралбазы. Нет ничего фантастического и в мысли "ветрофицировать" и наши траулеры, установив на них ветряки... Ветер сбережет топливо, расходуемое на освещение, даст энергию для механизации работ с тралом..." "Неоспоримо одно, -- заканчивает свой очерк А. Беляев, -- большой мурманский ветер поможет нам создать большой Мурман".

Еще одна смелая и неожиданная по тем временам идея в статье "Создадим Мурманский зоопарк": "Никаких клеток старых зверинцев -- этих буржуазных тюрем для зверей!.. Только "острова" зверей под открытым небом... Естественный полярный пейзаж без подмалевки!" (Олег Петрович Орлов, ленинградский исследователь жизни и творчества А. Беляева, рассказывает о дружбе писателя и известного дрессировщика Дурова. Мысли, высказанные в статье о зоопарке -- "Полярная правда" за 15 апреля 1932 года, -- как раз находятся в русле этих дружеских отношений и интереса Беляева к Дурову).

16 июля того же года Александр Беляев опубликовал в газете чисто деловую статью "Севтралтрест" должен иметь техническую станцию". Речь идет о создании мощного центра научно-технической пропаганды и опять талантливый автор проявил завидную инициативу.

Вот в номере "Полярной правды" за 10 сентября 1932 года появилась статья "Радиоузел должен решительно перестроить свою работу". С гневом пишет Беляев о "цыплячьем местничестве" руководителей, ответственных за радиовещание в тогдашнем Мурманске. По их воле в репродукторах "скрежещут, как колеса трамваев, граммофонные пластинки", которые от частого употребления давно потеряли свои первоначальные свойства. Между тем существуют технические возможности для регулярного приема и трансляции радиопередач из Москвы и Ленинграда. Почему же эти возможности не принимаются во внимание? Беляев вербует сторонников полезной идеи "сократить расстояние от Мурманска до часов Спасской башни" Писатель зримо представляет себе, как оно будет. "Незабываемая минута полярная ночь, мороз, ветер метет колючую снежную пыль, а радиорупор у почтовой конторы рассыпает чистые, как кристаллы, звуки рояля первоклассного пианиста".

Статья А.Р. Беляева вызвала многочисленные отклики. Под общим названием "В каждое рабочее общежитие, клуб, квартиру -- громко, четко, бесперебойно работающую радиоустановку" была напечатана целая подборка писем читателей.

В Мурманске той поры было совсем мало зелени. Предпринимались попытки раз бить цветники и газоны, но теплолюбивые растения южных областей гибли, не успев подняться над землей. Неугомонный Беляев написал письмо директору Киевского акклиматизационного сада Украинской Академии наук Н Ф Кащенко, проработавшему много лет в Сибири. Использовав ценные советы ученого, Александр Романович подготовил и опубликовал в "Полярной правде" (11 сентября 1932 года) заметку о том, как следует организовать озеленение в условиях Мурманска. "Вместо того. чтобы затрачивать заведомо безнадежный труд и деньги на посадку растений более южных растительных зон, не проще ли взять готовый материал -- карельскую березу, ель, сосну, иву, рябину и прочее?" -- спрашивает Беляев. По его мнению, надо переселять деревья из лесу. Среди дальних переселенцев писатель называет кедр, смородину, алданский виноград. Можно использовать кащенковские гибридные яблоки.

В другой заметке ("Полярная правда" за 17 сентября 1932 года) писатель ставит вопрос о рациональном использовании технической библиотеки.

Тем временем приближалось 75-летие со дня рождения и 50-летие научно-изобретательской деятельности великого советского ученого Константина Эдуардовича Циолковского. Беляев снова блеснул редким талантом писателя-фантаста и популяризатора науки. В этой теме он чувствовал себя как рыба в воде. Его статья "К Э Циолковский" напечатана 15 сентября 1932 года. Удивляет необыкновенное умение автора просто говорить о вещах сложных, малодоступных читателям того времени Беляев считает своим долгом познакомить северян с основами современной космонавтики, которые дал миру гениальный мечтатель из Калуги. В то же время писатель предупреждает читателей о "попытках использовать ракеты, как снаряды без пушек". Он даже называет столицу государства, откуда полетят эти снаряды без пушек Берлин! В то время Гитлер требовал от Гинденбурга, чтобы тот передал ему всю полноту власти. В центре Европы зрела фашистская угроза. Суровое предсказание писателя сбылось у нас на глазах. Через десять лет над затемненной Англией появились гитлеровские самолеты снаряды, зловещие "фау", несшие смерть и разрушение.

***

Беляев же, наверное, удостоился внимания «живогазетчиков», поскольку успел проявить себя непримиримым борцом с недостатками. Вот его заметки, опубликованные в многотиражке механических мастерских Севтралтреста «Заполярный металлист». Первый раз он предстает перед читателем в облике рабкора А. Б.:

«Беспризорный уголь лежит напротив мехмастерской около ж. д. полотна, он принадлежит мастерской, но так как никто за углем не наблюдает, то его таскают топить печи жители соседних бараков. Надо принять соответствующие меры. А. Б.

Беспризорный уголь: [Заметка] // Заполярный металлист (Мурманск), 1932, 22 июля (№4) – с.2 – [Под псевдонимом «А. Б.»]

<…>

2 года как работает бондарный завод, но до сих пор не позаботились поставить хорошей уборной, у существующей почти нет крыши, в стенах и полу аршинные щели, осенью и зимой тут можно простудиться. Чего же смотрит охрана труда, пишет рабкор А. Б.

[«2 года как работает бондарный завод…»] // Заполярный металлист (Мурманск), 1932, 22 июля (№4) – с.2 – [За подписью: рабкор А. Б.]

<…>

Трест прими меры. Около запасных ж. д. путей, на базе устроены склады бочек — тары под рыбу. Так как за бочками никто не наблюдает, то они, рассохшись, разваливаются, иногда и сознательно ломаются, а затем растаскиваются на дрова. Пишет рабкор А. Б.»[298].

Трест, прими меры // Заполярный металлист (Мурманск), 1932, 22 июля (№4) – с.2 – [За подписью: рабкор А. Б.]

Лейтмотив всех трех заметок — борьба за тепло: уголь, дрова, теплоизоляция.

А вот его выступление за полной подписью — о том, что в магазине ЗРК № 2 прохудилась крыша и стоит пойти дождю, как магазин и находящиеся в нем дорогие продукты заливает. Как же совладать со стихией? — спросит встревоженный читатель. И автор наставляет:

«Надо немедленно отремонтировать крышу, дабы избежать могущих быть серьезных убытков»[299].

Товары под угрозой // Заполярный металлист (Мурманск), 1932, 27 июля (№5) – с.2 — [За подписью: "А. Беляев"]

ЗРК — это закрытый рабочий кооператив, чьи блага доступны лишь сотрудникам данного предприятия или учреждения. Иными словами: кто у нас не работает, тот у нас и не ест. Иногда борьба за еду принимала формы самые идиотические, но от этого еще более жуткие.

*

288

Полярная правда. 1932. № 24. 28 января. С. 4.

289

Там же. № 49. 27 февраля. С. 3.

290

Там же. № 1. 1 января. С. 4.

291

Там же. № 72. 27 марта. С. 4.

292

Полярная правда. 1932. № 6. 6 января. С. 1.

293

Там же. № 60. 11 марта. С. 2.

294

Пьеса В. М. Киршона (1902–1938) «Город ветров» (1929) представляла собой романтическое (с участием сказителя-ашуга) изложение истории двадцати шести бакинских комиссаров.

295

Правильное наименование: УБЕКО-СЕВЕР (Управление по безопасности кораблевождения на Севере).

296

Об опытах М. Кащенко из Киевского акклиматизационного сада (КАС) Беляев писал годом раньше — «О КАС и персиковой косточке» (Революция и природа. Л., 1931. № 2. С. 60–63 [Подпись: А. Б.]).

297

Полтев К. В. Указ. соч. С. 124.

298

Заполярный металлист. 1932. № 4. 22 июля. С. 2.

299

Беляев А. Товары под угрозой //Заполярный металлист. 1932. № 5.27 июля. С. 2.

300

Заполярный металлист. 1932. № 13. 5 сентября. С. 1.

301

Беляев А. Спасайте архив по истории гражданской войны // Полярная правда. 1932. № 84. 9 апреля. С. 4.

302

Там же.

303

Здесь далее цитируется по: Беляев А. Р. Чудесное око //Беляев А. Полное собрание сочинений: В 7 т. М., 2009–2010. Т. 4 (2010).

304

Полярная правда. 1932. № 144. 22 июня. С. 1.

305

Там же. № 146. 24 июня. С. 4.

*

1932

Голубой уголь // Полярная правда. Мурманск (Далее: Полярная правда). 1932. № 60. 11 марта. С. 2.

Спасайте архив по истории гражданской войны // Полярная правда. 1932. № 84. 9 апреля. С. 4.

Создадим мурманский зоопарк // Полярная правда. 1932. № 89. 15 апреля.

Больные вопросы рабочего изобретательства // Полярная правда. 1932. № 118. 22 мая. С. 2 [Подпись: А. Б.].

ИТС и техпропаганда // Полярная правда. 1932. № 130. 5 июня. С. 2 [Подпись: А. Б.].

Севтралтрест должен иметь техническую станцию // Полярная правда. 1932. № 139. 16 июня. С. 3.

Озеленение Мурманска — забытый участок // Полярная правда. 1932. № 155. 5 июля. С. 4.

Радио-узел должен решительно перестроить свою работу // Полярная правда. 1932. № 211. 10 сентября. С. 4 [Подпись: А. Б.].

Еще об озеленении города // Полярная правда. 1932. № 221. 11.09. С. 4.

К. Э. Циолковский // Полярная правда. 1932. № 233. 15 сентября.

Будет ли этому конец? (Письмо из Севтралтреста) // Полярная правда. 1932. № 235. 17 сентября. С. 2.

Беспризорный уголь […]// Заполярный металлист. Мурманск (Далее: Заполярный металлист). 1932. № 4. 22 июля. С. 2.

[«2 года как работает бондарный завод…»] // Там же. С. 2 [Подпись: рабкор А. Б.].

Трест, прими меры // Там же. С. 2 [Подпись: рабкор А. Б.]. Товары под угрозой // Заполярный металлист. 1932. № 5. 27 июля. С. 2.

Славный путь к славному юбилею [К 40-летию литературной деятельности А. М. Горького] // Мурманский портовик. 1932. № 19. 26 сентября. С. 2 [Подпись: А. Б.].

З. Бар-Селла. Александр Беляев. М. МГ. 2013 (ЖЗЛ)

***

Отсутствуют тексты:

Создадим мурманский зоопарк // Полярная правда. 1932. № 89. 15 апреля;

К. Э. Циолковский ["Циолковский"] // Полярная правда. 1932. № 233. 15 сентября;

Беспризорный уголь […]// Заполярный металлист. Мурманск (Далее: Заполярный металлист). 1932. № 4. 22 июля. С. 2.

[«2 года как работает бондарный завод…»] // Там же. С. 2 [Подпись: рабкор А. Б.].

Трест, прими меры // Там же. С. 2 [Подпись: рабкор А. Б.].

Товары под угрозой // Заполярный металлист. 1932. № 5. 27 июля. С. 2.

Славный путь к славному юбилею [К 40-летию литературной деятельности А. М. Горького] // Мурманский портовик. 1932. № 19. 26 сентября. С. 2 [Подпись: А. Б.].

Государственный архив Мурманской области — Полярная правда за 1932 г.

***

1932 — "Голубой уголь", "Создадим Мурманский зоопарк", "Еще об озеленении

города", "Циолковский", "Севтралтрест должен иметь техническую станцию",

"Радиоузел должен решительно перестроить свою работу", "Будет ли этому конец?"

"Никаких клеток старых зверинцев-этих буржуазных тюрем для зверей! Только

"острова" зверей под открытым небом. Водоемы. Вольеры для птиц и мелких

зверьков. Естественный полярный пейзаж без "подмалевки". Подлинное полярное

небо. Что может быть лучше?..

Но такой зоопарк не только интересное и здоровое зрелище, в особенности в

Мурманске, так бедном зрелищами. В зоопарке можно развернуть большую научную и

просветительную работу"

"Создадим Мурманский зоопарк"

"Наши полярные ученые-энтузиасты будут отапливаться ледяными полярными

ветрами... Ветер, который причинял нам столько неприятностей, аварий, потерь,

будет служить нам. Нет ничего фантастического и в мысли "ветрофицировать" и наши

траулеры, установив на них ветряки... Неоспоримо одно — большой мурманский ветер

поможет создать нам большой Мурман".

"Голубой уголь"

"Представьте себе огромную ракету в виде яйцевидного, с заостренным верхним

концом вагона. Внутри вагона — каюта с запасом кислорода, продуктов для

путешественников и большой запас взрывчатого материала — пороха или нефти, газов

— вот вам и "звездолет".

"Если такой снаряд приобретет от взрыва скорость, примерно, в 11 километров

в секунду, то он может преодолеть земное притяжение и лететь хотя бы на Луну, на

Марс..."

"Циолковский"

* ЗЕЛЕНАЯ СТРАНА МЕНЯЕТ ГРАНИЦЫ

ХИБИНСКИЙ ХЛЕБ

Не было ничего нерушимее внешних границ Зеленой страны.

Таблицы Габерландта стояли на страже их.

Овсу требуется суммарно 1940 градусов тепла, чтобы созреть, ячменю — 1600, гороху — 2100, корнеплодам — 2500 градусов. Тут некого умолять, безнадежно просить о снисхождении.

В Хибинах, на Коле, куда ехал агроном из Ленинграда, сумма температур за весь возможный вегетационный период равнялась только 1135 градусам.

Конечно, он изучил, этот молодой эстонец, все, что могли поведать книги о той далекой угрюмой пустыне. Девяносто дней в году — без мороза, а если термометр держать на уровне почвы, то без заморозков наберется едва 55–60 дней. Он на зубок знал это. В его память врезалась жирная красная черта — она представлялась ему самодовольно разъевшейся, как преуспевающий бюргер, и почти, торжествующе отрезавшей в немецких таблицах Габерландта зерновые от Крайнего Севера. Абсолютный температурный предел!

И все-таки он ехал.

Что побуждало его?

Всегда важно и интересно проследить, в истоках ее, большую рождающуюся мысль.

Агронома мы назвали молодым. Но, в сущности, за плечами его уже был немалый жизненный опыт.

Иоганн Эйхфельд был эстонским крестьянином. Его детство, Деревенского паренька, закончилось в 1905 году. Старший брат участвовал в революционных волнениях. Вся семья оказалась под подозрением. Карательные отряды ворвались в деревню. Семейный очаг рухнул, Иоганн ушел из Эстонии. Бездомная молодость его была тяжела. Полицейское око всюду следило за ним. Он тянул лямку мелкого почтово-телеграфного чиновника с грошовым окладом, пока 1914 год не одел его в серую солдатскую шинель.

В тысяча девятьсот семнадцатом юноша впервые полной грудью вдохнул воздух, освеженный великой грозой. Как солдатский депутат, он попал в Питер. Вся жизнь Эйхфельда резко изменилась. Революция открыла ему доступ к знанию, о котором он страстно мечтал.

Он кончил Петроградский сельскохозяйственный институт.

Почему тянуло его именно к сельскому хозяйству? Может быть, это не требует объяснений: он был сыном крестьянина. Но хочется глубже и точнее понять человека.

Остзейские бароны в Эстонии сдавали крестьянам-арендаторам болота. Раскорчуй кривые заросли, мочажины, осуши, удобри, сделай плодородную землю из черной хлюпающей грязи и тогда ешь свой скудный хлеб. И эстонские крестьяне силой и властью терпеливого, неустанного труда совершали чудесное превращение. Не сами они, а владелец-барон пожинал плоды этого труда. Все же сеяли они хлеб в почву, созданную человеком, и не просто заставляли эти болота рожать, а украшали их: среди цветов, заботливо высаженных, стояли крестьянские жилища. Это — впечатление, которое выносит всякий, побывавший в эстонской деревне. И никогда никто — ни сорванец-мальчишка, ни случайный прохожий — не сорвет бестолку цветка, не испортит благоухающий расстеленный ковер, не сломает ветки сирени.

Эйхфельд знал все это не понаслышке. Это был быт поколений его предков, его семьи, то, с чем он вырос. И сам он ставит в связь с этим мироощущение своей молодости. Но чтобы созрело оно в сознательное мировоззрение, потребовалось и многое другое, помимо того, с чем послала его в жизнь эстонская деревня: нелегкие годы юности и раздумья о судьбе брата, присужденного к смерти, и прочитанные книги, смелые и светлые, об иной судьбе для миллионов людей, чем выпадавшая им в течение столетий, и воздух великой страны, где миллионы людей уже начинали строить эту новую судьбу.

А то, что его мировоззрение, сложившись в нем, стало всепоглощающим и повелительно определило все его существование, — это уже особенность его личная, эйхфельдовская.

Нельзя и несправедливо, чтобы человек был обречен жить на черном и бесплодном болоте.

Невозможно, чтобы оно одержало верх над человеком.

Я ищу более точного слова для обозначения той идеи и одновременно того ощущения, которое властно владело им: ненависть? Возмущение? Может быть, просто непризнание неустроенности земли; и вместе с тем уверенность во всемогуществе человеческого труда, которому суждено преобразить землю и создать красоту на ней.

В 1920 году Эйхфельд вместе с геологом профессором П. А. Борисовым поехал в Карелию. Едва треть земли занимали здесь нищие посевы. Две трети пустовали, заваленные валунами, ржавые от болотных мхов. Бедные деревни пугливо ютились на моренах.

Было голодно в стране в том суровом году. Республика жестоко сражалась с интервентами на фронтах гражданской войны. По городам и селам, по полям в бурьяне, по молчащим цехам заводов, по железнодорожным путям, где редко проползали медленные поезда с людьми на подножках, людьми на крышах, гуляла страшная гостья с именем, неведомым для тех, кто родился позже: разруха....

https://coollib.net/b/213718/read#t49

На фотографии, которую Беляев прислал жене, он снят в унтах и малице с капюшоном.

По возвращении его в Ленинград в ноябрьском номере "Вокруг света" за 1932 год читатель снова встречается с именем Александра Беляева под очерком "Огни социализма, или господин Уэллс во мгле". Это великолепный очерк о Днепрострое, фантастический очерк о фантастической стройке. Это начало нового этапа в работе писателя -- этапа социалистической темы, которую он разовьет в "Звезде КЭЦ" и в "Лаборатории Дубльвэ".

Олег Орлов. А. Р. Беляев (биографический очерк), стр. 497-516

Александр Беляев. Собрание сочинений в восьми томах. Том 8. М.: Молодая гвардия, 1964 г.

https://fantlab.ru/blogarticle65941

Вот ушел в плаванье из Мурманска на рыболовном траулере...

О. Орлов. Предисловие к "Прогулке на гидроаэроплане"

https://fantlab.ru/blogarticle52600

***

***

Мурманская Научка

В Мурманск за фантастическими идеями

28 мая 2019

В 2019 году исполнилось 135 лет со дня рождения писателя – фантаста Александра Беляева. Писатель приехал в Мурманск в начале 1932 года. «Голова профессора Доуэля», «Человек-амфибия», «Остров погибших кораблей» — все это уже вышло из-под его пера. В Мурманске Беляев устроился работать юрисконсультом.

«Полярная правда» 11 марта, 1932 год

В очерке «Голубой уголь» от 11 марта 1932 года Александр Романович называет Кольский Север счастливым местом, где ветер дует круглый год с силой, вполне достаточной для вращения ветряков и генераторов. «Ветер здесь работает без выходных дней». Автор выдвигает идею создания «аэроэлектростанции» при помощи хитроумного соединения ветряка с насосом: «Перед «Ветростроем» на Мурмане вообще и в городе Мурманске в частности открываются огромные перспективы. Ветер, который был нашим бичом, который причинял нам столько неприятностей, аварий, потерь, крепко взнузданный, будет служить нам. Мы заставим его помогать нашему строительству, нашему производству: тянуть вагонетки подвесной дороги, пилить доски на лесопильном заводе, поднимать воду в наши дома, отоплять, освещать их, разгружать траулеры и вагоны, нагружать океанские пароходы — механизировать работы порта и Тралбазы. Нет ничего фантастического и в мысли «ветрофицировать» и наши траулеры… Ветер сбережет топливо, расходуемое на освещение, даст энергию для механизации работ с тралом…».

Тема создания аэроэлектростанции на "голубом угле" — ветре — продолжена А. Карамышевым в статье «Голубой уголь» в журнале «Карело–Мурманский край» № 7/8 за 1934 год.

Позже, вспоминая Мурман, Беляев писал в романе «Чудесное око»: «Удивительный край!.. Здесь все наоборот: «солнечные ночи», «ночные дни». В этих краях люди выбирают квартиры окнами не на юг, а на север, потому что северный ветер, пролетая над теплым течением Гольфстрима, нагревается, а южный — охлаждается над ледяным горным плато тундры. Суровый край, тяжелый климат. Но всего этого не ощущаешь, даже не замечаешь — так интересен здесь человек и его дело».

Некоторые идеи писателя изложены в материалах, опубликованных газете «Полярная правда» в 1932 году.

«Полярная правда» 11 марта, 1932 год

В очерке «Голубой уголь» от 11 марта 1932 года Александр Романович называет Кольский Север счастливым местом, где ветер дует круглый год с силой, вполне достаточной для вращения ветряков и генераторов. «Ветер здесь работает без выходных дней». Автор выдвигает идею создания «аэроэлектростанции» при помощи хитроумного соединения ветряка с насосом: «Перед «Ветростроем» на Мурмане вообще и в городе Мурманске в частности открываются огромные перспективы. Ветер, который был нашим бичом, который причинял нам столько неприятностей, аварий, потерь, крепко взнузданный, будет служить нам. Мы заставим его помогать нашему строительству, нашему производству: тянуть вагонетки подвесной дороги, пилить доски на лесопильном заводе, поднимать воду в наши дома, отоплять, освещать их, разгружать траулеры и вагоны, нагружать океанские пароходы — механизировать работы порта и Тралбазы. Нет ничего фантастического и в мысли «ветрофицировать» и наши траулеры… Ветер сбережет топливо, расходуемое на освещение, даст энергию для механизации работ с тралом…».

Еще одно смелое для того времени предложение Беляева опубликовано в заметке «Создадим Мурманский зоопарк» в газете «Полярная правда» от 15 апреля 1932 года. «Никаких клеток старых зверинцев, — только «острова» зверей под открытым небом… Естественный полярный пейзаж без подмалевки».

11 сентября 1932 года в «Полярной правде» размещены размышления писателя о проблемах озеленения в Заполярье. «Вместо того, чтобы затрачивать заведомо безнадежный труд и деньги на посадку растений более южных растительных зон, не проще ли… взять готовый материал — карельскую березу, ель, сосну, иву, рябину и прочее». «Противоположный берег Кольского зaливa весь покрыт зеленью, a нa мурмaнских площaдях торчaт редкие черные веники». Александр Романович решил помочь делу и написал письмо директору Киевского акклиматизационного сада украинской академии наук Н. Ф. Кащенко, проработавшему много лет в Сибири. Так с помощью Беляева в городе появилась сирень и рябина, а Мурманск впоследствии стали называть «рябиновый город».

Мурманская Научка

В Мурманск за фантастическими идеями

28 мая 2019

В 2019 году исполнилось 135 лет со дня рождения писателя – фантаста Александра Беляева. Писатель приехал в Мурманск в начале 1932 года. «Голова профессора Доуэля», «Человек-амфибия», «Остров погибших кораблей» — все это уже вышло из-под его пера. В Мурманске Беляев устроился работать юрисконсультом.

Позже, вспоминая Мурман, Беляев писал в романе «Чудесное око»: «Удивительный край!.. Здесь все наоборот: «солнечные ночи», «ночные дни». В этих краях люди выбирают квартиры окнами не на юг, а на север, потому что северный ветер, пролетая над теплым течением Гольфстрима, нагревается, а южный — охлаждается над ледяным горным плато тундры. Суровый край, тяжелый климат. Но всего этого не ощущаешь, даже не замечаешь — так интересен здесь человек и его дело».

Некоторые идеи писателя изложены в материалах, опубликованных газете «Полярная правда» в 1932 году.

«Полярная правда» 11 марта, 1932 год

В очерке «Голубой уголь» от 11 марта 1932 года Александр Романович называет Кольский Север счастливым местом, где ветер дует круглый год с силой, вполне достаточной для вращения ветряков и генераторов. «Ветер здесь работает без выходных дней». Автор выдвигает идею создания «аэроэлектростанции» при помощи хитроумного соединения ветряка с насосом: «Перед «Ветростроем» на Мурмане вообще и в городе Мурманске в частности открываются огромные перспективы. Ветер, который был нашим бичом, который причинял нам столько неприятностей, аварий, потерь, крепко взнузданный, будет служить нам. Мы заставим его помогать нашему строительству, нашему производству: тянуть вагонетки подвесной дороги, пилить доски на лесопильном заводе, поднимать воду в наши дома, отоплять, освещать их, разгружать траулеры и вагоны, нагружать океанские пароходы — механизировать работы порта и Тралбазы. Нет ничего фантастического и в мысли «ветрофицировать» и наши траулеры… Ветер сбережет топливо, расходуемое на освещение, даст энергию для механизации работ с тралом…».

Тема создания аэроэлектростанции продолжена в статье «Голубой уголь» в журнале «Карело–Мурманский край» № 7/8 за 1934 год.

«Карело – Мурманский край» № 7/8, 1934 год

Еще одно смелое для того времени предложение Беляева опубликовано в заметке «Создадим Мурманский зоопарк» в газете «Полярная правда» от 15 апреля 1932 года. «Никаких клеток старых зверинцев, — только «острова» зверей под открытым небом… Естественный полярный пейзаж без подмалевки».

11 сентября 1932 года в «Полярной правде» размещены размышления писателя о проблемах озеленения в Заполярье. «Вместо того, чтобы затрачивать заведомо безнадежный труд и деньги на посадку растений более южных растительных зон, не проще ли… взять готовый материал — карельскую березу, ель, сосну, иву, рябину и прочее». «Противоположный берег Кольского зaливa весь покрыт зеленью, a нa мурмaнских площaдях торчaт редкие черные веники». Александр Романович решил помочь делу и написал письмо директору Киевского акклиматизационного сада украинской академии наук Н. Ф. Кащенко, проработавшему много лет в Сибири. Так с помощью Беляева в городе появилась сирень и рябина, а Мурманск впоследствии стали называть «рябиновый город».

«Полярная правда» 11 сентября 1932 года

Писатель боролся за устранение недостатков в нашем городе. Призыв к решению сиюминутных проблем нашел отражение в заметках, опубликованных в многотиражке механических мастерских «Севтралтреста» «Заполярный металлист». Здесь писатель предстал перед читателями в облике рабкора А. Б.

Впечатления от жизни фантаста в заполярной столице в дальнейшем вошли в два его романа – «Чудесное око» и «Под небом Арктики».

Роман «Чудесное око» впервые был опубликован в 1935 году на украинском языке. В произведении Мурманск — центр социалистического, когда-то дикого, но преображенного Севера: «Мурманск… Консервные и засолочные заводы… Горы рыбы… Оленьи стада… Оленьи колхозы и совхозы… И здесь — перерабатывающие заводы. Сверкает огнями флотационная фабрика города Кировска. Шумят заполярные гидроэлектростанции. Серебряной лентой протянулся Беломорский канал». Интересен символ затонувший город – корабль «Левиафан». Он же — в "Чудесном оке". Не с легкой ли руки Беляева появился этот термин в кинематографе?

В 1938 году вышел роман «Под небом Арктики» — история о путешествии американского рабочего в сопровождении советского инженера по советскому Заполярью. Беляев выдвинул идеи отопления Арктики и Антарктиды, уничтожения вечной мерзлоты, описал подземный арктический курорт, превращенный в вечнозеленый рай. «Внизу горели огни траловой базы. Высоко вздымались корпуса рыбообрабатывающих цехов. Гремели лебедочные цепи. У пристани стояли траулеры. Одни разгружались, другие готовились к отплытию. Сновали транспортеры: к складам — с рыбой, от складов — с солью». И в другом месте: "Мурманск… Консервные и засолочные заводы… Горы рыбы…».

Замечательные статьи о жизни писателя-фантаста Александра Беляева написал мурманский журналист, историк и краевед Д. Ермолаев. Статья «Мурманские идеи писателя-фантаста» опубликована в газете «Вечерний Мурманск» 10 октября 2014 года и «Мурман фантастический. Заполярные мечты автора «Человека-амфибии» в газете «Мурманский вестник» 23 марта 2017 года.

Произведения Александра Беляева широко представлены в фонде нашей библиотеке. Их можно взять на дом в зале художественной литературы. Статьи из краеведческих журналов доступны нашим читателям в печатном виде, а также в электронной библиотеке «Кольский Север» в разделе «Периодика».

https://dzen.ru/a/XO0Xj7JEvQCvsAFd#:~:tex....

***

Глава двадцатая

ПОЛЯРНАЯ МЕЧТА

В 1932 году Беляев совершил самый удивительный, наверное, поступок в своей жизни. Страдающий костным туберкулезом писатель, для которого и ленинградский климат был непереносим, вдруг, бросив все, уезжает за полярный круг!

Тут надо ответить сразу на два вопроса — что заставило писателя оставить благоустроенный Ленинград и отчего пунктом назначения стал Мурманск?

Итак, год 1932-й… Чем он отличался от предыдущего? В области фантастики отличия громадные — за весь год во всем СССР было опубликовано — в периодике и отдельными книгами — 8 (восемь!) произведений научно-фантастического жанра. Это меньше, чем вышло в 1931 году произведений одного Беляева!

Многим пишущим пришлось в том году плохо — появился Оргкомитет по созданию Союза советских писателей. Союз создали лишь два года спустя, но все прочие литературные организации были упразднены немедленно. Остались только горкомы писателей при ЦК Союза бумажников и печатников. Означенный союз и созвал их на Всесоюзное совещание. А 21 июля 1932 года выяснилось, что «многие писатели из-за необеспеченности идут в бухгалтеры, переводчики и т. д., писателей также посылают на посевную, нет даже средств на их отправку на курорт, нет путевок»[282].

Итак, то была общая писательская беда. Но что вызвало такие гонения именно на фантастику и фантастов? Ведь, чтобы фантастику перестали печатать столь единодушно и одновременно, должно было появиться какое-то распоряжение, обязательное к исполнению. Но никто такого распоряжения еще не отыскал… Непроницаемая загадка!

И еще непонятно, почему от нужды пришлось спасаться именно на Крайнем Севере. Ведь кто-то устроился переводчиком. Образованных людей в России осталось мало, так что вакансии наверняка были. А Беляев не только знал иностранные языки, но и переводить ему случалось[283]. Почему же он такую возможность отверг?

Или не только призрак голодной смерти был причиной отъезда, а что-нибудь посерьезнее?

Вот, например, в том же 1932 году на Кольский полуостров спешно отъехал из Москвы Лев Ошанин, будущий поэт-песенник. Пошли слухи, что кому-то никак не дает покоя его социальное происхождение — из дворян. Тут-то друзья и присоветовали сменить место жительства. Три года провел он в добровольной ссылке — вначале работал на апатитовой фабрике в Хибиногорске, затем директором клуба горняков и, наконец, разъездным корреспондентом газеты «Кировский рабочий»… Здесь его и настиг донос — из комсомола исключили, из газеты уволили[284]. Ожидаемого продолжения, впрочем, не последовало — Ошанин вернулся в Москву и был принят в Литературный институт.

Так что о причинах отъезда Беляева позволительно строить самые разнообразные догадки…

Но почему же все-таки местом пребывания был избран именно Мурманск? И что такое Мурманск?

29 июня 1916 года министр путей сообщения Трепов (сын того самого, что в октябре 1905-го в Петербурге приказал: «Патронов не жалеть!», так что обошлось вообще без выстрелов) имел счастье всеподданнейше доложить Его Императорскому Величеству соображения свои о преобразовании возникшего у станции «Мурман» железнодорожного поселка в городское поселение. И Его Императорскому Величеству благоугодно было изложенное предложение Высочайше одобрить.

Об официальном существовании города торжественно объявили 21 сентября (4 октября) 1916 года и отслужили молебен.

Город получил имя Романов-на-Мурмане, а инженер Б. В. Сабанин представил его генеральный план. Размещался город на двух уровнях: первый — порт и железная дорога, второй — 17 проспектов и улиц. Три — параллельно железной дороге, две — перпендикулярно ей, еще две улицы обозначили дальнюю окраину, а десять веером разошлись от центральной площади. Главные улицы носили имена лиц царствующего дома: в честь великих княжон — Мариинская и Ольгинская, наследника — Алексеевская, августейшего брата — Михайловская, а нынешний проспект Ленина (бывший Сталина) — Николаевская…

Что было замечательного в том плане? А то, что в основу был положен план Петрограда. Случайно? Нет, с заранее обдуманным намерением.

Ведь что такое Петербург — Петрополь — Петроград? Столица империи и окно в Европу. И более двух веков окно это было открыто настежь. Пока в августе 1914-го Россия не вступила в Великую европейскую войну. И немцы это окно захлопнули. Даже форточки не оставили. И императорский Балтийский флот оказался заперт в портах, где невоюющим экипажам не оставалось ничего иного, как растить в себе революционную ярость.

А тут грандиозная идея — прорубить новое окно, незамерзающее и такое широкое, что ни минами, ни субмаринами его не перегородить.

Показать немцу, что Россию в угол не поставишь и не загонишь.

И станет твердой пятой на Ледовитом океане новый российский город.

Да не просто город, а град, во всем подобный Петрограду. Сегодня еще в колыбели, а завтра молодая столица России-победительницы. И Николай Второй войдет в историю как Николай Великий!

Вы никогда ни о чем подобном не слыхали? Тогда читайте:

«Россия, заменив нынешнюю северную столицу полярною, у незамерзающего Варангерфиорда, вместе со всем христианско-европейским человечеством откроет новую борьбу на два фронта: с экваториальным, тропическим жаром с одной стороны и с полярным холодом — с другой».

Это пророчествовал Николай Федоров[285]. Не знаю, читал ли его инженер Борис Сабанин. Но Александр Беляев, скорее всего, это прочел или услышал от федоровца Сетницкого.

И идея замечательная — великая русская полярная мечта!

Не эта ли мечта позвала Беляева в Мурманск?

Как уверял Олег Орлов (видимо, со слов вдовы), свой путь на север Беляев начал с конторы треста «Ленрыба». Пришел он по объявлению о найме на работу. Так что, скорее всего, не писатель просил отправить его куда подальше, а ему предложили вакансию в Мурманске.

Чем мог прельстить безработного Мурманск — понятно: повышенным окладом жалованья, 10-процентной «северной» надбавкой и еще тем, что из всех медвежьих углов то был единственный, куда из Ленинграда можно было доехать не на перекладных, а (спасибо Николаю Второму!) на поезде.

А вот зачем Мурманску понадобился Беляев? Больной писатель, практически — инвалид! Чтобы такого послать в Заполярье, очень веские причины нужны… И они были — партия и правительство объявили добычу рыбы в Баренцевом море первоочередным делом, а населения во всем Мурманском округе было в 1931 году меньше тридцати тысяч… Значит, трудоспособных еще меньше! По партмобилизации пригнали из Ленинграда инженеров и партработников, а дело стоит! И тогда объявили массовый набор рабочей силы по всей стране. Но достаточного количества охотников не нашлось, и пришлось требования к кандидатам резко снизить. Тем более если речь шла о претенденте на канцелярскую работу. А там пусть вернется в Ленинград хоть в гробу, свою роль он уже сыграл — повысил процент завербованных!

Какова же была причина столь острой нужды в людях и именно в Мурманске? Ответ — селедка!

Славилась она дешевизной и любовью широких народных масс.

В продуктовых карточках ее даже не включали в категорию «рыба», и в таблице она занимала почетное четвертое место — сразу после хлеба, крупы и мяса.

А по нормам снабжения 1929/30 года каждому владельцу карточки полагалось (в зависимости от категории) от 250 до 800 граммов селедки в месяц[286].

До Первой мировой войны половина всей съеденной в России селедки была импортной. А остальную добывали на Каспии. До конца 1920-х, когда с появлением колхозов уловы резко снизились. А импортная селедка исчезла еще раньше — как только грянула Октябрьская революция.

Тут, как назло, окончательно завершилась еще одна революция — на этот раз «революция сверху». Так Сталин торжественно назвал коллективизацию и ликвидацию кулачества как класса. И наступил голод. Не стало хлеба, крупы, мяса и селедки. Нечем было отоваривать карточки.

И тогда произошло чудо: в 1931 году и в совершенно неурочное время — зимой! — в Баренцево море хлынули несметные косяки сельди. Море превратилось в кашу, такую густую, что воткнутая в воду палка торчала стоймя! Рыбу черпали корзинами, лопатами, руками… Потыкавшись в берег, рыба вознамерилась уйти в открытое море. Ее пытались удержать — перегородили заливы сетями. Куда там — живой напор был таким, что самые прочные сети разлетелись в клочья. Тут бы ее и брать рыболовецким судам… Но оказалось, что судов-то в Мурманске и нет! То есть суда есть, но без капитанов и мотористов.

Пришлось партии и правительству решать и селедочный вопрос.

Надо, впрочем, сказать несколько слов о природе чуда. Дело в том, что массовые заплывы сельди к мурманским берегам случались и раньше — в 70-х годах XVIII века, в 90-х XIX, а еще в 1902-м и 1903-м… Зато в прочие годы сельди в Баренцевом море не было вообще.

Сельдь водится и в Белом море. Но, отличаясь отменным вкусом, она совершенно не выдерживает длительного хранения. Кроме того, и уловы ее составляют не десятки миллионов пудов, как на Каспии, а всего 120–150 тонн в год. Так что где ее ловят, там и съедают.

И вот в 20-е годы XX века сотрудники Государственного института океанографии установили, что мурманская сельдь совсем не похожа на беломорскую. И не только тем, что ее можно хранить. В Белом море водится сельдь тихоокеанского вида, а в Баренцевом море — атлантического. Мало того, мурманскую сельдь и сельдью можно назвать с большой натяжкой — это молодь норвежской сельди. То есть неполовозрелая. И к Мурману она приплывает, когда из-за случайного генетического сбоя вдруг происходит небывалый рост популяции, проще говоря, демографический взрыв. И прогнозу такие отклонения от нормы не поддаются.

Понятно, что авторов этого ненужного открытия назвали «предельщиками», обвинили во вредительстве и расстреляли. Зато вместо одного Севгосрыбтреста учредили два — Севтралтрест и Мургосрыбтрест, и стали гнать в Мурманск рабочую силу — ведь огромные косяки сельди приплыли в Баренцево море и на следующий — 1932 год.

Весной приехал сам нарком снабжения СССР А. И. Микоян и объяснил, в чем корень проблемы: хронический недолов, гибель судов, полный хаос на строительстве порта и холодильников произошли из-за нехватки специалистов. И на собрании работников Севтралтреста воскликнул: «Назовите мне человека, знающего это проклятое дело! Кто бы он ни был по своему социальному происхождению, по своему отношению к советской власти, я его поставлю во главе дела».

Все сидевшие в зале да и сам Микоян прекрасно знали, кто этот человек — член правления и фактический глава Севгосрыбтреста С. В. Щербаков, год назад с санкции Микояна[287] расстрелянный заодно с ихтиологами.

Приезжал и Киров — Мурманский район до 1938 года входил в Ленинградскую область… Указал, что неправильно выгружают рыбу с сейнеров — вручную или, в лучшем случае, гужевой тягой. Совершенно верное указание — на весь мурманский порт имелось три электролебедки. Но электричества не хватало даже на освещение.

Когда не мог приехать сам, Киров будоражил рыболовов телеграммами, в которых громил «враждебные „теории случайности“ сельдяного промысла на Мурмане».

Так большевики переделывали природу — телеграммой. Взяли и объявили рыбью молодь половозрелой селедкой. А когда стало очень надо, то и двенадцатилетних детей — взрослыми. По крайней мере, в одном отношении — вполне зрелыми для судебного приговора.

Вернемся, однако, в город Мурманск. Что представляла собой несостоявшаяся полярная столица России в 1932 году?

Каменная котловина, на дне которой — Кольский залив, незамерзающий и черный, как чернила. Напротив города он суживается до полутора километров и вполне походит на Неву. И только четырехметровый прилив и запах соленой воды раскрывают правду — перед нами не река, а часть океана. Первое каменное здание построили к десятилетию Октября, в 1927 году. Все остальное — временное: электростанция, водопровод, самотеком подающий воду из озерца над городом, бревенчатые пристани и дощатые бараки. Доски добываются из ящиков, в которых перевозятся железнодорожные грузы. Имеются и образчики оригинальной мурманской архитектуры — из листового гофрированного железа. Выглядит как разрезанный вдоль цилиндр с дощатыми торцами, положенный на землю. Такое строение называлось «чемодан». Единственный вид городского транспорта — «декавилька»: построенная англичанами в 1918 году узкоколейка (полметра шириной) на бензомоторной тяге. Названием своим она обязана французскому инженеру Полю Декавилю, спроектировавшему такое средство передвижения еще в XIX веке. Единственная десятикилометровая линия вела от морского порта и вокзала через город к угольным причалам Зеленого Мыса. Вместо вагонов — открытые всем ветрам и непогодам вагонетки. Улицы обозначены, но тротуаров нет, равно как и мостовых. Домов тоже нет — только одноэтажные бараки. Но идет и упорная борьба за культуру быта. Главная мурманская газета призывает: «В конкурс на лучший барак вовлечь широкие слои трудящихся»[288]. Через месяц — новый клич: «Развернуть сеть образцовых бараков. Обеспечить бараки дровами. Наладить бесперебойное снабжение бани дровами»[289].

Не забыта и просто культура: первое каменное здание отдано под Художественный музей, а театр Мурманского совета профсоюзов (МСПС) представляет спектакль «Командные высоты» («Снимать верхнее платье обязательно. Вешалка 10 копеек»[290]).

Театр — в самом центре культурной борьбы. В газете напечатана анонимная, а по тону редакционная заметка:

«Не „Гроза“ и „Доходное место“ нужны рабочему зрителю Мурманска»[291].

«Уже около полугода, — напоминает газета, — работает в Мурманске театр ОСПС (окружного совета профсоюзов. — З. Б.-С.)». И что получилось? Театр «взял курс на классику („Ревизор“, „Гроза“, „Горе от ума“) и дошел до самой низкопробной халтуры — „Шальная пуля“». Вывод: «За ширмой окрпрофсовета работает театр старого торгашеского типа»! А рабочему зрителю Мурманска нужны не… (см. выше).

Представления свои театр давал в клубе ОГПУ. Оно и понятно: клуб занимал самое лучшее (с гардеробом!) помещение в городе, а для хозяев клуба вход на спектакли был бесплатным. Чекисты вообще умели устраиваться… Вот только завидовать им не надо — в Мурманск чекисты попадали не по своей воле, а за всякого рода проступки.

Кроме куцего лета и непомерно долгой зимы, в Мурманске есть еще времена суток — полярный день (с 23 мая по 21 июля) и полярная ночь (с 2 декабря по 11 января).

Судя по датам беляевских публикаций в «Полярной правде» (март — сентябрь), полярную ночь он не застал и сопутствующую ей депрессию не испытал. Что касается исполнения им служебных обязанностей, тут мы информацией не располагаем, зато во всем остальном был он весьма деятелен и активен.

Некто С. Банк открыл новый вид энергии. К уже известным каменному (черному) углю и силе воды (белому) он прибавил доселе неведомый — красный: энтузиазм, то есть сердце, мускулы и волю людей новой, советской формации[292].

Оно и понятно: все работы в Мурманске производятся вручную, и получается, что это не просто хорошо, а замечательно!

Первая мурманская статья Беляева называется «Голубой уголь»[293].

«Большой Мурман предъявит большой спрос на энергию. Об этом мы должны уже сейчас подумать. <…> Ископаемым топливом, углем, нефтью, природа не побаловала нас, быть может, оно и есть в районе Мурмана, но о нем мы еще не знаем. Водные источники энергии — „белый уголь“ лежат несколько южнее, притом их запасы ограничены.

Зато у нас есть под рукой неистощимый, доступный источник энергии — ветер или „голубой уголь“. „Ветрострой“ обладает такой мощностью, что оставляет далеко позади себя все Днепрострои вместе взятые. Высчитано, что мировые запасы энергии ветра равны 8 миллиардам 200 млн лошадиных сил, — в 7 раз больше всех мировых двигателей. И если до сих пор энергия ветра использовалась незначительно, то только потому, что ветер капризен и непостоянен.

Но есть также „счастливые“ места на земном шаре, где ветер дует круглый год с силою, вполне достаточной для вращения ветряков и роторов, — для превращения его в электрическую энергию.

К таким счастливым местам относится город Мурманск, со всем Мурманским округом.

С легкой руки писателя Киршона, за Баку закрепилось название „город ветров“[294]. У нас нет под рукой в данный момент сравнительных данных, но мы с полной уверенностью можем сказать, что Мурман имеет не меньшее право называться „Городом ветров“».

На этом Беляев патетическое вступление заканчивает и переходит к конкретным предложениям:

«Метеорологическая станция Убеко-Севера[295] в Мурманске ведет многолетние наблюдения, регистрируя три раза в день „случаи“ ветра и его силу. Эти наблюдения говорят о том, что в Мурманске в продолжение года не бывает ни одного „случая“ на день, — из трех суточных проверок, полного отсутствия ветра. Среднегодовая сила ветра равна примерно 4,5 метра в секунду, — сила вполне достаточная, чтобы приводить в движение ветряки ЦАГИ, — Центрального Аэродинамического Государственного Института… <…>

Первая ласточка „Ветростроя“ уже прилетела к нам. В Полярном делается ветряк ЦАГИ. При его помощи наши полярные ученые энтузиасты будут отопляться ледяными полярными ветрами. Разве это не звучит как фантастика. А между тем при современной технике ничего не может быть проще, ветер будет приводить в действие электромашину, а электричество — обогревать. Сложный вопрос — о снабжении биологической станции дровами — разрешается. Мощный ветер будет превращен в тепло и свет.

Как во всяком деле, здесь встретим некоторые трудности. Так ветряк спроектирован для установки на мягком грунте, — (рассчитан на [забивание) стоек в землю), в Полярном же почва скалистая. Затем в силу особенностей именно с. Полярного, остается неизвестным, как скажется на работе ветряка возможное оледенение его крыльев. Но эти трудности, конечно, будут преодолены. <…>

Ветер, который был нашим бичом, который причинял нам столько неприятностей, аварий, потерь, крепко взнузданный, будет служить нам.

Мы заставим помогать его нашему строительству, нашему производству: тянуть вагонетки подвесной дороги, пилить доски на лесопильном заводе, поднимать воду в наши дома, отоплять, освещать их, разгружать траулеры и вагоны, нагружать океанские пароходы — механизировать работы порта и Тралбазы.

Нет ничего фантастического и в мысли „ветрофицировать“ и наши траулеры, установив на них ветряки роторные инженера Б. Каминского, ветер сбережет топливо, расходуемое на освещение, даст энергию для механизации работ с тралом и т. д.».

В газете опечатка — следует читать: «инженера Б. Кажинского», того самого, что во «Властелине мира» назван Качинским. Передачей мыслей на расстояние он занимался для души, а основной его специальностью были ветросиловые установки. Понятно теперь, кому обязан своей осведомленностью Беляев…

Еще Беляев предлагал открыть в Мурманске зоопарк и заняться озеленением города. Призывал не сажать больше дубы и клены (напрасный труд!), заменив их полярными породами деревьев — сосной, карельской березой, северной ивой… Противоположный берег Кольского залива весь покрыт зеленью, а на мурманских площадях торчат редкие черные веники. И еще неплохо бы обратиться к академику Миколе Кащенко из Киева, который вывел «морозостойкую яблоню, скрестив местную привычную к лютым сибирским морозам дикую яблоню — кисло-горькие плоды которой не превышали величиной вишневую косточку — с европейскими сортами. И гибридные яблони начали давать плоды вкусные, сочные, только размером несколько уступающие своим европейским родителям». Правда, Кащенко потратил на это 20 лет, но пусть молодежь этим и займется. Вот, кстати, и адрес академика[296].

Со страниц газеты требовал Беляев снабдить Севтралтрест пристойной радиостанцией, не отмахиваться от изобретателей и рационализаторов… Словом — вел себя как настоящий общественник.

В 1970-е годы, прознав о пребывании Беляева в Мурманске, журналист Константин Полтев принялся искать людей, встречавшихся тогда с писателем. Никого не отыскал и рассказал о своей беде по местному телевидению. И тогда откликнулся Михаил Наумович Гринберг и сообщил, что Беляев («худощавый интеллигент в пенсне») сочинял куплеты для «живой газеты». Куплеты Гринберг запомнил и даже спел (в главе «Златые горы» мы их уже цитировали). Интереснейшая, кстати, биография у Михаила Наумовича. Приехал он в Мурманск на должность грузчика, скрыв от вербовщика свою настоящую профессию — преподаватель музыки. С Беляевым его познакомил местный журналист по фамилии Зайцев. Журналист без обиняков заявил Гринбергу, что ему поручили подбить музыканта на участие в «живой газете». Представления устраивались в клубе госторговли, его иногда еще называли Дворцом труда. Гринберг согласился. Был он тогда крайне молод, и «участие в многочисленных и многолюдных представлениях, — признался он 43 года спустя, — доставляло мне неповторимое удовольствие». Из Мурманска он так никогда и не выбрался, но на волне успеха спустя какое-то время смог вернуться в родную стихию: возглавлял музыкальную часть областного театра, выступал с фортепианными концертами по местному радио, стал первым директором первой в городе музыкальной школы…[297]

Ясно, что не романтика дальних странствий вынудила юношу сбежать за полярный круг и в грузчики. Ведь при первой же возможности он снова занялся музыкой. Какая же нужда заставила его скрываться там, где никто ничего о нем не знал?

Беляев же, наверное, удостоился внимания «живогазетчиков», поскольку успел проявить себя непримиримым борцом с недостатками. Вот его заметки, опубликованные в многотиражке механических мастерских Севтралтреста «Заполярный металлист». Первый раз он предстает перед читателем в облике рабкора А. Б.:

«Беспризорный уголь лежит напротив мехмастерской около ж. д. полотна, он принадлежит мастерской, но так как никто за углем не наблюдает, то его таскают топить печи жители соседних бараков. Надо принять соответствующие меры. А. Б.

<…>

2 года как работает бондарный завод, но до сих пор не позаботились поставить хорошей уборной, у существующей почти нет крыши, в стенах и полу аршинные щели, осенью и зимой тут можно простудиться. Чего же смотрит охрана труда, пишет рабкор А. Б.

<…>

Трест прими меры. Около запасных ж. д. путей, на базе устроены склады бочек — тары под рыбу. Так как за бочками никто не наблюдает, то они, рассохшись, разваливаются, иногда и сознательно ломаются, а затем растаскиваются на дрова. Пишет рабкор А. Б.»[298].

Лейтмотив всех трех заметок — борьба за тепло: уголь, дрова, теплоизоляция.

А вот его выступление за полной подписью — о том, что в магазине ЗРК № 2 прохудилась крыша и стоит пойти дождю, как магазин и находящиеся в нем дорогие продукты заливает. Как же совладать со стихией? — спросит встревоженный читатель. И автор наставляет:

«Надо немедленно отремонтировать крышу, дабы избежать могущих быть серьезных убытков»[299].

ЗРК — это закрытый рабочий кооператив, чьи блага доступны лишь сотрудникам данного предприятия или учреждения. Иными словами: кто у нас не работает, тот у нас и не ест. Иногда борьба за еду принимала формы самые идиотические, но от этого еще более жуткие.

«Не позволим классовому врагу опошлять общественное питание

В столовой № 2, 28 августа, некий Петров Павел Андреевич, который пришел в столовую в пьяном виде, поужинал, через некоторое время приходит вторично. Какими-то судьбами сумел обмануть заведывающего (так!) — получить ужин, но в третий раз Петрову не пришлось обмануть, то здесь он повел агитацию против Советского Союза, что плохо его кормят, что мол надо ехать в Англию и т. д. Агитатор распространялся на всю столовую.

Пом. зав. т. Третьяков, видя, что в общественном месте классовый враг открыто агитирует, опошляет генеральную линию партии, Петрова арестовал и передал постовому милиционеру.

Мы, рабочие и сотрудники столовой № 2, на выступление классового врага удесятеренно усилим работу по общественному питанию и докажем, что Советская страна является единственной страной рабочего класса, которая стремится улучшить материальные условия рабочих не только в Советском Союзе, но и во всем мире. Мы заверяем коллектив партии и профсоюзные организации ни в коем случае не допускать опошлять генеральную линию партии и удесятеренно усиливаем работу по общественному питанию.

Требуем от следственных органов принятия самых жестоких мер.

Бригада: Рябов, Третьяков, Голубев, Голяков»[300].

Дух захватывает, как только представишь плоды советской заботы о лучшей жизни заграничных пролетариев. Например, отучение от вредных привычек… А то, ишь, моду взяли, как Петров П. А., по три ужина в пасть запихивать!

Но долго смеяться над словесными ужимками бригады общепита невозможно — слишком быстро понимаешь, что водит бригадным пером не самодовольная глупость, а лютый нечеловеческий страх.

В этом вот мире Беляев и жил.

Оттого, при всех отчаянных попытках спрятаться за общественную работу, не мог он избыть душевной тоски. Ведь было у Беляева свое дело, главное и любимое — писательство.

И едва переехав в Мурманск, он публикует статью, в которой сообщает:

«Собирая материал по истории траловой промышленности, нам пришлось зайти в архивное бюро»[301].

Нет никакого сомнения, что составление такой истории никак не входит в обязанности юрисконсульта. А архив — государственное учреждение с определенными часами работы. Следовательно, попасть туда можно только в рабочее время, то самое время, которое Беляев должен отсиживать в Севтралтресте. Значит… значит ему удалось увлечь начальство перспективой написания истории тралового флота на Мурмане.

Итак, Беляев приходит в архив:

«Чистое, светлое, сухое помещение в две комнаты. На полках связки дел, аккуратно перевязанные. Отрадное впечатление. Мурманск может быть спокоен за свою историю.

Какую историю? Заглянем на крайнюю полку.

— „Дело по обвинению гражданина такого-то в самовольном занятии комнаты“ 1920 г.

Такими делами пестрят полки.

Что ж, допустим, это тоже история, будущий историк города сможет установить, что жилищный кризис существовал в Мурманске и в 1920 г.

— А где у вас отчеты за старые годы Севтралтреста, архив гражданской войны?

На этот вопрос мы получаем удручающий ответ. Архив гражданской войны (отчеты тоже) был свален в сарае милиции беспорядочной грудой. Если кто интересовался этим архивом, приходил, рылся и уходил, оставляя после себя еще больший хаос.

Из милиции архив был переброшен „навалом“ в дырявый сарай — в Колонизационный поселок, за 1 ½ км от Мурманска, где он пребывает и сейчас.

Снег, пробивающийся сквозь щели, засыпал архив толстым слоем. Придет весна, архив погибнет.

Работники архивного бюро толкались во все двери, просили, били тревогу и пока добились только того, что получили обещание перевести архивное бюро, — вместе с остатками архива гражданской войны еще дальше, за 3 ½ км от города, в небольшой домишко на болоте, куда весной ни хода, ни проезда и где в случае пожара никакая помощь немыслима.

Архив гражданской войны гибнет»[302].

К концу статьи Беляев, как мы видим, о траловой промышленности словно напрочь забывает. И совершенно правильно делает. На Мурмане она появилась лишь в 1924 году, с образованием Севгосрыбтреста. Но написать его историю никак невозможно — в 1929–1930 годах все руководство треста было объявлено вредительским и арестовано. Кого-то расстреляли, кого-то отправили в концлагеря. Что тут писать? Историю вредительства? Такие истории сочиняют в другом ведомстве.

Зато Гражданская война к траловому флоту вообще никакого отношения не имеет. Перед Первой мировой войной по Баренцеву морю ходило всего четыре русских траулера. После революции Центросоюз и рыбопромышленник Беззубиков создали рыбопромышленную компанию. Приобрели у англичан 12 военных тральщиков и переоборудовали для рыбного промысла, но до прихода красных в 1920 году работу наладить так и не смогли.

Что заставило Беляева бить тревогу? Долг гражданина или интеллигентская истерика перед лицом гибнущих памятников истории?

Полагаю, ни то ни другое. То, что историю траловой промышленности написать нельзя, ему наверняка стало ясно практически сразу. Вот он и решил сменить тему: раз фантастика пришлась не ко двору, возьмемся за историческую беллетристику. Историю опишем самую недавнюю. А поскольку к тому, что кровавым катком прокатилось по этим местам, лично Беляев причастен не был, то мурманская историко-революционная ложь не могла так испоганить душу, как повествование о ялтинских днях.

Написал он что-то об этом или нет — неизвестно. А осенью писатель покинул Мурманск навсегда — понял, что полярной зимы с полярной ночью ему не пережить. Получил причитающиеся за полгода «северные» (в целях борьбы с «летунами» надбавку эту выплачивали лишь по истечении шести месяцев непрерывной работы), вошел в бревенчатое здание вокзала и сел на ленинградский поезд.

* * *

В 1935 году вышла повесть Беляева «Чудесное око» — в Киеве и на украинском языке. Рукописный оригинал пропал, и потому, когда понадобилось вернуть книгу русскому читателю, пришлось совершить обратный перевод.

Только здесь отобразил Беляев свои мурманские впечатления.

«Широкое окно выходит на Кольский залив. Там виднеются мачты и трубы траулеров рыбного треста[303]».

В комнате с широким окном собрался кружок радиолюбителей.

А вот испанский коммунист-журналист Азорес:

«…вышел из гостиницы треста в полночь и направился по спуску к траловой базе. Испанец поеживался в своем осеннем пальто. Льдистый полуденный ветер бил в лицо. Падал мокрый снег».

Надо же — в полночь дует полуденный ветер! От этого Мурманска умом можно тронуться… Но не стоит тревожиться о психическом здоровье — перед нами всего лишь причуды перевода: по-украински «пiвдень» означает не «полдень», а «юг». Соответственно, «пiвденний» — это «южный». Что немедленно и подтверждается:

«„Удивительный край! — размышлял Азорес. — Здесь все наоборот… <…> В этих краях люди выбирают квартиры окнами не на юг, а на север, потому что северный ветер, пролетая над теплым течением Гольфстрима, нагревается, а южный — охлаждается над ледяным горным плато тундры. Суровый край, тяжелый климат“».

Поразмышляв, Азорес обозревает окрестности:

«Внизу горели огни траловой базы. Высоко вздымались корпуса рыбообрабатывающих цехов. Гремели лебедочные цепи. У пристани стояли траулеры. Одни разгружались, другие готовились к отплытию. Сновали транспортеры: к складам — с рыбой, от складов — с солью».

Здесь видна рука фантаста — при Беляеве никакой механизации в рыболовецком порту не было. Затем снова кусочек правды: «…высокий, поросший низкими березками противоположный берег Кольского залива…» — и на этом все, что Беляев смог сказать о Мурманске.

Перейдем к персонажам. Вот Мотя Гинзбург — конструктор, изобретатель, руководитель радиокружка и сам радист на траулере «Серго Орджоникидзе». Он изобрел подводный телевизор для поиска косяков промысловой рыбы. Впрочем, замечает Беляев:

«В сущности говоря, Мотя не изобрел ничего или почти ничего. Ему случалось видеть фотографии американских и немецких телевизоров, приспособленных для наблюдений на морской глубине. Правда, это были фотографии. Но принцип работы телевизора известен. Оставалось самостоятельно продумать кое-какие конструктивные особенности…»

Плавал на траулере такой радист или нет — неизвестно. Единственная черта, которой снабдил его Беляев, — безудержный энтузиазм. А это значит, что такой человек действительно существовал. В «Полярной правде» за 1932 год отыскались две статьи: «Ищите каменный уголь»[304] и «Заполярный гигант на базе „белого угля“»[305]. Угля на Кольском полуострове не нашли до сих пор, гигантов на базе гидроэнергии не построили. Но энтузиазма в статьях хоть отбавляй, а подписаны они: М. Гинзбург.

Стихи Беляева звучали и со сцены — мурманского клуба Госторговли:

Мы, путинные солдаты,

Мы, бойцы-портовики.

Всех из треста бюрократов —

Гарпунами, как в штыки!

Куплеты эти он сочинил для самодеятельного ансамбля «Живая газета» в 1932 году. Особенно по душе публике пришелся припев:

Хочешь — плачешь,

Хочешь — скачешь,

Дело, собственно, твое.

Как ни вейся,

Как ни бейся —

Полезай в утильсырье![280]

280

Воспроизведено по памяти М. Н. Гринбергом (Полтев К. В. Мурманская эпопея Александра Беляева: Неизвестные страницы биографии писателя-фантаста//Север. Петрозаводск. 1975. № 3. С. 124).

281

В русской синологической транскрипции: Цзиньшань — «золотые горы». Нынешняя наука полагает, что китайцы всего лишь перевели на свой язык исконное монгольское название этой горной страны — Азтантай — «золотоносный», «место, где есть золото».

282

Протокол совещания (ГАРФ. Ф. 2306. Оп. 1. Д. 171); см.: Горяева Т. М. Политическая цензура в СССР. 1917–1991. М., 2002. С. 235.

283

Жеффруа Г. Ряса. (Пер. с фр. А. Б.) // Смоленский вестник. 1911. № 90. 24 апреля. С. 2; Верн Ж. В 2889 году. (Пер. и прим. А. Беляева) // Вокруг света. М., 1927. № 5. С. 67–70.

284

Мухтаров Е. Песни нашей Победы // 4 года из 1000: 65-летию Победы посвящается. Ярославль, 2010. С. 23–76.

285

Федоров Н. Ф. Распределение задач всемирной регуляции природы // Федоров Н. Ф. Собрание сочинений: В 4 т. М., 1995. Т. 2. С. 302; ранее опубликовано во втором томе «Философии общего дела» (М., 1913).

286

Осокина Е. А. Иерархия потребления: О жизни людей в условиях сталинского снабжения. 1928–1935 гг. М., 1993. С. 17.

287

Чернавин В. В. Записки «вредителя» // Чернавин В. В., Чернавина Т. В. Записки «вредителя». Побег из ГУЛАГа. СПб., 1999. С. 98.

288

Полярная правда. 1932. № 24. 28 января. С. 4.

289

Там же. № 49. 27 февраля. С. 3.

290

Там же. № 1. 1 января. С. 4.

291

Там же. № 72. 27 марта. С. 4.

292

Полярная правда. 1932. № 6. 6 января. С. 1.

293

Там же. № 60. 11 марта. С. 2.

294

Пьеса В. М. Киршона (1902–1938) «Город ветров» (1929) представляла собой романтическое (с участием сказителя-ашуга) изложение истории двадцати шести бакинских комиссаров.

295

Правильное наименование: УБЕКО-СЕВЕР (Управление по безопасности кораблевождения на Севере).

296

Об опытах М. Кащенко из Киевского акклиматизационного сада (КАС) Беляев писал годом раньше — «О КАС и персиковой косточке» (Революция и природа. Л., 1931. № 2. С. 60–63 [Подпись: А. Б.]).

297

Полтев К. В. Указ. соч. С. 124.

298

Заполярный металлист. 1932. № 4. 22 июля. С. 2.

299

Беляев А. Товары под угрозой //Заполярный металлист. 1932. № 5.27 июля. С. 2.

300

Заполярный металлист. 1932. № 13. 5 сентября. С. 1.

301

Беляев А. Спасайте архив по истории гражданской войны // Полярная правда. 1932. № 84. 9 апреля. С. 4.

302

Там же.

303

Здесь далее цитируется по: Беляев А. Р. Чудесное око //Беляев А. Полное собрание сочинений: В 7 т. М., 2009–2010. Т. 4 (2010).

304

Полярная правда. 1932. № 144. 22 июня. С. 1.

305

Там же. № 146. 24 июня. С. 4.

Зеев Бар-Селла. Александр Беляев. — М., 2013 (ЖЗЛ)

Соч.: Собр. соч.: В 8 т. — М., 1963–1964; Голубой уголь // Полярная правда. 1932. 11 марта; Создадим Мурманский зоопарк // Полярная правда. 1932. 15 апреля; и др.

Лит.: Зеев Бар-Селла. Александр Беляев. — М., 2013 (ЖЗЛ); Полтев К. Это было 40 лет назад. Писатель-фантаст А. Беляев в Мурманске (1930‑е гг.) // Полярная правда. 1972. 14 октября; Он же. Мурманская эпопея А. Беляева // Север. 1975. № 3; Ермолаев Д. "Здесь ветер — без выходных" // Мурманский вестник. 2014. 15 марта.

1932 — "Голубой уголь", "Создадим Мурманский зоопарк", "Еще об озеленении города", "Циолковский", "Севтралтрест должен иметь техническую станцию", "Радиоузел должен решительно перестроить свою работу", "Будет ли этому конец?"

"Никаких клеток старых зверинцев-этих буржуазных тюрем для зверей! Только "острова" зверей под открытым небом. Водоемы. Вольеры для птиц и мелких зверьков. Естественный полярный пейзаж без "подмалевки". Подлинное полярное небо. Что может быть лучше?..

Но такой зоопарк не только интересное и здоровое зрелище, в особенности в Мурманске, так бедном зрелищами. В зоопарке можно развернуть большую научную и просветительную работу"

"Создадим Мурманский зоопарк"

"Наши полярные ученые-энтузиасты будут отапливаться ледяными полярными ветрами... Ветер, который причинял нам столько неприятностей, аварий, потерь, будет служить нам. Нет ничего фантастического и в мысли "ветрофицировать" и наши траулеры, установив на них ветряки... Неоспоримо одно — большой мурманский ветер поможет создать нам большой Мурман".

"Голубой уголь"

"Представьте себе огромную ракету в виде яйцевидного, с заостренным верхним концом вагона. Внутри вагона — каюта с запасом кислорода, продуктов для путешественников и большой запас взрывчатого материала — пороха или нефти, газов — вот вам и "звездолет".

"Если такой снаряд приобретет от взрыва скорость, примерно, в 11 километров в секунду, то он может преодолеть земное притяжение и лететь хотя бы на Луну, на Марс..."

Голубой уголь // Полярная правда (Мурманск), 1932, 11 марта (№60) – с.2

Спасайте архив по истории гражданской войны // Полярная правда (Мурманск), 1932, 9 апреля (№84) – с.4

Создадим Мурманский зоопарк // Полярная правда (Мурманск), 1932, 15 апреля (№89) – с.

Больные вопросы рабочего изобретательства // Полярная правда (Мурманск), 1932, 22 мая (№118) – с.2 – [Под псевдонимом «А. Б.»]

ИТС и техпропаганда // Полярная правда (Мурманск), 1932, 5 июня (№150) – с.2 – [Под псевдонимом «А. Б.»]

Озеленение Мурманска – забытый участок // Полярная правда (Мурманск), 1932, 5 июля (№155) – с.4

Севтралтрест должен иметь техническую станцию // Полярная правда (Мурманск), 1932, 16 июля (№139) – с.

Беспризорный уголь: [Заметка] // Заполярный металлист (Мурманск), 1932, 22 июля (№4) – с.2 – [Под псевдонимом «А. Б.»]

[«2 года как работает бондарный завод…»] // Заполярный металлист (Мурманск), 1932, 22 июля (№4) – с.2 – [За подписью: рабкор А. Б.]

Трест, прими меры // Заполярный металлист (Мурманск), 1932, 22 июля (№4) – с.2– [За подписью: рабкор А. Б.]

Товары под угрозой // Заполярный металлист (Мурманск), 1932, 27 июля (№5) – с.2

Радиоузел должен решительно перестроить свою работу // Полярная правда (Мурманск), 1932, 10 сентября (№211) – с.4 – [Под псевдонимом «А. Б.»]

Еще об озеленении города // Полярная правда (Мурманск), 1932, 11 сентября (№221) – с.4

К. Э. Циолковский // Полярная правда (Мурманск), 1932, 15 сентября (№233) – с.

Будет ли этому конец? (Письмо из Севтралтреста) // Полярная правда, 1932, 17 сентября (№235) – с.2

Славный путь к славному юбилею [К 40-летию литературной деятельности А. М. Горького] // Мурманский портовик, 1932, 26 сентября (№19) – с.2 – [Под псевдонимом «А. Б.»]

https://archivsf.narod.ru/1884/aleksander...

***

К. Полтев МУРМАНСКАЯ ЭПОПЕЯ АЛЕКСАНДРА БЕЛЯЕВА

Неизвестные страницы биографии писателя-фантаста

БЫЛО это лет десять назад. В Мурманске вышел роман Александра Беляева "Голова профессора Доуэля". Переизданный в Мурманске роман сразу же нашел своих читателей и за пределами Кольского полуострова. В издательстве не знали, что делать с многочисленными письмами, в которых содержалась просьба вышлите книжку! Вместе с тем раздавались удивленные голоса, почему в Мурманске издается беляевская фантастика? Дескать, творчество писателя никак не связано с Кольским краем. Рассуждая таким образом, поборники "литературной справедливости", сами того не ведая, допускали ошибку. Замечательный советский писатель Александр Беляев на протяжении двух лет или около этого жил и работал в Мурманске. Отсюда он увез рукопись своего известного романа "Прыжок в ничто".

Я знаю об этом давно. Такую деталь биографии фантаста сообщил мне здешний краевед Яков Алексеевич Камшилов Мурманские старожилы, конечно, помнят его. Он был юристом по профессии, художником и этнографом -- по призванию. Разговор с Яковом Алексеевичем всегда обогащал собеседника. Он приехал сюда, если не ошибаюсь, в 1920 году, вслед за передовыми частями Красной Армии, и на его глазах происходили многие, ставшие легендарными за давностью лет события.

После беседы с Камшиловым -- а это был разговор на ходу -- я не раз думал о неожиданно возникшей теме -- Беляев в Мурманске, но ничего не сделал, чтобы разработать ее -- мешали другие, казавшиеся тогда неотложными дела. Но, вот в руки мне попал августовский номер журнала "Костер" за 1971 год. Редакция предлагала своим юным читателям любопытную публикацию -- очерк Александра Беляева "Прогулка на гидроаэроплане". Подготовил публикацию Олег Орлов, он и написал короткое предисловие. Меня поразило чрезвычайно бережное отношение к памяти писателя. Внимание привлекли следующие строки: "Вот Беляев -- юрист и ведет блестящие судебные процессы. Вот Беляев -- актер и играет в театре главные роли. Вот работает в уголовном розыске. Вот ушел в плавание из Мурманска на рыболовецком траулере".

Откровенно говоря, я усомнился в том, что Александр Романович ходил в море на рыболовецких траулерах. Известно, что писатель перенес тяжкое заболевание и месяцами был прикован к постели. Однако публикация в "Костре" подтверждала факт, сообщенный мурманским старожилом. И я решил выяснить, что знает ленинградец Орлов о мурманском периоде жизни писателя-фантаста. Делаю запрос в редакцию. И вот получаю ответ.

"Очень рад, что есть люди, которых судьба Беляева трогает, как и меня. Вопросы Ваши не из легких, ибо, как раз мурманский период жизни Беляева наиболее мутный. В 1931 -- 1932 годах Беляев нигде не печатается, (надо заметить, что критика не сразу доброжелательно приняла фантастические романы писателя, упрекая его в беспочвенном прожектерстве, советская научная фантастика как жанр еще только начинала утверждать себя -- К.П.) -- и, чтобы попросту не помереть с голоду, устраивается через ленинградское учреждение "Ленрыба" (ул. Росси, 2) на работу в Мурманск. Скорее всего, в рыболовный флот юрисконсультом. В его повестях и романах есть и точное описание плавания, и каюты капитана траулера, и кое-что об эпроновцах, которые, вероятно, были в те годы в Мурманске. У меня хранится весь беляевский архив, но в нем этого трудного периода жизни фантаста очень и очень мало. Есть редкая фотография Беляева, сделанная в Мурманске, -- Беляев в малице, и кое-что из воспоминаний его жены Маргариты Константиновны. Так что, если предпримете какие-либо розыски в архивах Мурманска, -- то будет очень хорошо".

Стало быть, Александр Романович жил и работал в Мурманске в 1931-32 годах. Начинаю искать людей, которые могли близко знать писателя. Неудачи следуют одна за другой. Почему-то не отвечает на письма бывший сослуживец Беляева. Я уже пал духом, но понимаю, чувствую, что не могу бросить начатого дела. Работа в архиве дает маленький узелок, за который стоит уцепиться. На страницах "Полярной правды" тех лет часто попадаются заметки за подписью Свисташова. Не тот ли это Михаил Иванович Свисташов, который до ухода на пенсию работал в ПИНРО? Звоню ему: "Михаил Иванович, так, мол, и так, знали ли Вы такого Беляева?" -- "Немного знал, -- отвечает Свисташов. -- Худощавый такой был. Помнится еще, его письменный стол находился в плановом отделе "Севтралтреста". Как будто бы имел он неприятности за сочинительство в рабочее время... Но я редко бывал в плановом отделе и знал о писателе со слов других сотрудников. Попробуйте разыскать их..."

Тем временем уточняю псевдонимы писателя. Их не так уж мало: Арбель, А. Р., В., А. Ром, "Немо" и еще несколько. Кто может поручиться, что в Мурманске он не придумал себе других псевдонимов? Опять сомнения. И все-таки терпеливо работаю в газетном архиве. Биографы Беляева утверждают в один голос, что под конец жизни он активно сотрудничал в газете города Пушкина под Ленинградом. Значит, не исключена возможность такого же участия писателя в "Полярной правде".

Листаю подшивки -- и все без толку. Опять теряю надежду. Вдруг мое внимание привлекает заметка о том, что 4 марта 1932 года секретариат окружкома партии утвердил оргбюро Мурманской Ассоциации пролетарских писателей. "Начинающему рабочему писателю, -- говорилось в обращении оргбюро, -- не следует бояться неудач. Всякое дело нe сразу дается, а писательское ремесло требует не малой работы. Но рабочий класс, побеждающий на других фронтах строительства, выйдет победителем и на литературном фронте. Рабочий овладеет писательской техникой". Прочитав это обращение, любопытный документ своего времени, и другие сообщения о литературной жизни тогдашнего Мурманска, я почувствовал себя где-то у цели. И не ошибся. В номере газеты за 11 марта 1932 года нахожу публицистический очерк А. Беляева "Голубой уголь" Беляев называет Мурман "счастливым местом" на земном шаре, где ветер дует круглый год с силой вполне достаточной для вращения ветряков и генераторов. "Ветер здесь работает без выходных дней", -- замечает писатель и выдвигает идею создать "аэроэлектростанцию", хитроумно соединив ветряк с насосом, который будет перекачивать в свободное от подачи энергии время воду из нижнего водоема в верхний. А если ветер "забастовал", тогда из верхнего водоема вода должна быть выпущена, и она начнет вращать гидротурбину.

Александр Романович сообщает о первой ласточке "Ветростроя": в Полярное доставлен ветряк ЦАГИ. "При его помощи наши полярные ученые-энтузиасты будут отапливаться ледяными полярными ветрами. Разве это не звучит как фантастика!" И далее: "Ветер, который был нашим бичом, который причинял нам столько неприятностей, аварий, потерь, -- крепко взнузданный будет служить нам. Мы заставим его помогать нашему строительству... пилить доски на лесопильном заводе, поднимать воду в наши дома, отоплять, освещать их, разгружать траулеры и вагоны, нагружать океанские пароходы -- механизировать работы порта и тралбазы. Нет ничего фантастического и в мысли "ветрофицировать" и наши траулеры, установив на них ветряки... Ветер сбережет топливо, расходуемое на освещение, даст энергию для механизации работ с тралом..." "Неоспоримо одно, -- заканчивает свой очерк А. Беляев, -- большой мурманский ветер поможет нам создать большой Мурман".

Еще одна смелая и неожиданная по тем временам идея в статье "Создадим Мурманский зоопарк": "Никаких клеток старых зверинцев -- этих буржуазных тюрем для зверей!.. Только "острова" зверей под открытым небом... Естественный полярный пейзаж без подмалевки!" (Олег Петрович Орлов, ленинградский исследователь жизни и творчества А. Беляева, рассказывает о дружбе писателя и известного дрессировщика Дурова. Мысли, высказанные в статье о зоопарке -- "Полярная правда" за 15 апреля 1932 года, -- как раз находятся в русле этих дружеских отношений и интереса Беляева к Дурову).

16 июля того же года Александр Беляев опубликовал в газете чисто деловую статью "Севтралтрест" должен иметь техническую станцию". Речь идет о создании мощного центра научно-технической пропаганды и опять талантливый автор проявил завидную инициативу.

В свое время существовала версия, что автор нашумевшего романа "Голова профессора Доуэля" был человеком необщительным, замкнутым и даже аполитичным. Поводом для такого безапелляционного суждения послужил случай, когда какой-то не в меру горячий литературный критик настоятельно потребовал от писателя, чтобы тот создал фантастический роман на колхозную тему. А.Р. Беляев отверг неожиданное требование -- и поплатился своей репутацией.

По известным словам Маркса, чтобы не принять ересь за правду, надо все подвергать сомнению. В этом случае сомнение было закономерным: никак не укладывалась в голове убийственная характеристика, которую получил писатель, чье творчество, от первой до последней строчки, проникнуто настоящим гуманизмом. Такие люди, как А. Р. Беляев, не могли стоять в стороне от жизни, быть безучастными созерцателями бурно развивающихся событий. Вокруг кипел ударный труд героев первой пятилетки. Была объявлена решительная война рутине, косности, консерватизму. Нет, Александр Романович не мог взять на себя роль стороннего наблюдателя. Но у меня не было фактов, чтобы доказать это.

С результатами своих поисков я познакомил мурманских телезрителей, я рассчитывал на отклики старожилов. Почти сразу же дал знать о себе М.Н. Гринберг. Он безвыездно прожил в Мурманске более сорока лет. Приехал на Север в качестве грузчика, скрыв от вербовщика свою настоящую профессию преподавателя музыки, пианист в роли портового рабочего вряд ли вызвал бы большое доверие. Потом вернулся в родную ему стихию. Возглавлял музыкальную часть областного театра. Помнится, выступал по местному радио с фортепианными концертами. Был первым директором первой в Мурманске музыкальной школы. Сейчас Михаил Наумович на пенсии, но ему не откажешь в энтузиазме и любознательности.

-- Хочу помочь вам, -- сообщил Гринберг -- Я вспомнил некоторые подробности, которые могут пригодиться если не вам, то кому-либо из многочисленных биографов Беляева. С Беляевым меня познакомил местный журналист по фамилии Зайцев. Он без обиняков заявил, что ему поручили подбить меня на участие в "живой газете". Такая необыкновенная, по современным понятиям, газета выпускалась в клубе госторговли, иногда его называли еще Дворцом труда. Это скромное здание до сих пор стоит на Ленинградской улице, и в нем помещается областной Институт усовершенствования учителей.

-- Так вот, "живая газета" нуждалась в живом музыканте, -- пошутил Михаил Наумович -- Я был молод, и участие в многочисленных и многолюдных представлениях доставляло мне неповторимое удовольствие Приходил сюда и Александр Романович Беляев. Он писал для нас сатирические куплеты. Это были едкие, проникнутые сарказмом строчки Худощавый интеллигент в пенсне, скромный юрист из "Севтралтреста" храбро громил бюрократов, беспощадно расправлялся с жуликами и тунеядцами. Неожиданно Михаил Наумович подмигнул мне и пересел к пианино. -- Я кое-что запомнил из беляевских куплетов. Слушайте. Только не судите строго за исполнение.

Мы, путинные солдаты,

Мы, бойцы-портовики.

Всех из треста бюрократов --

Гарпунами, как в штыки!

-- А припев был такой, -- продолжал Гринберг.

Хочешь -- плачешь,

Хочешь -- скачешь,

Дело, собственно, твое.

Как ни вейся,

Как ни бейся --

Полезай в утильсырье!

-- Представителям молодого поколения эти куплеты покажутся странными, далекими от настоящего искусства. Не буду спорить о литературных достоинствах и недостатках "живой газеты". О ней надо судить с иных позиций. Хлесткие частушки делали свое дело. По следам наших выступлений принимались самые решительные меры, а заинтересованные зрители уже подсказывали другие темы. Нам приходилось спешить "живгазета" выходила два раза в месяц. Иногда Александр Романович Беляев сам играл на скрипке, но он не считал себя достаточно подготовленным для публичных выступлений.

А. Р.Беляев в Мурманске. 1932 год

После разговора с М Н Гринбергом я встретился с исследователем творчества писателя Олегом Петровичем Орловым.

-- Узнаю Александра Романовича! Он умел найти для себя интересное дело и отдавался ему целиком, -- сказал Орлов. -- Что касается качества стихов, то они у него не всегда получались. Тут Беляев не мог быть образцом.

Маленькое открытие окрылило меня, и я продолжал работу в мурманских архивах. Предположения обрастали аргументами. Неопровержимые факты подтверждали, что Александр Беляев часто выражал в своих газетных выступлениях общественное мнение, бичевал местничество, бюрократизм, головотяпство. Писатель охотно брался за разработку самых животрепещущих для Мурманска тем.

Вот в номере "Полярной правды" за 10 сентября 1932 года появилась статья "Радиоузел должен решительно перестроить свою работу". С гневом пишет Беляев о "цыплячьем местничестве" руководителей, ответственных за радиовещание в тогдашнем Мурманске. По их воле в репродукторах "скрежещут, как колеса трамваев, граммофонные пластинки", которые от частого употребления давно потеряли свои первоначальные свойства. Между тем существуют технические возможности для регулярного приема и трансляции радиопередач из Москвы и Ленинграда. Почему же эти возможности не принимаются во внимание? Беляев вербует сторонников полезной идеи "сократить расстояние от Мурманска до часов Спасской башни" Писатель зримо представляет себе, как оно будет. "Незабываемая минута полярная ночь, мороз, ветер метет колючую снежную пыль, а радиорупор у почтовой конторы рассыпает чистые, как кристаллы, звуки рояля первоклассного пианиста".

Статья А.Р. Беляева вызвала многочисленные отклики. Под общим названием "В каждое рабочее общежитие, клуб, квартиру -- громко, четко, бесперебойно работающую радиоустановку" была напечатана целая подборка писем читателей.

В Мурманске той поры было совсем мало зелени. Предпринимались попытки раз бить цветники и газоны, но теплолюбивые растения южных областей гибли, не успев подняться над землей. Неугомонный Беляев написал письмо директору Киевского акклиматизационного сада Украинской Академии наук Н Ф Кащенко, проработавшему много лет в Сибири. Использовав ценные советы ученого, Александр Романович подготовил и опубликовал в "Полярной правде" (11 сентября 1932 года) заметку о том, как следует организовать озеленение в условиях Мурманска. "Вместо того. чтобы затрачивать заведомо безнадежный труд и деньги на посадку растений более южных растительных зон, не проще ли взять готовый материал -- карельскую березу, ель, сосну, иву, рябину и прочее?" -- спрашивает Беляев. По его мнению, надо переселять деревья из лесу. Среди дальних переселенцев писатель называет кедр, смородину, алданский виноград. Можно использовать кащенковские гибридные яблоки.

В другой заметке ("Полярная правда" за 17 сентября 1932 года) писатель ставит вопрос о рациональном использовании технической библиотеки.

Тем временем приближалось 75-летие со дня рождения и 50-летие научно-изобретательской деятельности великого советского ученого Константина Эдуардовича Циолковского. Беляев снова блеснул редким талантом писателя-фантаста и популяризатора науки. В этой теме он чувствовал себя как рыба в воде. Его статья "К Э Циолковский" напечатана 15 сентября 1932 года. Удивляет необыкновенное умение автора просто говорить о вещах сложных, малодоступных читателям того времени Беляев считает своим долгом познакомить северян с основами современной космонавтики, которые дал миру гениальный мечтатель из Калуги. В то же время писатель предупреждает читателей о "попытках использовать ракеты, как снаряды без пушек". Он даже называет столицу государства, откуда полетят эти снаряды без пушек Берлин! В то время Гитлер требовал от Гинденбурга, чтобы тот передал ему всю полноту власти. В центре Европы зрела фашистская угроза. Суровое предсказание писателя сбылось у нас на глазах. Через десять лет над затемненной Англией появились гитлеровские самолеты снаряды, зловещие "фау", несшие смерть и разрушение.

А. Р. Беляев пишет, что человечество обязано позаботиться об использовании удивительного изобретения в мирных целях. Допустим, в качестве скоростного средства почтовой связи вложенное в ракету письмо будет доставлено из Европы в Америку за каких-то два часа.

Что же известно еще о мурманском периоде жизни фантаста? О. П. Орлов рассказывал мне, что Беляев не упускал возможности поговорить с капитанами рыболовных судов. С одним из них он выходил в море на промысел рыбы. Был у них там разговор о "всевидящем глазе" рыбака, будем считать, о локаторе. Тогда этот прибор не был еще изобретен, но он существовал уже в воображении писателя-фантаста. Рассказывают также, что Беляев имел задание написать историю тралового флота, но этот материал (или отрывки из него, если они существуют) пока еще не найден.

Исследователи пишут, что именно в 30-е годы начался перелом в творчестве писателя, его все больше стал привлекать социальный фантастический роман.

Через год, уже после возвращения из Мурманска, Беляев писал, полемизируя с книгой Г. Уэллса "Россия во мгле": "Фантастический город построен! Приезжайте и посмотрите его своими "ясновидящими" глазами! Сравните его с вашими городами во мгле". Беляев писал о новой социалистической яви. Так писать он мог и о Мурманске, который только что покинул.

На память о городе увез он отсюда свою фотографию в теплой, как ухоженный дом, саамской малице. Судя по всему, у него человека ироничного и остроумного, беспощадное представление о своей внешности малахай сидит на нем не лучшим образом, мешок мешком. Зато много экзотики. Кто-кто, а уж писатель высоко ценит возможность соприкоснуться с ней. Снимок сделан, скорее всего, зимой или ранней весной 1932 года.

В этом повествовании еще рано ставить точку. Кто-нибудь обязательно дополнит рассказ о мурманском периоде жизни Александра Романовича Беляева. Как знать, может быть, в Мурманске созрели идеи самых неожиданных его произведений научной фантастики.

журнал «Север». 1975, No 3, с. 122-125

https://fantlab.ru/blogarticle65944

Мурманский календарь 16 марта. Беляев называл Кольский полуостров «чудесным краем»

В этот день 130 лет назад – 16 (4 по старому стилю) марта 1884 года – родился классик советской научной фантастики Александр Романович Беляев.

Источник:kp.ru

Александр Романович Беляев.

В начале 1932 года писатель приехал на Север, в Мурманск, где устроился на работу в Севгосрыбтрест юрисконсультом. Существуют две версии относительно того, что именно привело Александра Романовича на Кольский полуостров. «Мурманский период жизни писателя наиболее смутный, – сообщал в начале семидесятых годов прошлого века один из биографов писателя – Олег Орлов. — В 1931-32 годах Беляев нигде не печатается – и, чтобы попросту не умереть с голоду, устраивается через Ленинградское учреждение «Ленрыба» на работу в Мурманск». Иную точку зрения излагает близко знавший Александра Романовича московский литератор Палей: «Помню, – он рассказывал мне, что некоторое время работал в Мурманске, только не знаю в качестве кого… Думаю, что тут сыграла роль писательская жадность к жизни во всех ее разнообразных проявлениях, которые давали материал для творчества». Вполне возможно, что оба этих мнения попросту дополняют друг друга, и суровая необходимость в данном случае совпала в судьбе фантаста с жаждой новых впечатлений, «охотой к перемене мест».

Как бы то ни было, писатель провел в заполярной столице более полугода. Работал, выходил в море на мурманских траулерах, публиковал заметки в местной прессе и, конечно, занимался литературным творчеством. Из Мурманска он привез готовую рукопись романа «Прыжок в ничто». А спустя несколько лет появились и другие произведения, в которых отразились мурманские впечатления Беляева.

Живем все лучше, а детей все меньше: почему в богатых странах падает рождаемость и как ее увеличить в России

«Удивительный край!... Здесь все наоборот: «солнечные ночи», «ночные дни». В этих краях люди выбирают квартиры окнами не на юг, а на север, потому что северный ветер, пролетая над теплым течением Гольфстрима, нагревается, а южный – охлаждается над ледяным горным плато тундры. Суровый край, тяжелый климат. Но всего этого не ощущаешь, даже не замечаешь – так интересен здесь человек и его дело». Эти строки, взяты из романа «Чудесное око», впервые напечатанного в 1935 году на украинском языке. Его сюжет закручивается вокруг изобретения радистом мурманского траулера «Серго Орджоникидзе» Мотей Гинзбургом подводного телевизора, одной из сфер применения которого становится поиск косяков рыбы. Свидетелем испытания нового прибора оказывается испанский журналист, коммунист Бласко Азорес, приехавший в Мурманск. «Азорес вышел из гостиницы треста в полночь… Внизу горели огни траловой базы. Высоко вздымались корпуса рыбообрабатывающих цехов. Гремели лебедочные цепи. У пристани стояли траулеры. Одни разгружались, другие готовились к отплытию. Сновали транспортеры: к складам — с рыбой, от складов — с солью…» Мурманск в этом произведении – центр нового, некогда дикого, но преображенного волей людей Севера.

В 1938 году появился роман «Под небом Арктики». Это история о путешествии американского рабочего в сопровождении советского инженера по советскому Заполярью. Беляев выдвигает здесь идеи отопления Арктики и Антарктиды, уничтожения вечной мерзлоты, описывает подземный арктический курорт, превращенный в вечнозеленый рай. Один из героев этого произведения Ольгов – главный «аэрофикатор» Севера — «жил на озере Имандра, где находился северный аэропорт». Другой персонаж – лопарь Пелькин — вспоминал в романе «свою жизнь, свою карьеру от лопарского мальчика, бродившего со стадами оленей по тундрам, до главного инженера заполярной линии электрификации Севера. Путешествие на ледоколе, полет на аэроплане, авария, первое знакомство с переносной ветросиловой установкой, сыгравшей такую роль в его судьбе… Педагогические курсы в Мурманске, годы учения в Ленинграде… Пелькин был одним из первых нацменов Севера, поднявшихся на уровень высших технических знаний. За ним идут другие…»

Как видите, Мурманск оставил в жизни и творчестве классика отечественной фантастики свой, особенный, неповторимый след.

Читайте на WWW.MURMANSK.KP.RU: https://www.murmansk.kp.ru/daily/26207.7/...

ФАНТАСТИЧЕСКИЙ МУРМАНСК

27 августа, 2005 09:44 | Наш край

Текст: Ермолаев Дмитрий

О том, что когда-то в Мурманске жил один из основоположников отечественной фантастики — автор "Человека-амфибии" и "Ариэля", "Острова погибших кораблей" и "Головы профессора Доуэля" Александр Беляев, я узнал от кандидата исторических наук Павла Федорова. Он же поведал, что сведения о мурманском периоде жизни Беляева собирал в свое время Константин Полтев, известный журналист, человек, оставивший о себе добрую память.

Заметив мой интерес, Федоров улыбнулся:

— Уж вы-то, как коллега Полтева по профессии, должны бы знать, что его вдова — Светлана Попова — до сих пор на областном телевидении работает. У нее и хранится архив Константина Владимировича.

Остальное было делом техники. Я созвонился со Светланой Алексеевной, она обещала помочь. И вот у меня в руках заветная полтевская папка. Все, что вы сейчас прочтете, написано на основании извлеченных из нее документов и воспоминаний.

ПРИДУМКИ АЛЕКСАНДРА БЕЛЯЕВА

Существуют две версии относительно того, что именно привело будущего классика фантастического жанра на Кольский полуостров.

"Мурманский период жизни писателя наиболее смутный", — сообщал Полтеву в начале семидесятых годов прошлого века один из биографов писателя, Олег Орлов. — "В 1931-32 годах Беляев нигде не печатается и, чтобы попросту не умереть с голоду, устраивается через ленинградское учреждение "Ленрыба" на работу в Мурманск".

Иную точку зрения излагает близко знавший Александра Романовича московский литератор Палей: "Помню, он рассказывал мне, что некоторое время работал в Мурманске, только не знаю в качестве кого... Думаю, что тут сыграла роль писательская жадность к жизни во всех ее разнообразных проявлениях, которые давали материал для творчества".

Вполне возможно, что оба этих мнения попросту дополняют друг друга и суровая необходимость в данном случае совпала в судьбе фантаста с жаждой новых впечатлений, "охотой к перемене мест".

В Мурманске начала тридцатых все еще с трудом угадывалась современная, многоэтажная, асфальтово-бетонная столица российского Заполярья. Разве что каменное о трех этажах здание ТПО — транспортно-потребительского общества — нынешний Художественный музей, можно было при желании посчитать символом большого будущего, а во всем остальном... Одно-, двухэтажные деревянные халупы, перемежавшиеся с бараками, деревянные мостки и непролазная грязь в распутицу да порт, с которым, собственно, и были связаны все надежды.

Но уже существовали грандиозные проекты и планы, уже начиналось сооружение первых "высоток" на проспекте Сталина, ныне Ленина, и уже Горький, побывавший в краевом центре, выступая на торжественном заседании городского совета, произнес: "Та энергия, которую вы развили за эти несколько лет, это поистине что-то чудесное". А позже, в очерке "На краю земли", написал знаковое: "В Мурманске особенно хорошо чувствуешь широту размаха государственного строительства". В таком вот городе и появился в 1931 году Александр Романович Беляев.

Он устроился работать юрисконсультом. Один из сослуживцев фантаста вспоминал позднее: "Его письменный стол находился в плановом отделе "Севтралтреста". Как будто бы имел он неприятности за сочинительство в рабочее время". Последнее весьма вероятно, ибо доподлинно известно, что из Мурманска Беляев привез готовую рукопись нового романа — "Прыжок в ничто".

Помимо основной деятельности Александр Романович какое-то время руководил кружком начинающих литераторов, группировавшихся вокруг редакции "Полярной правды" — единственной тогда на весь город газеты. Появлялись порой в "Полярке" и его статьи, подписанные псевдонимами Арбель, А. Б., А. Р., Б., А. Ром, Немо и другими. В этих-то материалах и высказывал фантаст идеи, которые, по его мнению, должны были помочь Мурманску приблизить будущее.

Так, в очерке "Голубой уголь", опубликованном 11 марта 1932 года, Беляев называет Кольский Север "счастливым местом", где ветер дует круглый год с силой, вполне достаточной для вращения ветряков и генераторов. "Ветер здесь работает без выходных дней", — замечает писатель и выдвигает идею создания "аэроэлектростанции при помощи хитроумного соединения ветряка с насосом. Последний в свободное от подачи энергии время должен перекачивать воду из нижнего водоема в верхний. А отсутствие ветра восполняется выпущенной из верхнего водоема водой, вращающей гидротурбину. Ветер, который был нашим бичом... крепко взнузданный, будет служить нам... пилить доски на лесопильном заводе, поднимать воду в наши дома, отоплять, освещать их, разгружать траулеры и вагоны, нагружать океанские пароходы".

Эта идея Беляева, как и многие другие его придумки, близка к реальной жизни и имела все возможности осуществиться еще в то время: тогда же, в 1932 году, в Полярное был доставлен первый ветряк. Но... нынешняя почти всегда не работающая "мельница" в районе гостиничного комплекса "Огни Мурманска" остается пока единственным "памятником" этой беляевской мысли.

Еще одно смелое для того времени начинание предложено фантастом в заметке под названием "Создадим Мурманский зоопарк" 15 апреля 1932 года. "Никаких клеток старых зверинцев, — пишет Беляев, — только "острова" зверей под открытым небом... Естественный полярный пейзаж без подмалевки". Вполне возможно, этот материал создавался Александром Романовичем под впечатлением от общения со знаменитым дрессировщиком Дуровым, каковое, по свидетельству литературоведов, имело место. Зоопарки, где для животных создаются условия, близкие к их естественной среде обитания, сегодня стали реальностью. Но в Мурманске и эта задумка писателя не осуществлена. И каждый год мамы ведут детей смотреть на очередной экзотический зверинец, приехавший со стороны.

Как вы уже, наверно, поняли, несмотря на тяжелую болезнь (у него был костный туберкулез позвоночника), в какой-то степени ограничивавшую его деятельность, классик фантастики, как ни странно это прозвучит, не был оторванным от жизни мечтателем. Напротив, он всегда стремился быть в гуще событий. Еще одной гранью его творчества стали сатирические куплеты, которые он сочинял для "живой газеты" — агитбригады, выступавшей на злободневные темы. Конечно, поэту Беляеву далеко до Беляева писателя, но все же:

"Мы, путинные солдаты,

Мы, бойцы-портовики,

Всех из треста бюрократов -

Гарпунами, как в штыки!"

Между прочим, две последние строчки сохраняют актуальность по сей день.

В Мурманске той поры практически не было зелени. Робкие усилия энтузиастов устроить газоны, разбить цветники к успеху не приводили: не приспособленные к северному климату растения гибли, не успев подняться над землей. Беляев решил помочь делу и написал письмо директору Киевского акклиматизационного сада Украинской академии наук Н. Ф. Кащенко, проработавшему много лет в Сибири. 11 сентября 1932 года в "Полярной правде" писатель размышлял над проблемами озеленения в Заполярье: "Вместо того чтобы затрачивать заведомо безнадежный труд и деньги на посадку растений более южных растительных зон, не проще ли... взять готовый материал — карельскую березу, ель, сосну, иву, рябину и прочее". Сегодня Мурманск с полным основанием считается "рябиновым" городом. У поэта Виктора Тимофеева даже стихотворение есть — "Рябиновый Мурманск". Так что Беляев и здесь, хотя бы отчасти, оказался провидцем.

Из других придумок, высказанных писателем в Мурманске, можно отметить идею локатора — "всевидящего глаза" рыбака, который тогда еще не был изобретен, а также мысль-предостережение о "попытках использовать ракеты как снаряды без пушек" — прообраз немецкого "оружия победы" — зловещих "фау". Впрочем, Мурманска это уже не касалось.

Что еще известно о Беляеве-мурманчанине? То, что он ходил в море на промысел рыбы. То, что ему, по некоторым данным, поручили написать историю тралового флота. Однако написал ли он ее — неизвестно. Уезжая из Мурманска, Александр Романович увез с собой снимок, на котором он в теплой меховой саамской малице. Единственный сохранившийся мурманский снимок писателя.

Подсчитано, что из 108 фантастических проектов Жюля Верна оказались ошибочными или неосуществимыми на практике только 10, из 86 идей Герберта Уэлса не оправдались 9, а из 50 смелых замыслов Беляева — лишь 3. У писателя, погибшего от голода в блокадном Ленинграде, не было романов, повестей, рассказов, посвященных Кольскому Заполярью. Но образ Мурманска фантастического в его душе все-таки существовал. И, может быть, неосуществленные "мурманские" идеи Александра Беляева еще воплотятся в жизнь. Кто знает?

(Продолжение следует.)

Дмитрий ЕРМОЛАЕВ

Опубликовано: Мурманский вестник от 27.08.2005

Мурманские идеи писателя-фантаста

Сто страниц истории к 100-летию Мурманска

Писатель-фантаст Александр Беляев приехал в Мурманск в начале 1932 года. В ту пору он еще не был признанным классиком жанра, но уже создал многое из того, чем зачитывалась впоследствии советская молодежь. "Голова профессора Доуэля", "Человек-амфибия", "Остров погибших кораблей" — все это уже вышло из-под его пера, легло на бумагу, появилось в печати. На Кольский полуостров Александра Романовича привело безденежье и жажда новых впечатлений, дающих пищу творчеству. Не знаю, удалось ли ему до осени 1932-го, когда он покинул наш край, поправить свои финансовые дела, но впечатлениями, новыми идеями и творческими замыслами заполярная столица обогатила писателя в достатке.

Александр Романович Беляев.

И в первую очередь из-за очевидного противоречия между грандиозными замыслами, рожденными первым пятилетним планом, и реальной действительностью — порой весьма и весьма неприглядной. В самом деле, в маленьком, грязном и неуютном северном городке начала тридцатых все еще с трудом угадывалась современная, многоэтажная, "асфальтово-бетонная" столица российского Заполярья. Разве что каменное, о трех этажах, здание ТПО (транспортно-потребительского общества) — нынешний художественный музей — можно было при желании посчитать знаком большого будущего, а во всем остальном... Одно-, двухэтажные деревянные халупы, перемежавшиеся с бараками, деревянные мостки и непролазная грязь в распутицу, железная дорога да порт, с которыми, собственно, и были связаны все надежды.

Еще не было ни одной по-настоящему мощеной улицы. Еще Паустовский писал, что "человек, проживший в Мурманске два года, считается старожилом. Таких старожилов подсчитывают по пальцам". Еще при заправке водой мурманских тральщиков посетители городской бани вынуждены были прекращать мытье и ждать, пока судно окончит брать воду. Но уже были "озвучены" масштабнейшие проекты переустройства города на берегу Кольского залива как центра рыбодобычи. Уже начиналось сооружение первых "высоток" на проспекте Сталина, ныне именуемом в честь другого вождя мирового пролетариата. Уже Горький написал знаковое: "В Мурманске особенно чувствуется широта размаха государственного строительства".

Позже, вспоминая Мурман, Беляев писал в романе "Чудесное око": "Удивительный край!.. Здесь все наоборот: "солнечные ночи", "ночные дни". В этих краях люди выбирают квартиры окнами не на юг, а на север, потому что северный ветер, пролетая над теплым течением Гольфстрима, нагревается, а южный — охлаждается над ледяным горным плато тундры. Суровый край, тяжелый климат. Но всего этого не ощущаешь, даже не замечаешь — так интересен здесь человек и его дело". Но тогда, приехав в заполярную столицу и устроившись работать юрисконсультом, будущий классик обостренным чутьем творческого человека сразу уловил противоречие между планами и реальностью. А поскольку он был фантастом, а не оторванным от жизни мечтателем — то есть при том или ином изначально заданном фантастическом "посыле" — стремился к возможно большей правдивости своих произведений, то вскоре начал предлагать конкретные идеи, осуществление которых могло, по его мнению, сделать Мурманск лучше.

Кадр из фильма "Человек-амфибия" по одноименному роману писателя.

Некоторые из них изложены в материалах, опубликованных писателем в "Полярной правде". Так, в очерке "Голубой уголь", напечатанном 11 марта 1932 года, Александр Романович называет Кольский Север счастливым местом, где ветер дует круглый год с силой, вполне достаточной для вращения ветряков и генераторов. "Ветер здесь работает без выходных дней", — замечает фантаст и выдвигает идею создания "аэроэлектростанции" при помощи хитроумного соединения ветряка с насосом. Последний в свободное от подачи энергии время должен перекачивать воду из нижнего водоема в верхний. А отсутствие ветра восполняется выпущенной из верхнего водоема водой, вращающей гидротурбину. "Перед "Ветростроем" на Мурмане вообще и в городе Мурманске в частности открываются огромные перспективы, — поясняет Беляев. — Ветер, который был нашим бичом, который причинял нам столько неприятностей, аварий, потерь, крепко взнузданный, будет служить нам. Мы заставим его помогать нашему строительству, нашему производству: тянуть вагонетки подвесной дороги, пилить доски на лесопильном заводе, поднимать воду в наши дома, отоплять, освещать их, разгружать траулеры и вагоны, нагружать океанские пароходы — механизировать работы порта и Тралбазы. Нет ничего фантастического и в мысли "ветрофицировать" и наши траулеры… Ветер сбережет топливо, расходуемое на освещение, даст энергию для механизации работ с тралом…". Эта идея писателя, как и многие другие его придумки, близка к действительности и имела все возможности осуществиться еще в то время: тогда же, в 1932 году, в Полярное был доставлен первый ветряк. Но… нынешняя, вот уже на протяжении многих лет исправно работающая "мельница" в районе гостиничного комплекса "Огни Мурманска" остается пока единственным памятником той беляевской мысли.

Обложка одного из изданий романа Беляева "Чудесное око", написанного в том числе по мурманским впечатлениям.

Еще одно смелое для того времени начинание предложено Беляевым в заметке под названием "Создадим Мурманский зоопарк" 15 апреля 1932 года. "Никаких клеток старых зверинцев, — пишет он, — только "острова" зверей под открытым небом... Естественный полярный пейзаж без подмалевки". Вполне возможно, этот материал создавался Александром Романовичем под впечатлением от общения со знаменитым дрессировщиком Дуровым, каковое, по свидетельству литературоведов, имело место. Зоопарки, где для животных создаются условия, близкие к их естественной среде обитания, сегодня стали реальностью. Но в Мурманске и эта задумка писателя не осуществлена. И каждый год мамы ведут детей смотреть на очередной экзотический зверинец, приехавший со стороны.

В заполярной столице той поры практически не было цветов и деревьев. Робкие усилия энтузиастов устроить газоны, разбить цветники к успеху не приводили: не приспособленные к северному климату растения гибли, не успев подняться над землей. "Противоположный берег Кольского зaливa весь покрыт зеленью, — отмечал Беляев, — a нa мурмaнских площaдях торчaт редкие черные веники". Александр Романович решил помочь делу и написал письмо директору Киевского акклиматизационного сада украинской академии наук Н. Ф. Кащенко, проработавшему много лет в Сибири. 11 сентября 1932 года в "Полярной правде" писатель размышлял над проблемами озеленения в Заполярье. "Вместо того, чтобы затрачивать заведомо безнадежный труд и деньги на посадку растений более южных растительных зон, не проще ли... взять готовый материал — карельскую березу, ель, сосну, иву, рябину и прочее". Сегодня Мурманск с полным основанием считается рябиновым городом. А у поэта Виктора Тимофеева даже стихотворение есть, ставшее хорошей песней, — "Рябиновый Мурманск". Так что Беляев и здесь хотя бы отчасти оказался провидцем.

Однако, его интересовал не только завтрашний день заполярной столицы, но и устранение недостатков дня сегодняшнего. Призыв к решению сиюминутных проблем, не становившихся, впрочем, от этого менее насущными, нашел отражение в заметках, опубликованных в многотиражке механических мастерских "Севтралтреста" "Заполярный металлист". Здесь писатель предстал перед читателями в облике рабкора А. Б.

"Беспризорный уголь лежит напротив мехмастерской около ж. д. полотна, он принадлежит мастерской, но так как никто за углем не наблюдает, то его таскают топить печи жители соседних бараков. Надо принять соответствующие меры. А. Б.".

"2 года как работает бондарный завод, но до сих пор не позаботились поставить хорошей уборной, у существующей почти нет крыши, в стенах и полу аршинные щели, осенью и зимой тут можно простудиться. Чего же смотрит охрана труда, — пишет рабкор А. Б.".

"Трест, прими меры. Около запасных ж. д. путей на базе устроены склады бочек — тары под рыбу. Так как за бочками никто не наблюдает, то они, рассохшись, разваливаются, иногда и сознательно ломаются, а затем растаскиваются на дрова, — пишет рабкор А. Б.".

Что еще известно о Беляеве-мурманчанине? То, что он ходил в море на рыбный промысел. То, что ему, по некоторым данным, поручили написать историю тралового флота, однако из-за кратковременности своего пребывания на Кольском полуострове написать ее он не успел. Уезжая из Мурманска, Александр Романович увез с собой снимок, на котором он — в теплой саамской малице. Единственный сохранившийся мурманский снимок писателя.

Впечатления от жизни фантаста в заполярной столице в дальнейшем вошли в два его романа — "Чудесное око" и "Под небом Арктики". Процитирую. "Внизу горели огни траловой базы. Высоко вздымались корпуса рыбообрабатывающих цехов. Гремели лебедочные цепи. У пристани стояли траулеры. Одни разгружались, другие готовились к отплытию. Сновали транспортеры: к складам — с рыбой, от складов — с солью". И в другом месте: "Мурманск... Консервные и засолочные заводы... Горы рыбы...". Как видите, город, изображенный Беляевым, отнюдь не фантастичен. Это тот самый Мурманск, в котором писателю довелось жить и работать, Мурманск, за лучшее будущее которого он ратовал публикациями в "Полярной правде" и "Заполярном металлисте", Мурманск, который он, и уехав, сохранил в своем сердце.

Дмитрий ЕРМОЛАЕВ, сотрудник Государственного архива Мурманской области.

(по материалам Научно-справочной библиотеки ГАМО).

«Вечерний Мурманск».

***

«Здесь ветер — без выходных»

16 марта исполнилось бы 130 лет со дня рождения писателя-фантаста

Александра Беляева

15 марта, 2014 13:32 | Культура

Текст: Ермолаев Дмитрий

Для меня, как и для многих представителей моего поколения, этот человек навсегда

останется первым прочитанным фантастом… Помню лето, каникулы, сад,

шелестящий листвой, пронизанный солнечным светом. По раскрытой странице

ползет муравей. Читаю «Человека-амфибию». Сопереживая прочитанному, пробую на

язык странные, звучные имена — Ихтиандр, Гуттиэре… Бабушка зовет обедать.

Закрывая книгу, бросаю взгляд на обложку. Имя автора — Александр Беляев. И мне

еще невдомек, что однажды, много лет спустя, я нежданно-негаданно обрету в

писателе земляка — мурманчанина.

Неприятности за сочинительство

«Удивительный край!.. Здесь все наоборот: «солнечные ночи», «ночные дни». В этих

краях люди выбирают квартиры окнами не на юг, а на север, потому что северный

ветер, пролетая над теплым течением Гольфстрима, нагревается, а южный -

охлаждается над ледяным горным плато тундры. Суровый край, тяжелый климат. Но

всего этого не ощущаешь, даже не замечаешь — так интересен здесь человек и его

29.03.2024, 18:53 «Здесь ветер — без выходных» — Мурманский вестник — #82532

https://www.mvestnik.ru/culture/pid201403... 2/9

дело». Эти строки, взятые из романа «Чудесное око», посвящены Мурману. На

Кольский полуостров классика советской фантастики Александра Беляева, которому

ныне исполнилось бы 130 лет, привело безденежье и жажда новых впечатлений,

дающих пищу творчеству. В начале 1932 года он появился в Мурманске, мало

походившем тогда на современную многоэтажную, «асфальтово-бетонную» столицу

российского Заполярья, и устроился работать юрисконсультом.

Один из сослуживцев фантаста вспоминал позднее: «Его письменный стол находился

в плановом отделе «Севтралтреста». Как будто бы имел он неприятности за

сочинительство в рабочее время». Последнее весьма вероятно, ибо доподлинно

известно, что из Мурманска Беляев привез готовую рукопись нового романа -

«Прыжок в ничто». Помимо основной деятельности Александр Романович какое-то

время руководил кружком начинающих литераторов, группировавшихся вокруг

редакции «Полярной правды». Появлялись порой в мурманской прессе и его статьи,

подписанные как полным именем, так и псевдонимом А. Б. В этих-то материалах и

высказывает фантаст идеи, которые, по его мнению, должны были помочь

Мурманску приблизить будущее.

Так, в очерке «Голубой уголь», опубликованном 11 марта 1932 года, Беляев называет

Кольский Север «счастливым местом», где ветер дует круглый год с силой, вполне

достаточной для вращения ветряков и генераторов. «Ветер здесь работает без

выходных дней», — замечает писатель и выдвигает идею создания

«аэроэлектростанции» при помощи хитроумного соединения ветряка с насосом.

Последний в свободное от подачи энергии время должен перекачивать воду из

нижнего водоема в верхний. А отсутствие ветра восполняется выпущенной из

верхнего водоема водой, вращающей гидротурбину. «Ветер, который был нашим

бичом… крепко взнузданный, будет служить нам… пилить доски на лесопильном

заводе, поднимать воду в наши дома, отоплять, освещать их, разгружать траулеры и

вагоны, нагружать океанские пароходы». Эта идея Беляева, как и многие другие его

«придумки», близка к реальной жизни и имела все возможности осуществиться еще в

то время: тогда же, в 1932 году, в Полярное был доставлен первый ветряк. Но

нынешняя, вот уже на протяжении второго десятка лет исправно работающая

«мельница» в районе гостиничного комплекса «Огни Мурманска», остается пока

единственным «памятником» этой беляевской мысли.

Рябиновый Мурманск

Еще одно смелое для того времени начинание предложено фантастом в заметке под

названием «Создадим Мурманский зоопарк» — 15 апреля 1932 года. «Никаких клеток

старых зверинцев, — пишет Беляев, — только «острова» зверей под открытым небом…

Естественный полярный пейзаж без подмалевки». Вполне возможно, этот материал

создавался Александром Романовичем под впечатлением от общения со

знаменитым дрессировщиком Дуровым, каковое, по свидетельству литературоведов,

29.03.2024, 18:53 «Здесь ветер — без выходных» — Мурманский вестник — #82532

https://www.mvestnik.ru/culture/pid201403... 3/9

имело место. Зоопарки, где для животных создаются условия, близкие к их

естественной среде обитания, сегодня стали реальностью. Но в Мурманске и эта

задумка писателя не осуществлена. И каждый год мамы ведут детей смотреть на

очередной экзотический зверинец, приехавший со стороны.

В заполярной столице тех лет практически не было зелени. Робкие усилия

энтузиастов устроить газоны, разбить цветники к успеху не приводили:

неприспособленные к северному климату растения гибли, не успев подняться над

землей. Беляев решил помочь делу и написал письмо директору Киевского

акклиматизационного сада украинской Академии наук Н. Ф. Кащенко,

проработавшему много лет в Сибири. 11 сентября 1932 года в «Полярной правде»

писатель размышлял над проблемами озеленения в Заполярье: «Вместо того, чтобы

затрачивать заведомо безнадежный труд и деньги на посадку растений более южных

растительных зон, не проще ли… взять готовый материал — карельскую березу, ель,

сосну, иву, рябину и прочее». Сегодня Мурманск с полным основанием считается

«рябиновым» городом. А у поэта Виктора Тимофеева даже стихотворение есть,

ставшее хорошей песней, — «Рябиновый Мурманск». Так что Беляев и здесь, хотя бы

отчасти, оказался провидцем.

Несмотря на тяжелую болезнь (у него был костный туберкулез позвоночника), в

какой-то степени ограничивавшую его деятельность, классик фантастики, как ни

странно это прозвучит, не был оторванным от жизни мечтателем. Напротив, он — при

том или ином изначально заданном фантастическом «посыле» — стремился к

возможно большей реалистичности своих произведений. В заполярной столице его

реализм нашел отражение в заметках, опубликованных в многотиражке

механических мастерских «Севтралтреста» «Заполярный металлист». Здесь он

предстал перед читателями в облике рабкора А. Б.:

«Беспризорный уголь лежит напротив мехмастерской около ж. д. полотна, он

принадлежит мастерской, но так как никто за углем не наблюдает, то его таскают

топить печи жители соседних бараков. Надо принять соответствующие меры. А. Б.».

«2 года как работает бондарный завод, но до сих пор не позаботились поставить

хорошей уборной, у существующей почти нет крыши, в стенах и полу аршинные щели,

осенью и зимой тут можно простудиться. Чего же смотрит охрана труда, — пишет

рабкор А. Б»

«Трест, прими меры. Около запасных ж. д. путей, на базе устроены склады бочек -

тары под рыбу. Так как за бочками никто не наблюдает, то они, рассохшись,

разваливаются, иногда и сознательно ломаются, а затем растаскиваются на дрова, -

пишет рабкор А. Б.»

«Спасайте архив!»29.03.2024, 18:53 «Здесь ветер — без выходных» — Мурманский вестник —

#82532

https://www.mvestnik.ru/culture/pid201403... 4/9

Внес писатель свой вклад и в развитие на Мурмане архивного дела, ратуя за

сохранность ценных документов. «Собирая материал по истории траловой

промышленности, нам пришлось зайти в архивное бюро, — сообщал он в статье

«Спасайте архив по истории гражданской войны», увидевшей свет в «Полярной

правде» 9 апреля 1932 года. — Чистое, светлое, сухое помещение в две комнаты. На

полках связки дел, аккуратно перевязанные. Отрадное впечатление. Мурманск может

быть спокоен за свою историю. Какую историю? Заглянем на крайнюю полку.

— «Дело по обвинению гражданина такого-то в самовольном занятии комнаты» 1920 г.

Такими делами пестрят полки. Что ж, допустим, это тоже история, будущий историк

города сможет установить, что жилищный кризис существовал в Мурманске и в 1920

г.

— А где у вас отчеты за старые годы «Севтралтреста», архив Гражданской войны?

На этот вопрос мы получаем удручающий ответ. Архив Гражданской войны (отчеты

тоже) был свален в сарае милиции беспорядочной грудой. Если кто интересовался

этим архивом, приходил, рылся и уходил, оставляя после себя еще больший хаос. Из

милиции архив был переброшен «навалом» в дырявый сарай — в Колонизационный

поселок, за 11/2 км от Мурманска, где он пребывает и сейчас. Снег, пробивающийся

сквозь щели, засыпал архив толстым слоем. Придет весна, архив погибнет.

Работники архивного бюро толкались во все двери, просили, били тревогу и пока

добились только того, что получили обещание перевести архивное бюро вместе с

остатками архива гражданской войны еще дальше, за 31/2 км от города, в небольшой

домишко на болоте, куда весной ни хода, ни проезда и где в случае пожара никакая

помощь немыслима». Как отреагировали власти на эту статью — неизвестно, но, судя

по тому, что материалы по истории Гражданской войны на Кольском полуострове и

ныне бережно хранятся в Государственном архиве Мурманской области, спасти

документы удалось.

Горы, рыбы и стада

Писатель покинул наш край осенью 1932 года. Мурманские впечатления он отразил в

романе «Чудесное око», впервые опубликованном в 1935 году на украинском языке.

Его сюжет закручивается вокруг изобретения радистом мурманского траулера «Серго

Орджоникидзе» (интересно, что РТ-85 «Серго Орджоникидзе», принадлежащий

Севгосрыбтресту, вступил в строй в 1937 году — то есть Беляев и тут угадал) Мотей

Гинзбургом подводного телевизора, одной из сфер применения которого становится

поиск косяков рыбы. Свидетелем испытания нового прибора оказывается испанский

журналист, коммунист Бласко Азорес, приехавший в Мурманск. «Азорес вышел из

гостиницы треста в полночь… Внизу горели огни траловой базы. Высоко вздымались

корпуса рыбообрабатывающих цехов. Гремели лебедочные цепи. У пристани стояли

траулеры. Одни разгружались, другие готовились к отплытию. Сновали транспортеры:

29.03.2024, 18:53 «Здесь ветер — без выходных» — Мурманский вестник — #82532

https://www.mvestnik.ru/culture/pid201403... 5/9

к складам — с рыбой, от складов — с солью. Азорес быстро прошел в конец пристани к

большому траулеру. Был отлив, и борт траулера покачивался почти вровень с

пристанью. Азорес взошел на борт и поднялся в капитанскую рубку». Мурманск в

этом произведении — центр нового, некогда дикого, но преображенного волей людей

Севера. «Мурманск… Консервные и засолочные заводы… Горы рыбы… Оленьи стада…

Оленьи колхозы и совхозы… И здесь — перерабатывающие заводы. Сверкает огнями

флотационная фабрика города Кировска. Шумят заполярные гидроэлектростанции.

Серебряной лентой протянулся Беломорский канал».

Три из пятидесяти

В 1938 году в печати появился роман «Под небом Арктики». Это история о

путешествии американского рабочего в сопровождении советского инженера по

советскому Заполярью. Беляев выдвигает здесь идеи отопления Арктики и

Антарктиды, уничтожения вечной мерзлоты, описывает подземный арктический

курорт, превращенный в вечнозеленый рай. Один из героев этого произведения

Ольгов — главный «аэрофикатор» Севера. «Он жил на озере Имандра, где находился

северный аэропорт, но имел квартиру в Ленинграде, — информировал читателей

Беляев. — У него был годовой билет во все ленинградские театры, и, приезжая на

побывку домой, Ольгов или посещал театры, или проводил время в кругу друзей.

Через несколько дней он уже начинал скучать по своей амфибии и уезжал на Север».

Ольгов был летчиком с двадцатилетним стажем. «Сейчас мой маршрут Мурманск -

Шпицберген, — сообщал он. — А база — на озере Имандра. С Имандры так и летим на

Шпицберген. Там бухточка подходящая для посадки есть. Полеты на Шпицберген для

меня будничная работа. А так мало ли чего не случается! Траулер пропавший

разыскивать, или ледокол затрет. Чего со мной не было! Даже самолет в воздухе

горел, и ничего, жив, не берет меня никакая сила».

Другой персонаж — лопарь Пелькин вспоминает в романе «свою жизнь, свою карьеру

от лопарского мальчика, бродившего со стадами оленей по тундрам, до главного

инженера заполярной линии электрификации Севера. Путешествие на ледоколе,

полет на аэроплане, авария, первое знакомство с переносной ветросиловой

установкой, сыгравшей такую роль в его судьбе… Педагогические курсы в Мурманске,

годы учения в Ленинграде… Пелькин был одним из первых нацменов Севера,

поднявшихся на уровень высших технических знаний. За ним идут другие…»

В общем, Мурманск оставил в судьбе и творчестве писателя свой особенный,

неповторимый и неизгладимый след. Подсчитано, что из 108 фантастических

проектов Жюль Верна оказались ошибочными или неосуществимыми на практике

только 10, из 86 идей Герберта Уэлса не оправдались 9, а из 50 смелых замыслов

Беляева — только 3. И может быть, не осуществленные пока «мурманские» идеи

Александра Беляева еще воплотятся в жизнь? Кто знает...

29.03.2024, 18:53

«Здесь ветер — без выходных» — Мурманский вестник — #82532

https://www.mvestnik.ru/culture/pid201403... 6/9

Дмитрий ЕРМОЛАЕВ,сотрудник Государственного архива Мурманской области

(По материалам Научно-справочной библиотеки ГАМО)

Опубликовано: Мурманский вестник от 15.03.2014

https://vk.com/@murmansk51russia-murm...

"Никаких клеток старых зверинцев-этих буржуазных тюрем для зверей! Только "острова" зверей под открытым небом. Водоемы. Вольеры для птиц и мелких зверьков. Естественный полярный пейзаж без "подмалевки". Подлинное полярное небо. Что может быть лучше?..

Но такой зоопарк не только интересное и здоровое зрелище, в особенности в Мурманске, так бедном зрелищами. В зоопарке можно развернуть большую научную и просветительную работу"

"Создадим Мурманский зоопарк"

"Наши полярные ученые-энтузиасты будут отапливаться ледяными полярными ветрами... Ветер, который причинял нам столько неприятностей, аварий, потерь, будет служить нам. Нет ничего фантастического и в мысли "ветрофицировать" и наши траулеры, установив на них ветряки... Неоспоримо одно — большой мурманский ветер поможет создать нам большой Мурман".

"Голубой уголь"

***

Писатель-фантаст Александр Беляев приехал в Мурманск в начале 1932 года. В ту пору он еще не был признанным классиком жанра, но уже создал многое из того, чем зачитывалась впоследствии советская молодежь. "Голова профессора Доуэля", "Человек-амфибия", "Остров погибших кораблей" — все это уже вышло из-под его пера, легло на бумагу, появилось в печати. На Кольский полуостров Александра Романовича привело безденежье и жажда новых впечатлений, дающих пищу творчеству. Не знаю, удалось ли ему до осени 1932-го, когда он покинул наш край, поправить свои финансовые дела, но впечатлениями, новыми идеями и творческими замыслами заполярная столица обогатила писателя в достатке.

Александр Романович Беляев. И в первую очередь из-за очевидного противоречия между грандиозными замыслами, рожденными первым пятилетним планом, и реальной действительностью — порой весьма и весьма неприглядной. В самом деле, в маленьком, грязном и неуютном северном городке начала тридцатых все еще с трудом угадывалась современная, многоэтажная, "асфальтово-бетонная" столица российского Заполярья. Разве что каменное, о трех этажах, здание ТПО (транспортно-потребительского общества) — нынешний художественный музей — можно было при желании посчитать знаком большого будущего, а во всем остальном… Одно-, двухэтажные деревянные халупы, перемежавшиеся с бараками, деревянные мостки и непролазная грязь в распутицу, железная дорога да порт, с которыми, собственно, и были связаны все надежды.

Еще не было ни одной по-настоящему мощеной улицы. Еще Паустовский писал, что "человек, проживший в Мурманске два года, считается старожилом. Таких старожилов подсчитывают по пальцам". Еще при заправке водой мурманских тральщиков посетители городской бани вынуждены были прекращать мытье и ждать, пока судно окончит брать воду. Но уже были "озвучены" масштабнейшие проекты переустройства города на берегу Кольского залива как центра рыбодобычи. Уже начиналось сооружение первых "высоток" на проспекте Сталина, ныне именуемом в честь другого вождя мирового пролетариата. Уже Горький написал знаковое: "В Мурманске особенно чувствуется широта размаха государственного строительства".

Позже, вспоминая Мурман, Беляев писал в романе "Чудесное око": "Удивительный край!.. Здесь все наоборот: "солнечные ночи", "ночные дни". В этих краях люди выбирают квартиры окнами не на юг, а на север, потому что северный ветер, пролетая над теплым течением Гольфстрима, нагревается, а южный — охлаждается над ледяным горным плато тундры. Суровый край, тяжелый климат. Но всего этого не ощущаешь, даже не замечаешь — так интересен здесь человек и его дело". Но тогда, приехав в заполярную столицу и устроившись работать юрисконсультом, будущий классик обостренным чутьем творческого человека сразу уловил противоречие между планами и реальностью. А поскольку он был фантастом, а не оторванным от жизни мечтателем — то есть при том или ином изначально заданном фантастическом "посыле" — стремился к возможно большей правдивости своих произведений, то вскоре начал предлагать конкретные идеи, осуществление которых могло, по его мнению, сделать Мурманск лучше.

География романов Беляева охватывала и южные, и арктические широты. Кадр из фильма "Человек-амфибия" по одноименному роману писателя.Некоторые из них изложены в материалах, опубликованных писателем в "Полярной правде". Так, в очерке "Голубой уголь", напечатанном 11 марта 1932 года, Александр Романович называет Кольский Север счастливым местом, где ветер дует круглый год с силой, вполне достаточной для вращения ветряков и генераторов. "Ветер здесь работает без выходных дней", — замечает фантаст и выдвигает идею создания "аэроэлектростанции" при помощи хитроумного соединения ветряка с насосом. Последний в свободное от подачи энергии время должен перекачивать воду из нижнего водоема в верхний. А отсутствие ветра восполняется выпущенной из верхнего водоема водой, вращающей гидротурбину. "Перед "Ветростроем" на Мурмане вообще и в городе Мурманске в частности открываются огромные перспективы, — поясняет Беляев. — Ветер, который был нашим бичом, который причинял нам столько неприятностей, аварий, потерь, крепко взнузданный, будет служить нам. Мы заставим его помогать нашему строительству, нашему производству: тянуть вагонетки подвесной дороги, пилить доски на лесопильном заводе, поднимать воду в наши дома, отоплять, освещать их, разгружать траулеры и вагоны, нагружать океанские пароходы — механизировать работы порта и Тралбазы. Нет ничего фантастического и в мысли "ветрофицировать" и наши траулеры… Ветер сбережет топливо, расходуемое на освещение, даст энергию для механизации работ с тралом…". Эта идея писателя, как и многие другие его придумки, близка к действительности и имела все возможности осуществиться еще в то время: тогда же, в 1932 году, в Полярное был доставлен первый ветряк. Но… нынешняя, вот уже на протяжении многих лет исправно работающая "мельница" в районе гостиничного комплекса "Огни Мурманска" остается пока единственным памятником той беляевской мысли.

Обложка одного из изданий романа Беляева "Чудесное око", написанного в том числе по мурманским впечатлениям. Еще одно смелое для того времени начинание предложено Беляевым в заметке под названием "Создадим Мурманский зоопарк" 15 апреля 1932 года. "Никаких клеток старых зверинцев, — пишет он, — только "острова" зверей под открытым небом… Естественный полярный пейзаж без подмалевки". Вполне возможно, этот материал создавался Александром Романовичем под впечатлением от общения со знаменитым дрессировщиком Дуровым, каковое, по свидетельству литературоведов, имело место. Зоопарки, где для животных создаются условия, близкие к их естественной среде обитания, сегодня стали реальностью. Но в Мурманске и эта задумка писателя не осуществлена. И каждый год мамы ведут детей смотреть на очередной экзотический зверинец, приехавший со стороны.

В заполярной столице той поры практически не было цветов и деревьев. Робкие усилия энтузиастов устроить газоны, разбить цветники к успеху не приводили: не приспособленные к северному климату растения гибли, не успев подняться над землей. "Противоположный берег Кольского зaливa весь покрыт зеленью, — отмечал Беляев, — a нa мурмaнских площaдях торчaт редкие черные веники". Александр Романович решил помочь делу и написал письмо директору Киевского акклиматизационного сада украинской академии наук Н. Ф. Кащенко, проработавшему много лет в Сибири. 11 сентября 1932 года в "Полярной правде" писатель размышлял над проблемами озеленения в Заполярье. "Вместо того, чтобы затрачивать заведомо безнадежный труд и деньги на посадку растений более южных растительных зон, не проще ли… взять готовый материал — карельскую березу, ель, сосну, иву, рябину и прочее". Сегодня Мурманск с полным основанием считается рябиновым городом. А у поэта Виктора Тимофеева даже стихотворение есть, ставшее хорошей песней, — "Рябиновый Мурманск". Так что Беляев и здесь хотя бы отчасти оказался провидцем.

Однако, его интересовал не только завтрашний день заполярной столицы, но и устранение недостатков дня сегодняшнего. Призыв к решению сиюминутных проблем, не становившихся, впрочем, от этого менее насущными, нашел отражение в заметках, опубликованных в многотиражке механических мастерских "Севтралтреста" "Заполярный металлист". Здесь писатель предстал перед читателями в облике рабкора А. Б.

"Беспризорный уголь лежит напротив мехмастерской около ж. д. полотна, он принадлежит мастерской, но так как никто за углем не наблюдает, то его таскают топить печи жители соседних бараков. Надо принять соответствующие меры. А. Б.".

"2 года как работает бондарный завод, но до сих пор не позаботились поставить хорошей уборной, у существующей почти нет крыши, в стенах и полу аршинные щели, осенью и зимой тут можно простудиться. Чего же смотрит охрана труда, — пишет рабкор А. Б.".

"Трест, прими меры. Около запасных ж. д. путей на базе устроены склады бочек — тары под рыбу. Так как за бочками никто не наблюдает, то они, рассохшись, разваливаются, иногда и сознательно ломаются, а затем растаскиваются на дрова, — пишет рабкор А. Б.".

Что еще известно о Беляеве-мурманчанине? То, что он ходил в море на рыбный промысел. То, что ему, по некоторым данным, поручили написать историю тралового флота, однако из-за кратковременности своего пребывания на Кольском полуострове написать ее он не успел. Уезжая из Мурманска, Александр Романович увез с собой снимок, на котором он — в теплой саамской малице. Единственный сохранившийся мурманский снимок писателя.

Впечатления от жизни фантаста в заполярной столице в дальнейшем вошли в два его романа — "Чудесное око" и "Под небом Арктики". Процитирую. "Внизу горели огни траловой базы. Высоко вздымались корпуса рыбообрабатывающих цехов. Гремели лебедочные цепи. У пристани стояли траулеры. Одни разгружались, другие готовились к отплытию. Сновали транспортеры: к складам — с рыбой, от складов — с солью". И в другом месте: "Мурманск… Консервные и засолочные заводы… Горы рыбы…". Как видите, город, изображенный Беляевым, отнюдь не фантастичен. Это тот самый Мурманск, в котором писателю довелось жить и работать, Мурманск, за лучшее будущее которого он ратовал публикациями в "Полярной правде" и "Заполярном металлисте", Мурманск, который он, и уехав, сохранил в своем сердце.

Дмитрий ЕРМОЛАЕВ, сотрудник Государственного архива Мурманской области.

(по материалам Научно-справочной библиотеки ГАМО).

https://vmnews.ru/novosti/2014/10/10/murm...

П. В. Федоров "Писатель-фантаст А. Р. Беляев в Мурманском архивном бюро"

В юбилейный год, когда Архивная служба Мурманской области отмеча — ет свое 100 летие, будет не лишним вспомнить об одной интересной находке. Советский писатель-фантаст Александр Беляев, которого все знают по та — ким произведениям, как «Голова профессора Доуэля» и «Человек-амфибия», в 1932 году жил и работал в Мурманске, устроившись юрисконсультом в «Севтралтрест». Об этом факте впервые написал мурманский журналист Константин Владимирович Полтев [1], а ему, в свою очередь, рассказал о нем Яков Алексеевич Комшилов — человек, стоявший у истоков архивного дела на Мурмане. А ведь именно в мурманском архиве с Беляевым произошла интерес — ная история, о которой он сам рассказал в газете «Полярная правда» 9 апре — ля 1932 года в статье «Спасайте архив по истории гражданской войны» [2]. К. Полтев не упоминает этого факта. Эту находку спустя много лет сделал ав — тор книги о А. Р. Беляеве, вышедшей в серии «Жизнь замечательных людей», литературовед и журналист З. Бар-Селла [3]. А. Р. Беляев посетил Мурманское архивное бюро, как он сам утверждает, с целью сбора материала по истории траловой промышленности. И попутно заинтересовался состоянием хранения дел. Узнав, что архиву не хватает пло — щадей и часть бесценных документов периода Гражданской войны свалена в сарае на окраине Мурманска, Александр Романович решил бить тревогу. Так и появилась эта газетная публикация, в которой автор просит спасти историю для Мурманска. Этот случай произошел в 1932 году, когда Константина Паустовского, совершенно независимо от Беляева, посетили предчувствие смерти старого Мурманска и призрак нового, еще не родившегося города «прима полярэ» [4]. И тогда же Александр Беляев начнет хлопотать о сохранении историче — ских документов в мурманском архиве… Мистическое совпадение. Кажется, в 1932 году госпожа История действительно постучалась в мурманские двери. За несколько месяцев жизни в Мурманске Александр Беляев успел побы — вать в шкуре общественника. В «Полярной правде» он печатает статьи с ин — тересными предложениями — вырабатывать электричество на основе энергии ветра, создать в Мурманске зоопарк, начать высаживать на улицах деревья, специально подобранные для заполярного климата… Участвует в художествен — ной самодеятельности — пишет сатирические куплеты для «живой газеты», которая идет во Дворце труда на улице Ленинградской. В Мурманске писатель не забывает и о серьезной литературной деятельно — сти. В 1933 году, сразу после возвращения Беляева в Ленинград, был напечатан его роман «Прыжок в ничто» [5]. Работа над ним могла вестись, конечно, и по — сле отъезда писателя из Мурманска, в те месяцы, которые оставались до выхо — да пахнущей свежей типографской краской книги. Ну а когда же заниматься редактированием, набором, корректурой? «Прыжок в ничто» был довольно крупной вещью (в первом издании — 243 страницы). Так что не думать о нем в Мурманске Беляев не мог — просто не успел бы так молниеносно ознаменовать свое возвращение на берега Невы изданием новой книги. Скорее всего, ее подготовка началась заранее. Ведь неслучайно же один очевидец сказал журналисту Константину Полтеву, что Беляев имел неприятности за сочини — тельство в рабочее время. «Прыжок в ничто» — это фантастический шарж о попытке буржуазной элиты своего времени спастись от мировой революции и улететь на межпла — 13 П. В. Федоров Писатель-фантаст А нетном корабле туда, где всего спокойнее. Но уже во время полета выяснится, что революционная зараза поразила экипаж, на корабле рождается классо — вая вражда. Заканчивается все довольно трагично для тех, кто не поддержал революцию: их оставляют на Венере, а сам корабль возвращается на Землю. Интересно, не потому ли Беляева интересовали документы о Гражданской войне в мурманском архиве — может быть, в этот момент в его голове заро — ждались мысли о классовой борьбе там, в космосе? В 1935 году выходит второе издание «Прыжка в ничто», предисловие к которому написал отец русской космонавтики Константин Эдуардович Циолковский (ему же Беляев решает посвятить роман). «Из всех известных мне рассказов, оригинальных и переводных, на тему о межпланетных сооб — щениях, — писал Циолковский, — роман А. Р. Беляева мне кажется наиболее содержательным и научным» [6]. А ведь, находясь еще в Мурманске, автор «Прыжка в ничто» напечатает в «Полярной правде» статью, посвященную 75 летию К. Э. Циолковского [7]. Значит, уже был в теме, значит готовился? Заполярный город, в котором писатель провел несколько месяцев 1932 года, не нашел отражения в «Прыжке в ничто» (зато здесь мелькают Хибинские горы, которые якобы видят на Венере). Мурманск появляется в другом романе Беляева — «Чудесное око», написанном позднее. Факт посещения известным писателем А. Р. Беляевым Мурманского архив — ного бюро в 1932 году, бесспорно, украшает историю старейшего заполярного архива. Речь идет даже не только о посещении, а о заинтересованном участии фантаста в судьбе главного исторического хранилища Кольского полуострова. В этой истории рано ставить точку. Интересно было бы установить, а все таки помогла ли статья А. Р. Беляева улучшить организацию хранения архивных документов в Мурманске? Хотя рвение прославленного фантаста во благо архивного дела уже достой — но уважения. Государственному архиву Мурманской области можно было бы отметить этот факт: повесить портрет писателя или памятную табличку в его честь. А может быть, организовать исторический конкурс памяти А. Р. Беляева для юных историков Мурманска? Ниже публикуется статья А. Р. Беляева «Спасайте архив по истории граж — данской войны» в соответствии с газетным оттиском. Примечания сделаны нами. Статья А. Р. Беляева «Спасайте архив по истории Гражданской войны» 9 апреля 1932 г. Собирая материал по истории траловой промышленности, нам пришлось зайти в архивное бюро . 1 Чистое, светлое, сухое помещение в две комнаты. На полках связки дел, аккуратно перевязанные. Отрадное впечатление. Мурманск может быть спо — коен за свою историю. Какую историю? Заглянем на крайнюю папку. — «Дело по обвинению гражданина такого то в самовольном занятии комнаты, 1920 г.». Такими делами пестрят полки. Что ж, допустим, это тоже история, будущий историк города сможет уста — новить, что жилищный кризис существовал в Мурманске и в 1920 г. Мурманское окружное архивное бюро (окружной архив)  1— А где у вас отчеты за старые годы Севтралтреста, архив гражданской войны? На этот вопрос мы получаем удручающий ответ. Архив гражданской вой ны (отчеты тоже) был свален в сарае милиции беспорядочной грудой. Если кто интересовался этим архивом, приходил, рылся и уходил, оставляя после себя еще больший хаос. Из милиции архив был переброшен «навалом» в дырявый сарай — в Коло низационный поселок, за 1,5 км от Мурманска, где он пребывает и сейчас. Снег, пробивающийся сквозь щели, засыпал архив толстым слоем. Придет весна, архив погибнет. Работники архивного бюро толкались во все двери, просили, били трево — гу и пока добились только того, что получили обещание перевести архивное бюро, — вместе с остатками архива гражданской войны еще дальше, за 3,5 км от города, в небольшой домишко на болоте, куда весной ни хода, ни проезда и где в случае пожара никакая помощь не мыслима. Архив гражданской войны гибнет. Гибнет в это время, когда образова — на специальная комиссия по истории гражданской войны. Люди большого Мурмана, что придут после нас, не узнают истории Мурманска, — маленько — го, не героического. Когда строится новое здание музея, наиболее интересная и ценная часть архива должна быть перенесена в музей, для нее отведена отдельная комната, самые яркие документы должны быть выставлены как экспонаты для всеоб — щего обозрения экскурсантов. А на болота, «к черту на кулички», должна выехать «рассейская» халат — ность и некультурность. А. Беляев Полярная правда. — 1932. — 9 апреля. — № 84. — С. 4. 1. Полтев К. Мурманская эпопея Александра Беляева // Север. — 1975. — № 3. — С. 122–125. 2. Беляев А. Спасайте архив по истории гражданской войны // Полярная правда. — 1932. — 9 апреля. — № 84. — С. 4. 3. Бар-Селла З. Александр Беляев. (Жизнь замечательных людей, серия биографий). — Москва, 2013. 4. Федоров П. В. Творцы и персонажи «великого арктического города»: очерки по истории культуры Мурманска. — Мурманск, 2022. — С. 135–137. 5. Беляев А. Р. Прыжок в ничто. — Москва, 1933. 6. Беляев А. Р. Прыжок в ничто / предисловие К. Э. Циолковского. — Ленинград, 1935. 7. Беляев А. К. Э. Циолковский // Полярная правда. — 1932. — 15 сентября. https://www.murmanarchiv.ru/images/storie...

Я знаю об этом давно. Такую деталь биографии фантаста сообщил мне здешний краевед Яков Алексеевич Камшилов Мурманские старожилы, конечно, помнят его. Он был юристом по профессии, художником и этнографом -- по призванию. Разговор с Яковом Алексеевичем всегда обогащал собеседника. Он приехал сюда, если не ошибаюсь, в 1920 году, вслед за передовыми частями Красной Армии, и на его глазах происходили многие, ставшие легендарными за давностью лет события.

После беседы с Камшиловым -- а это был разговор на ходу -- я не раз думал о неожиданно возникшей теме -- Беляев в Мурманске, но ничего не сделал, чтобы разработать ее -- мешали другие, казавшиеся тогда неотложными дела. Но, вот в руки мне попал августовский номер журнала "Костер" за 1971 год. Редакция предлагала своим юным читателям любопытную публикацию -- очерк Александра Беляева "Прогулка на гидроаэроплане". Подготовил публикацию Олег Орлов, он и написал короткое предисловие. Меня поразило чрезвычайно бережное отношение к памяти писателя. Внимание привлекли следующие строки: "Вот Беляев -- юрист и ведет блестящие судебные процессы. Вот Беляев -- актер и играет в театре главные роли. Вот работает в уголовном розыске. Вот ушел в плавание из Мурманска на рыболовецком траулере".

Откровенно говоря, я усомнился в том, что Александр Романович ходил в море на рыболовецких траулерах. Известно, что писатель перенес тяжкое заболевание и месяцами был прикован к постели. Однако публикация в "Костре" подтверждала факт, сообщенный мурманским старожилом. И я решил выяснить, что знает ленинградец Орлов о мурманском периоде жизни писателя-фантаста. Делаю запрос в редакцию. И вот получаю ответ.

"Очень рад, что есть люди, которых судьба Беляева трогает, как и меня. Вопросы Ваши не из легких, ибо, как раз мурманский период жизни Беляева наиболее мутный. В 1931 -- 1932 годах Беляев нигде не печатается, (надо заметить, что критика не сразу доброжелательно приняла фантастические романы писателя, упрекая его в беспочвенном прожектерстве, советская научная фантастика как жанр еще только начинала утверждать себя -- К.П.) -- и, чтобы попросту не помереть с голоду, устраивается через ленинградское учреждение "Ленрыба" (ул. Росси, 2) на работу в Мурманск. Скорее всего, в рыболовный флот юрисконсультом. В его повестях и романах есть и точное описание плавания, и каюты капитана траулера, и кое-что об эпроновцах, которые, вероятно, были в те годы в Мурманске. У меня хранится весь беляевский архив, но в нем этого трудного периода жизни фантаста очень и очень мало. Есть редкая фотография Беляева, сделанная в Мурманске, -- Беляев в малице, и кое-что из воспоминаний его жены Маргариты Константиновны. Так что, если предпримете какие-либо розыски в архивах Мурманска, -- то будет очень хорошо".

  Стало быть, Александр Романович жил и работал в Мурманске в 1931-32 годах. Начинаю искать людей, которые могли близко знать писателя. Неудачи следуют одна за другой. Почему-то не отвечает на письма бывший сослуживец Беляева. Я уже пал духом, но понимаю, чувствую, что не могу бросить начатого дела. Работа в архиве дает маленький узелок, за который стоит уцепиться. На страницах "Полярной правды" тех лет часто попадаются заметки за подписью Свисташова. Не тот ли это Михаил Иванович Свисташов, который до ухода на пенсию работал в ПИНРО? Звоню ему: "Михаил Иванович, так, мол, и так, знали ли Вы такого Беляева?" -- "Немного знал, -- отвечает Свисташов. -- Худощавый такой был. Помнится еще, его письменный стол находился в плановом отделе "Севтралтреста". Как будто бы имел он неприятности за сочинительство в рабочее время... Но я редко бывал в плановом отделе и знал о писателе со слов других сотрудников. Попробуйте разыскать их..."

Тем временем уточняю псевдонимы писателя. Их не так уж мало: Арбель, А. Р., В., А. Ром, "Немо" и еще несколько. Кто может поручиться, что в Мурманске он не придумал себе других псевдонимов? Опять сомнения. И все-таки терпеливо работаю в газетном архиве. Биографы Беляева утверждают в один голос, что под конец жизни он активно сотрудничал в газете города Пушкина под Ленинградом. Значит, не исключена возможность такого же участия писателя в "Полярной правде".

Листаю подшивки -- и все без толку. Опять теряю надежду. Вдруг мое внимание привлекает заметка о том, что 4 марта 1932 года секретариат окружкома партии утвердил оргбюро Мурманской Ассоциации пролетарских писателей. "Начинающему рабочему писателю, -- говорилось в обращении оргбюро, -- не следует бояться неудач. Всякое дело нe сразу дается, а писательское ремесло требует не малой работы. Но рабочий класс, побеждающий на других фронтах строительства, выйдет победителем и на литературном фронте. Рабочий овладеет писательской техникой". Прочитав это обращение, любопытный документ своего времени, и другие сообщения о литературной жизни тогдашнего Мурманска, я почувствовал себя где-то у цели. И не ошибся. В номере газеты за 11 марта 1932 года нахожу публицистический очерк А. Беляева "Голубой уголь" Беляев называет Мурман "счастливым местом" на земном шаре, где ветер дует круглый год с силой вполне достаточной для вращения ветряков и генераторов. "Ветер здесь работает без выходных дней", -- замечает писатель и выдвигает идею создать "аэроэлектростанцию", хитроумно соединив ветряк с насосом, который будет перекачивать в свободное от подачи энергии время воду из нижнего водоема в верхний. А если ветер "забастовал", тогда из верхнего водоема вода должна быть выпущена, и она начнет вращать гидротурбину.

Александр Романович сообщает о первой ласточке "Ветростроя": в Полярное доставлен ветряк ЦАГИ. "При его помощи наши полярные ученые-энтузиасты будут отапливаться ледяными полярными ветрами. Разве это не звучит как фантастика!" И далее: "Ветер, который был нашим бичом, который причинял нам столько неприятностей, аварий, потерь, -- крепко взнузданный будет служить нам. Мы заставим его помогать нашему строительству... пилить доски на лесопильном заводе, поднимать воду в наши дома, отоплять, освещать их, разгружать траулеры и вагоны, нагружать океанские пароходы -- механизировать работы порта и тралбазы. Нет ничего фантастического и в мысли "ветрофицировать" и наши траулеры, установив на них ветряки... Ветер сбережет топливо, расходуемое на освещение, даст энергию для механизации работ с тралом..." "Неоспоримо одно, -- заканчивает свой очерк А. Беляев, -- большой мурманский ветер поможет нам создать большой Мурман".

Еще одна смелая и неожиданная по тем временам идея в статье "Создадим Мурманский зоопарк": "Никаких клеток старых зверинцев -- этих буржуазных тюрем для зверей!.. Только "острова" зверей под открытым небом... Естественный полярный пейзаж без подмалевки!" (Олег Петрович Орлов, ленинградский исследователь жизни и творчества А. Беляева, рассказывает о дружбе писателя и известного дрессировщика Дурова. Мысли, высказанные в статье о зоопарке -- "Полярная правда" за 15 апреля 1932 года, -- как раз находятся в русле этих дружеских отношений и интереса Беляева к Дурову).

16 июля того же года Александр Беляев опубликовал в газете чисто деловую статью "Севтралтрест" должен иметь техническую станцию". Речь идет о создании мощного центра научно-технической пропаганды и опять талантливый автор проявил завидную инициативу.

В свое время существовала версия, что автор нашумевшего романа "Голова профессора Доуэля" был человеком необщительным, замкнутым и даже аполитичным. Поводом для такого безапелляционного суждения послужил случай, когда какой-то не в меру горячий литературный критик настоятельно потребовал от писателя, чтобы тот создал фантастический роман на колхозную тему. А.Р. Беляев отверг неожиданное требование -- и поплатился своей репутацией.

  По известным словам Маркса, чтобы не принять ересь за правду, надо все подвергать сомнению. В этом случае сомнение было закономерным: никак не укладывалась в голове убийственная характеристика, которую получил писатель, чье творчество, от первой до последней строчки, проникнуто настоящим гуманизмом. Такие люди, как А. Р. Беляев, не могли стоять в стороне от жизни, быть безучастными созерцателями бурно развивающихся событий. Вокруг кипел ударный труд героев первой пятилетки. Была объявлена решительная война рутине, косности, консерватизму. Нет, Александр Романович не мог взять на себя роль стороннего наблюдателя. Но у меня не было фактов, чтобы доказать это.

С результатами своих поисков я познакомил мурманских телезрителей, я рассчитывал на отклики старожилов. Почти сразу же дал знать о себе М.Н. Гринберг. Он безвыездно прожил в Мурманске более сорока лет. Приехал на Север в качестве грузчика, скрыв от вербовщика свою настоящую профессию преподавателя музыки, пианист в роли портового рабочего вряд ли вызвал бы большое доверие. Потом вернулся в родную ему стихию. Возглавлял музыкальную часть областного театра. Помнится, выступал по местному радио с фортепианными концертами. Был первым директором первой в Мурманске музыкальной школы. Сейчас Михаил Наумович на пенсии, но ему не откажешь в энтузиазме и любознательности.

-- Хочу помочь вам, -- сообщил Гринберг -- Я вспомнил некоторые подробности, которые могут пригодиться если не вам, то кому-либо из многочисленных биографов Беляева. С Беляевым меня познакомил местный журналист по фамилии Зайцев. Он без обиняков заявил, что ему поручили подбить меня на участие в "живой газете". Такая необыкновенная, по современным понятиям, газета выпускалась в клубе госторговли, иногда его называли еще Дворцом труда. Это скромное здание до сих пор стоит на Ленинградской улице, и в нем помещается областной Институт усовершенствования учителей.

-- Так вот, "живая газета" нуждалась в живом музыканте, -- пошутил Михаил Наумович -- Я был молод, и участие в многочисленных и многолюдных представлениях доставляло мне неповторимое удовольствие Приходил сюда и Александр Романович Беляев. Он писал для нас сатирические куплеты. Это были едкие, проникнутые сарказмом строчки Худощавый интеллигент в пенсне, скромный юрист из "Севтралтреста" храбро громил бюрократов, беспощадно расправлялся с жуликами и тунеядцами. Неожиданно Михаил Наумович подмигнул мне и пересел к пианино. -- Я кое-что запомнил из беляевских куплетов. Слушайте. Только не судите строго за исполнение.

Мы, путинные солдаты,

Мы, бойцы-портовики.

Всех из треста бюрократов --

Гарпунами, как в штыки!

-- А припев был такой, -- продолжал Гринберг.

Хочешь -- плачешь,

Хочешь -- скачешь,

Дело, собственно, твое.

Как ни вейся,

Как ни бейся --

Полезай в утильсырье!

-- Представителям молодого поколения эти куплеты покажутся странными, далекими от настоящего искусства. Не буду спорить о литературных достоинствах и недостатках "живой газеты". О ней надо судить с иных позиций. Хлесткие частушки делали свое дело. По следам наших выступлений принимались самые решительные меры, а заинтересованные зрители уже подсказывали другие темы. Нам приходилось спешить "живгазета" выходила два раза в месяц. Иногда Александр Романович Беляев сам играл на скрипке, но он не считал себя достаточно подготовленным для публичных выступлений.

А. Р.Беляев в Мурманске. 1932 год

После разговора с М Н Гринбергом я встретился с исследователем творчества писателя Олегом Петровичем Орловым.

-- Узнаю Александра Романовича! Он умел найти для себя интересное дело и отдавался ему целиком, -- сказал Орлов. -- Что касается качества стихов, то они у него не всегда получались. Тут Беляев не мог быть образцом.

Маленькое открытие окрылило меня, и я продолжал работу в мурманских архивах. Предположения обрастали аргументами. Неопровержимые факты подтверждали, что Александр Беляев часто выражал в своих газетных выступлениях общественное мнение, бичевал местничество, бюрократизм, головотяпство. Писатель охотно брался за разработку самых животрепещущих для Мурманска тем.

Вот в номере "Полярной правды" за 10 сентября 1932 года появилась статья "Радиоузел должен решительно перестроить свою работу". С гневом пишет Беляев о "цыплячьем местничестве" руководителей, ответственных за радиовещание в тогдашнем Мурманске. По их воле в репродукторах "скрежещут, как колеса трамваев, граммофонные пластинки", которые от частого употребления давно потеряли свои первоначальные свойства. Между тем существуют технические возможности для регулярного приема и трансляции радиопередач из Москвы и Ленинграда. Почему же эти возможности не принимаются во внимание? Беляев вербует сторонников полезной идеи "сократить расстояние от Мурманска до часов Спасской башни" Писатель зримо представляет себе, как оно будет. "Незабываемая минута полярная ночь, мороз, ветер метет колючую снежную пыль, а радиорупор у почтовой конторы рассыпает чистые, как кристаллы, звуки рояля первоклассного пианиста".

Статья А.Р. Беляева вызвала многочисленные отклики. Под общим названием "В каждое рабочее общежитие, клуб, квартиру -- громко, четко, бесперебойно работающую радиоустановку" была напечатана целая подборка писем читателей.

В Мурманске той поры было совсем мало зелени. Предпринимались попытки раз бить цветники и газоны, но теплолюбивые растения южных областей гибли, не успев подняться над землей. Неугомонный Беляев написал письмо директору Киевского акклиматизационного сада Украинской Академии наук Н Ф Кащенко, проработавшему много лет в Сибири. Использовав ценные советы ученого, Александр Романович подготовил и опубликовал в "Полярной правде" (11 сентября 1932 года) заметку о том, как следует организовать озеленение в условиях Мурманска. "Вместо того. чтобы затрачивать заведомо безнадежный труд и деньги на посадку растений более южных растительных зон, не проще ли взять готовый материал -- карельскую березу, ель, сосну, иву, рябину и прочее?" -- спрашивает Беляев. По его мнению, надо переселять деревья из лесу. Среди дальних переселенцев писатель называет кедр, смородину, алданский виноград. Можно использовать кащенковские гибридные яблоки.

В другой заметке ("Полярная правда" за 17 сентября 1932 года) писатель ставит вопрос о рациональном использовании технической библиотеки.

Тем временем приближалось 75-летие со дня рождения и 50-летие научно-изобретательской деятельности великого советского ученого Константина Эдуардовича Циолковского. Беляев снова блеснул редким талантом писателя-фантаста и популяризатора науки. В этой теме он чувствовал себя как рыба в воде. Его статья "К Э Циолковский" напечатана 15 сентября 1932 года. Удивляет необыкновенное умение автора просто говорить о вещах сложных, малодоступных читателям того времени Беляев считает своим долгом познакомить северян с основами современной космонавтики, которые дал миру гениальный мечтатель из Калуги. В то же время писатель предупреждает читателей о "попытках использовать ракеты, как снаряды без пушек". Он даже называет столицу государства, откуда полетят эти снаряды без пушек Берлин! В то время Гитлер требовал от Гинденбурга, чтобы тот передал ему всю полноту власти. В центре Европы зрела фашистская угроза. Суровое предсказание писателя сбылось у нас на глазах. Через десять лет над затемненной Англией появились гитлеровские самолеты снаряды, зловещие "фау", несшие смерть и разрушение.

А. Р. Беляев пишет, что человечество обязано позаботиться об использовании удивительного изобретения в мирных целях. Допустим, в качестве скоростного средства почтовой связи вложенное в ракету письмо будет доставлено из Европы в Америку за каких-то два часа.

Что же известно еще о мурманском периоде жизни фантаста? О. П. Орлов рассказывал мне, что Беляев не упускал возможности поговорить с капитанами рыболовных судов. С одним из них он выходил в море на промысел рыбы. Был у них там разговор о "всевидящем глазе" рыбака, будем считать, о локаторе. Тогда этот прибор не был еще изобретен, но он существовал уже в воображении писателя-фантаста. Рассказывают также, что Беляев имел задание написать историю тралового флота, но этот материал (или отрывки из него, если они существуют) пока еще не найден.

Исследователи пишут, что именно в 30-е годы начался перелом в творчестве писателя, его все больше стал привлекать социальный фантастический роман.

Через год, уже после возвращения из Мурманска, Беляев писал, полемизируя с книгой Г. Уэллса "Россия во мгле": "Фантастический город построен! Приезжайте и посмотрите его своими "ясновидящими" глазами! Сравните его с вашими городами во мгле". Беляев писал о новой социалистической яви. Так писать он мог и о Мурманске, который только что покинул.

На память о городе увез он отсюда свою фотографию в теплой, как ухоженный дом, саамской малице. Судя по всему, у него человека ироничного и остроумного, беспощадное представление о своей внешности малахай сидит на нем не лучшим образом, мешок мешком. Зато много экзотики. Кто-кто, а уж писатель высоко ценит возможность соприкоснуться с ней. Снимок сделан, скорее всего, зимой или ранней весной 1932 года.

В этом повествовании еще рано ставить точку. Кто-нибудь обязательно дополнит рассказ о мурманском периоде жизни Александра Романовича Беляева. Как знать, может быть, в Мурманске созрели идеи самых неожиданных его произведений научной фантастики.

«Север». 1975, No 3, с. 122-125